Рассвет над морем

— Разрешите продолжать? — спросил капитан Ланжерон.

— А что там еще?

— О забастовках в городе. На заводах не прекращаются забастовки.

— Ах, забастовки! Полковник, ликвидируйте, наконец, забастовки!.. А по какому поводу бастуют?

— Требуют выплаты причитающейся заработной платы, требуют повышения расценок. В городе растет дороговизна. Рабочие голодают…

— А! — прикрыл глаза генерал, отрываясь от милой сердцу статуэтки. — Забастовки прекратить, зачинщиков — в тюрьму. Если среди требований будут и политические, ну там о смене власти, против союзного десанта и тому подобное, — расстреливать. Все?

— Еще внешняя информация, генерал.

— Давайте внешнюю. Только коротко. Мне нужно вернуться к гостям. Сейчас придут американцы.

Капитан начал читать. Части французской армии стояли, как и прежде, на позициях по демаркационной линии, определенной для директории. Войска директории вели себя вполне лояльно. Лишь кое-где происходили стычки между частями добрармии и польскими легионерами.

— Дерьмо! — констатировал генерал. — Полковник, когда, думаете вы, мы закончим накопление сил и сможем перейти в наступление?

— Я думаю, дней через пять-шесть. Генерал Франшэ д’Эсперэ обещает не сегодня-завтра подкинуть еще две или три дивизии из Салоник. Надо иметь не меньше чем стотысячную армию, генерал. Будем надеяться, что еще до нового года верховное командование обеспечит нам такую возможность…

Генерал отвел скучающий взгляд от лица полковника. Его внимание привлекла теперь статуэтка, которая стояла в углу на подставке. Глаза генерала смягчились, в них мелькнули игривые искорки. Вот это действительно была находка! Сатир из мягкого белого металла, обнимающий девушку… Генерал выкопал этот «шедевр» вчера в комиссионном магазине, тысяча франков! Настоящая цена статуэтки была три рубля семьдесят пять копеек; ее штамповали и продавали из-под полы вместе с порнографическими открытками сестры Кукинаки — содержательницы домов терпимости на Портофранковской.

Генерал заволновался и заспешил:

— Все?

— Еще только общая картина, генерал! Украина вся охвачена восстанием. Немецкие гарнизоны повсюду, кроме Юга, сложили оружие. От Харькова движется, гоня петлюровцев, украинская рабоче-крестьянская армия красного генерала Ворошилова. В направлении на Киев начали наступление украинские красные партизаны под командованием Щорса… Они тоже себя именуют украинской Красной Армией. По всей северной границе Украины против войск директории наступает большевистская армия из России.

Генерал неохотно оторвал взгляд от сатира с девушкой.

— Итак, вы хотите сказать, что большевики и петлюровцы фактически находятся в состоянии войны? Миссия директории, выходит, не договорилась в Москве?

— Мы не имеем об этом сведений, господин генерал. Не подтверждаются и слухи, что такие переговоры вообще имели место…

— Что вы говорите? — Генерал был искренне удивлен. — Больше ничего?

— Петлюровцы устроили в Харькове переворот. Петлюровские гайдамаки разогнали Совет рабочих и солдатских депутатов. То же и в Екатеринославе: петлюровские отряды арестовали большевиков, членов Совета, и кое-кого расстреляли. Вооруженный конфликт, начало военных действий между петлюровцами и большевиками — реальный факт, господин генерал!

— Очень любопытно! — наконец-то расшевелился генерал. — Кстати, полковник! Ведь там сидят и ждут эти дипломаты от директории! Что им нужно? О чем они просят? Из Парижа и Лондона нет еще указаний, как вести себя с этими идиотами, как их там — Винниченко и Петлюрой… Что же им сказать? Как вы думаете, адмирал?

Адмирал Боллард продолжал поединок со сном и бессмысленно хлопал глазами.

— Я полагаю, — прохрипел он, — следует подождать указаний из Лондона и Парижа.

Указания из Лондона, лично от военного министра, у адмирала уже были: пока что поддерживать и петлюровцев, пообещать им что-нибудь, а там будет видно. Однако адмирал понимал, что это указание — специально английское, не для французов.

Генерал д’Ансельм пожал плечами.

— Не могу я понять… высокой дипломатии: гетмана уже нет, а наши политики все никак не могут решить, кого им поддерживать — гетмана или директорию! Кстати, полковник, — полюбопытствовал он, — какая между ними разница?

Полковник Фредамбер тоже пожал плечами и подергал щекой.

— Кто их знает, генерал. Очевидно, борьба за престол.

В это время вошел младший адъютант и доложил:

— Украинские дипломаты в приемной очень волнуются. Они спрашивают, ждать ли им, или, быть может, ввиду позднего времени прийти завтра утром?

Генерал встревожился:

— Нет, нет! К чему откладывать на завтра? Пускай сегодня же ночью уезжают обратно в Киев. На что они нам здесь? Полковник! Пойдите займитесь ими!

Полковник Фредамбер встал.

— Что же им сказать, генерал?

— Боже мой! Почем я знаю! — с раздражением ответил генерал д’Ансельм. — Я запрошу еще раз посла Сент-Олера в Яссах, может быть ему что-нибудь известно относительно того, как вести себя с этой… директорией. А пока… а пока дайте им почувствовать нашу силу и наше отношение. Этих дураков Винниченко с Петлюрой лучше всего было бы, конечно, просто прогнать, но… Что-нибудь в таком духе, полковник. Давно они явились, эти дипломаты?

— В девять, — дал справку капитан Ланжерон.

Генерал взглянул на часы, стоявшие на столе. Это тоже было позавчерашнее приобретение. Небольшие часики являлись фрагментом скульптурной миниатюры: мраморная девушка держала их на плече, как кувшин с водой, и задумчиво смотрела вверх; она шла широким, быстрым шагом и мечтала на ходу. Это была скульптура тонкой работы талантливого и взыскательного художника: девушка из холодного мрамора казалась теплой и живой, жила каждая линия ее тела, вырезанного искусной рукой. Генерал заплатил недорого — всего пятьсот франков.

— Половина одиннадцатого, — констатировал генерал, — они ждут уже полтора часа. Вполне достаточно для престижа. Идите, полковник, выясните и дайте почувствовать…

5

Когда полковник Фредамбер вошел в приемную — украинские дипломаты ожидали в приемной «Б», то есть украинской, с коврами и плахтами, — навстречу ему поднялось двое.

Один из них был седовласый, как и генерал д’Ансельм, и вообще чем-то походил на него. Он держался с достоинством и приветствовал полковника сдержанным поклоном.

Второй был маленький, юркий и суетливый, черный, с лысиной. Кланялся он чересчур уж низко, заискивающе, присовокупляя к сему: «Кланяюсь!» или «Пршу!»

— С кем имею честь? — спросил полковник Фредамбер, почти не ответив на приветствие: дипломаты сразу должны были почувствовать, с кем они имеют честь беседовать.

— Профессор Остапенко, — отрекомендовался первый.

— Доктор Назарук, пршу вас! — представился второй и прибавил, низко склонившись: — Кланяюсь! Мы есть, пршу пана генерала…