Расстрельное время

* * *

…Ранним утром Красильников спустился в порт, стороной обошел два огромных элеватора-зернохранилища и большое количество окружавших их пакгаузов. Несмотря на такую рань, здесь уже кипела работа. Вся территория, на которой размещалось это хозяйство, в спешном порядке было огорожено высоким колючим забором. По распоряжению Белы Куна и Розалии Землячки местный начальник Особого отдела Зотов проводил повторную перерегистрацию бывших белогвардейцев. Но тюрьма уже была переполнена, места не хватало. И в этой загородке предполагалось какое-то время держать арестованных, разбираясь с каждым по отдельности.

Для объективности разбирательства, по указанию председателя Реввоенсовета Республики Троцкого, по всему Крыму были созданы специальные «тройки». Лев Давыдович считал, что они помогут поскорее очистить Советскую республику от белогвардейского подполья. О том, что Врангель оставил его здесь, ни у Троцкого, ни у многих высокопоставленных большевиков сомнений не было. «Тройки» были придуманы исключительно для того, чтобы и допросы и наказания выглядели объективными и справедливыми. Не могут же в самом деле три большевика ошибаться!

Красильников к молу не пошел, а свернул к портовому Карантину, сожженному врангелевцами во время бегства. Высокие стены Карантина были покрыты копотью, окна выгорели. За ним друг против друга стояли две уцелевшие, но никому сейчас не нужные сторожки, возле которых копошилась ребятня.

Когда Красильников вышел из-за обугленного Карантина, возле сторожек уже никого не было. Мальчишки попрятались.

Он подошел к одной сторожке, заглянул внутрь. Пол был выстлан толстым слоем порядком перетолченной соломы. И нигде никого — тишина.

— Эй! Пацаны! Выходите! Есть дело! — крикнул Красильников в глубину сторожки.

Долго никто не отзывался. Только там, в глубине, слышалось соломенное шуршание и приглушенные голоса. Видимо, мальчишки совещались.

— Ну, не бойтесь! Выходите! Надо потолковать! — вновь повторил Красильников.

Снова там звучали тихие голоса. И наконец в проеме пошедшей на растопку двери, появился долговязый и тощий прыщавый мальчишка. Если бы здесь был Юра Львов, он бы узнал своего приятеля Леньку по прозвищу Турман.

Турман поглядел на Красильникова, и глаза его расширились от удивления.

— Вы?

— Ты чего? Узнал, что ли? — спросил Красильников.

— Ага! — расплылся в широкой улыбке мальчишка.

— Может, обознался? Я тебя не помню.

— А вы меня не видели.

— Ну, ты, брат, с фантазией! Ты меня видел, а я тебя нет?

— Так и было.

— Ну, расскажи.

— Кореш у меня был Юрка, да вы его знаете.

— Львов, что ли? — пришло время удивляться Красильникову.

— Я у него фамилию не спрашивал. Просто кореш. А у него родного дядьку беляки в Севастопольскую крепость кинули. Он красным шпионом был. Про него во всех газетах прописали. Юрка из Киева приехал, дядьку выручать. А как выручишь? Деньги нужны.

— Что-то припоминаю. Юрка у какой-то женщины кошелёк украл.

— Да не он, я кошелек тиснул. Юрке кинул, шоб притырил. Ну, спрятал. А она нас закнокала, сирену включила. Ну, вой подняла.

— Помню, было такое. Но тебя я там не видел.

— Я ж не червонец, шоб светиться. Я издаля за вами наблюдал, как вы его повели…

— Так! Это мы выяснили! — остановил Красильников воспоминания. — Давай, лучше, о деле! Дело серьезное!

— Можно, — согласился Турман и спросил: — За так, чи сармак будет?

— А что нужно?

— Шамовка [29] .

— Сколько вас тут?

— Много. — Турман обернулся и крикнул в глубину сторожки: — Слышь, Гнедой! Пересчитай, сколько нас?

— Семеро! И двое хворых, — услышал Красильников тонкий голос мальчишки по прозвищу Гнедой.

29

Шамовка — еда, пища.

— Во! Девять! Говорите, дяха, дело! В цене сойдемся.

— Выследить кое-кого надо.

— Покажете — выследим.

— А я и сам его ни разу не видел.

— Ну, вы даете! Найди того, не знаю кого.

— Надо будет пару дней погулять по Базарной площади, возле галантереи Рукавишникова.

— Так ее уже там нет. И Рукавишников смылся.

— Там какие-то мастерские, — небрежно сказал Красильников.

— Погуляем. И что дальше?

— А дальше, когда появится нужный человек, я дам знак. Какой — договоримся.

— А если не появится? Пропала наша работа?

— Не пропадет. Я наперед кое-что дам: пару буханок хлеба и что-то до хлеба. «Кровянки» [30] , может.

— Вы на «кровянку» не поскупитесь. Народ шамать хочет, — нахально попросил Турман.

Видя мирную беседу Турмана с незнакомцем, беспризорники постепенно подтянулись к выходу. С любопытством рассматривали Красильникова голодными глазами.

— Будем считать, договорились! — сказал Красильников и, оглядев обступивших его мальчишек, велел Турману: — Кормить будешь всех. А на дело возьмешь, кто постарше, пошустрее.

30

Кровянка — колбаса определенного, кровяного сорта.

— За это не дрефьте! Дело знакомое. Один дядька нас нанял за его кралей понаблюдать. Все чин-чином сделали. Два дня нас в «Обжорке» кормил. И ещё царский червонец на лапу положил. Настоящий, не «керенку» какую-нибудь.

* * *

Город после бегства Врангеля постепенно оживал. Люди с тихих патриархальных окраин потянулись к центру. Бродили по Екатерининской, Итальянской, Генуэзской улицах, гуляли по Базарной площади и Лазаревскому скверу. Подходили к разбитому снарядом фонтану «Добрый гений», сворачивали к памятнику Александру Третьему, поставленному «Благодарной Феодосией» за то, что перенес сюда порт и протянул железную дорогу.

Новая власть решила, что благодарить царя не за что и незачем. Строили порт и тянули сюда железную дорогу простые мужики, а благодарит город царя. Несправедливо. И чтобы стереть с памяти феодосийцев эту историческую ошибку, трое рабочих с кирками и ломами добросовестно крушили памятник, точнее, его основание. Бронзу ни лом, ни кирка не брали, и поверженный на землю царь походил на раненого солдата. Такая в России традиция: каждая новая власть, прежде всего, обращает свой гнев на памятники.