Расстрелять перед строем…

Верхом догнал штабные повозки. Вижу, на одной из них лежит командир батальона Борисюк, который был ранен. На другой — начальник штаба капитан Вышкевич и штабные работники. Я спрыгнул с лошади. Она была загнана, и ехать на ней дальше было невозможно. Оставил ее в поле, а сам пошел пешком с солдатами, которые шли за повозками. Подошли к какому-то селению, там встретили заградотряд. Нас остановили и направили на пункт сбора. Пропустили только раненых. Собралось человек двадцать. Среда них ни одного офицера, а из младших командиров был только я. Вот мне и поручили составить список на эту группу. Из двадцати солдат из нашего батальона были только трое, остальные — из других частей. Приказали отвести всех людей в распоряжение заместителя командира дивизии по тылу подполковнику Чудненко. Привел, доложил, как положено. Он приказал вести группу по новому маршруту до села Ставище. При этом предупредил, чтобы никуда не расходились. По пока мы шли, солдаты находили свои части и расходились. Я тоже встретил начальника инженерной службы дивизии майора Роберта Робертовича Эшенбаха. Он сказал, где находится наш батальон. С оставшимися со мной шестью бойцами я пришел в свою часть».

9

«Наступал рассвет. Из одних санок раздалось: “Лебединцев, прыгай в сани на ходу, а то задние собьют”. Это были наши резервисты-офицеры, а кричал адъютант старший батальона Николенко. Все трое мы свалились горой на эти санки и выскочили из села на околицу, где справа и слева на склонах были установлены наши орудия на прямую наводку и артиллеристы готовились к открытию опт. Увидев их, мы несколько успокоились и перестали понукать лошадей, так как они были мокрыми от усталости. Проехав Баштечки и Бесидку, мы к полудню прибыли в райцентр Ставыще. На площади стоял регулировщик и указал Череднику и мне хату, в которой находился начальник штаба дивизии. Принял он нас без ругани и сказал мне, чтобы я собирал остатки полка и сосредотачивал их на южной окраине этого села. Одновременно разослал разведчиков и посыльных искать свои подразделения и писать мелом на стенах и заборах фамилию командира со стрелками-указателями к штабу. В заключение он сказал, что я назначаюсь временно командиром нашего полка и чтобы я одновременно подчинял себе военнослужащих 29-го полка.

Я понимал, что являюсь “факиром на час”, но когда вспомнил, какую ответственность несет командование за потерю Боевого Знамени, то мне стало не по себе. Мы выбрали на окраине домик под штаб, и к позднему вечеру там собрались несколько подразделении: транспортная рота, медико-санитарная рота, службы тыла, батарея 76-мм полковых пушек, рота связи, писари из команды ПНШ-4, хотя его самого (капитан Желтухин) и знаменосца старшего сержанта Тарасенко с Боевым Знаменем не было. Отсутствовал, и мы ничего не знали о командире батальона старшем лейтенанте Кошелеве, его заместителе по политической части капитане Воробьеве и небольшой команды с ними. Никаких вестей не было и о командире полка и начальнике штаба. Я посылал во все концы верховых из взвода конной разведки, но все было бесполезно.

Через пару дней собрались все, кто выходил из Босовки разными маршрутами. Несколько дней прожили мы в неведении, пока не прошел слух о том, что в окружении осталась почти вся соседняя дивизия под командованием генерал-майора Пузикова, она вышла в Медвинские леса и там во взаимодействии с партизанами оказывает сопротивление. В переданной шифровке уведомлялось и о том, что командование нашего полка, комбат Кошелев со своим заместителем по политической части и небольшая группа бойцов находятся в подчинении этой дивизии. Боевое Знамя полка с ними».

10

О судьбе комбата Кошелева и Боевом Знамени в своих мемуарах напишет А.Н. Зайцев:

«В 12 часов гитлеровцы после сильного артналета пошли в наступление. На высотку, где закрепилось подразделение Кошелева, двинулся батальон вражеской пехоты при поддержке семи танков. Бойцы Кошелева отбили атаку и подожгли два фашистских танка.

Гитлеровцы во второй раз лезть на высоту не решились и отошли.

Как потом рассказал мне Кошелев, он видел в бинокль отходящие под натиском противника подразделения 29-го стрелкового полка, как повернула на Босовку танковая лавина врага.

Наступила ночь. Связь со своими прервалась. Посланные в разведку бойцы доложили, что разрозненные подразделения дивизии и отдельные группы бойцов отходят полем на юго-запад.

Что делать? Кошелев решил посоветоваться с замполитом капитаном Александром Степановичем Воробьевым, человеком спокойным, рассудительным, имевшим большой опыт политработы во фронтовых условиях. В батальоне его любили и уважали.

Он предложил выслать по намеченному для отхода маршруту санную разведку—человек десять, — которую взялся возгласить.

Когда разведка ушла вперед, следом за ней двумя большими группами двинулся батальон. Первая группа — на санях, вторая — пешим порядком. Затем менялись. Таким образом, за ночь преодолели немалое расстояние и рано утром вышли к небольшому населенному пункту. Вскоре Кошелеву доложили, что вокруг села — враг, а в лесу, ощетинившись круговой обороной, стоит дивизия генерала И.М. Пузикова. Кошелев направился туда.

Генерал сообщил ему печальную весть: Боевое Знамя 48-го полка утеряно, неизвестно где находятся командир полка майор Бунтин… и начальник штаба майор Ершов. Затем добавил:

— Времеено будете в составе моей дивизии. Поручено охранять тылы. Если вам что-либо станет известно о Боевом Знамени полка или о командире, немедленно докладывайте мне.

Со своим батальоном Кошелев добросовестно выполнил поставленную генералом задачу, уничтожив при этом 2 вражеских танка, 6 пулеметов и более сотни гитлеровцев, а одновременно предпринимал все возможное для розыска Боевого Знамени и командира полка.

К счастью, Боевое Знамя не было утеряно. Его спас полковой знаменосец старший сержант Е. Тарасенко. Когда фашистам удалось отрезать штаб полка от основных сил, Евдоким Пантелеевич бросился к знамени, снял его с древка и спрятал под гимнастеркой. Вместе с часовым рядовым Елизаркиным, отстреливаясь, стал уходить к лесу. Елизаркина ранило в ногу — он упал и не мог подняться. Тарасенко взвалил его на спину и унес в лес. Был Евдоким Пантелеевич высоким, сильным и крепким, сильным не только физически, но и духом. Полковой агитатор, он вдохновлял однополчан не только пламенным словом, но и личным примером.

В лесу не удалось найти ни своих, ни партизан. На следующее утро, выбравшись из лесу, они увидели село, но приблизиться к нему не решились. День пересидели в рощице, постоянно наблюдая за окружающей местностью. Вечером добрались до села. Тарасенко тихо постучался в дверь крайней хаты. Вышла пожилая женщина и ахнула, увидев измученных бойцов. После недолгих переговоров согласилась оставить раненого Елизаркина у себя, пообещала надежно спрятать его и вылечить.

Я уже говорил, что в тот день, когда немцы нанесли по нашей дивизии контрудар, семь разведгрупп из моей роты находились в тылу врага. Трое из них едва успели вернуться, остальным ничего не оставалось делать, как действовать самостоятельно, в зависимости от создавшейся обстановки. Разведчики продолжали свою работу, совершали нападения на важные объекты противника, брали “языков” и упорно искали свою дивизию. Одна из этих групп встретила в лесу Тарасенко и проводила его к своим».

11

Сам комбат Алексей Варламович Кошелев после войны не раз будет встречаться с однополчанами и однажды очень подробно расскажет о событиях 14 января 1944 года Д.И. Салтыкову для его книги:

«На рассвете 14 января я с группою солдат выдвинулся вперед. Вошли в рощу, расположенную на высоте. Наблюдая за передним краем противника, мы заметили на высоте черные очертания каких-то земляных сооружений. Оказалось, это был полевой караул. Подползли поближе. Обнаружили, что там группа гитлеровцев. Обстреляли их, бросили гранаты и ворвались в землянку. Троих уничтожили, двоих взяли в плен. Когда поднялись на высоту, то передо мной открылась невероятно страшная картина. На расстоянии не более километра от нас стояло в исходном положении большое количество танков, оборона противника ощетинилась пушками и минометами. Наготове была масса пехоты. Быстро вернулись в расположение батальона. Обо всем этом доложили по телефону командиру дивизии полковнику Короткову. Выслушав меня, он приказал вести наблюдение за действиями немцев и быть готовыми к наступлению. При этом он сказал, что у нас есть, чем потревожить их, но я так и не понял, чем же он хотел нанести удар. Я усомнился в наших возможностях, потому что своими глазами видел, какая большая сила нам противостояла, и знал, чем мы располагаем. В полку из личного состава остались всего один неполный батальон и рота автоматчиков. Снарядов было мало. В артполку на каждую батарею приходилось по 20—30 снарядов.

Но приказ есть приказ. Батальон занял исходное положение. На левом фланге рота противотанковых ружей дивизии, за ней 343-й и 29-й стрелковые полки. В каждом полку по одному батальону.

Как я и предполагал, противник провел сильнейший артиллерийский обстрел и тут же перешел в наступление. Против нашего батальона была брошена большая сила. Плотная цепь пехоты при поддержке 7 танков атаковала позицию. Нам с большим трудом удалось отбить и поджечь два танка. Противнику не дали прорвать оборону на участке нашего батальона, тогда он бросил все силы на левый фланг. Было видно, какая лавина двигалась на роту ПТР, 343-й и 29-й полки. Первая цепь пехоты, поддерживаемая десятками танков, взломала первую линию обороны. Вторая цепь двигалась за первой с танками и самоходными орудиями. Завязалось поистине кровопролитное сражение. Наши полки отбивались, насколько хватало сил. Дело дошло до рукопашной схватки. Образовалось сплошное месиво. Все кругом гудело, ревело и превратилось в ад. Устоять против такой силы было невозможно. Сопротивление наших войск было сломлено, и бойцы стали спешно отходить. Танки прорвались на позицию артиллерийского полка, стали в упор расстреливать и давить наши пушки.