Рассудок маньяка

Четвертым в списке значился Зинков. Именно он самый интересный объект для изучения. Красавец профессор, начальник отдела, в котором работают две красивые женщины. И обе оказываются убитыми. Может, у него срабатывал некий комплекс «хозяина». Ему хотелось быть не только духовным наставником, но и физическим лидером. Внешние данные, ум, сила, воля, расчет — все в нем присутствовало. Женщины могли ему отказать, и вот пришло желание мстить. С другой стороны, почему бы женщинам ему отказывать? И только из-за этого он бы стал убивать? У него ведь прекрасная жена, которая не только друг, но и коллега.

Пятой значилась Фирсова. Она не контактировала с женщинами из технического, у нее не было видимых причин. И если она ревновала своего мужа, то почему гнев обрушился на соперниц, а не на собственного супруга, с которым у нее к тому же были прекрасные отношения? И какими соперницами могли быть девчонки, по сравнению с ней — умной и красивой женщиной, — простушки.

Шестым в списке значился Алексанян. Говорят, что он одержим работой. Но в вечер первого убийства именно он знал точно, где находится Хохлова. И он вошел в лабораторию, когда там все работали. На этот раз он тоже находился в лаборатории, словно не знал о втором убийстве, совершенном в институте.

Седьмым был Шенько. Пожилой, неразговорчивый, не очень расположенный к общению человек. Может, именно он? Или упомянутый восьмым Коренев? У молодых людей страсти проявляются довольно сильно. Или же это так рационально рассуждавший Фортаков? Совершил убийство, а потом изливал свою душу в кабинете Сыркина, отвечая на вопросы Дронго. Или все-таки Носов, всегда оказывающийся в нужном месте? Или Сулахметова, ненависть которой к молодым женщинам могла быть не спонтанной, а вполне осознанной. И наконец, последняя фамилия — Краснолуцкая. Уборщица, которая, очевидно, отвечала за душевые. Она работала и в тот вечер. Тогда Ольга сказала, что в кабине лифта на полу была вода. Может, эта самая Краснолуцкая убила Хохлову, а затем помыла руки в душевой или вообще приняла душ. Ведь после работы никто в душевую не заходил. И она решила, что во второй раз далеко не стоит ходить, можно убить прямо в душевой. Но мотивы, мотивы? Зачем уборщице убивать молодых женщин? И вообще, почему кто-то начал такую безумную охоту?

— О чем вы задумались? — спросил Климов.

— Об этих людях, — показал на список Дронго. — Среди них вполне мог оказаться убийца. Каждый из них милейший человек, но кто знает, что на самом деле творится в их душах и каковы истинные мотивы совершенных преступлений.

Внезапно открылась дверь из приемной, и в кабинет вошла рассерженная Елена Витальевна. Она холодно взглянула на Левитина, развалившегося в кресле Архипова, и тот быстро принял более сдержанную позу.

— Мало того, что вы устроили из института полигон для своих проверок, — чеканя каждое слово, сказала Моисеева, — вы еще позволяете себе входить в кабинет Сергея Алексеевича, пользуясь его отсутствием. Вам не — кажется, что это переходит всякие границы?

— Мы выполняем свою работу, — примирительно сказал Климов.

— А мы свою, — отрезала она, — и будьте любезны выйти из этого кабинета. Вы можете проводить свои беседы в кабинете Михаила Михайловича или в приемной.

На Дронго она вообще не смотрела. Когда Елена Витальевна повернулась, чтобы выйти из кабинета, Климов остановил ее:

— Подождите, — сказал он. — А где были вы в момент совершения преступления?

Она повернулась к нему, смерила его с головы до ног презрительным взглядом и ледяным тоном переспросила:

— Вы спрашиваете меня?

— Да, — не смущаясь подтвердил Климов. — Нам нужно знать, где вы были в момент совершения преступления?

— Мы разговаривали у лифта с Сергеем Алексеевичем, — ответила Моисеева, — вот этот ваш сотрудник может все подтвердить. Он меня видел.

— Да, — сказал Дронго, — но Потом я ушел в кабинет к Сыркину и уже не мог вас видеть.

— А я быстренько сбегала вниз, чтобы зарезать несчастную девушку? — с презрением спросила Моисеева. — Вы это хотите сказать?

— Напрасно вы так обижаетесь. Мы ведь обязаны все выяснить, — заметил Климов, — мы можем уйти в другой кабинет, если хотите. Но мы обязаны все выяснить.

— Потом я вернулась в свой кабинет и там работала, — сказала она спокойнее.

— Одна?

— Да, одна. У нас не такая профессия, чтобы работать стадно. Мы работаем в основном головой, если вы изволили заметить. У вас есть еще вопросы?

— Нет, — Климов поднялся, — мы перейдем в кабинет Сыркина. Только мы просим всех не уходить с работы, пока мы не закончим расследования.

— То есть вы хотите сказать, что арестовываете весь коллектив?

— Мы просим не уходить никого с работы, — повысил голос Климов. — Неужели вы не понимаете, что здесь произошло? Или вы совсем бесчувственный человек?

— Не кричите, — тихо попросила Моисеева, выходя из кабинета.

— Пойдемте в другую комнату, — предложил Климов, — она права, мы не должны были сюда входить. Учитывая, что самого Архипова нет, нам лучше перейти в другой кабинет.

Они поднялись, чтобы выйти, когда на пороге появился Сыркин. Он был явно расстроен.

— Женщинам плохо, — сообщил он, — у многих истерика. Все боятся, что убийца может зарезать еще кого-нибудь. Я пытался их успокоить. Но они требуют, чтобы их отпустили домой. Всем очень плохо, — повторил он.

— Нет, — жестко отрезал Левитин, — мы не отпустим никого, пока не поговорим с каждым. С каждым из семидесяти трех оставшихся.

— Это в основном женщины, — вздохнул Михаил Михайлович. — Может, мы соберем их в конференц-зале и поставим там двоих ваших людей для охраны? Так они будут чувствовать себя увереннее.

— Да, так будет лучше, — согласился Климов.

— У меня не так много людей, — разозлился Левитин, — нас всего четверо, вместе со мной и водителем.

— Вот пусть водитель и сидит с женщинами, — попросил Сыркин, — все-таки они будут чувствовать себя лучше. И вообще я попрошу наших мужчин тоже перейти в конференц-зал на втором этаже.

— Вы вызвали к нам сотрудников технического отдела?

— Вызвал всех четверых. Они ждут в приемной.

— Тогда начнем работу, — посмотрел на часы Климов, — и скажите, чтобы не закрывали буфет. Возможно, нам придется сидеть здесь до полуночи. Или больше.

— А как наши женщины будут добираться домой? — возразил Сыркин. — Многие из них живут довольно далеко, а по московским улицам лучше по ночам не ходить.

— Давайте сначала отпустим женщин, — предложил Дронго, — им ведь действительно трудно будет добираться.

— Семьдесят три человека, — напомнил Сыркин, — если на каждого по десять минут, то это будет семьсот тридцать минут. Примерно двенадцать часов. То есть до самого утра.

— Значит, будем сидеть до утра, — упрямо заявил Левитин.