Рассвет страсти

Тем временем их экипаж миновал чугунные ворота имения и покатился по извилистой дороге, повторявшей прихотливые изгибы водораздела Уэнлок-Эдж. Аллегра подтянула потуже ленту на соломенной шляпе, наслаждаясь созерцанием окрестностей. Хотя день обещал быть весьма душным, в эти утренние часы все казалось просто великолепным.

Деревья и кусты по обочинам поникли под тяжестью урожая; легкий ветерок доносил аромат яблок, слив и черной смородины. Сочные соцветия чертополоха и сумаха, подобно сиренево-алым самоцветам, выглядывали из яркой августовской зелени разнотравья, оживленной распустившимися во второй раз за этот сезон одуванчиками, маками и медуницей. Давно прошла пора сенокоса, и короткая золотистая стерня на полях напоминала незамысловатую детскую стрижку, весело блестевшую на солнце. Славки-завирушки оглашали воздух мелодичными журчащими трелями и вспархивали на кусты живых изгородей, услышав шум их экипажа. Аллегра с улыбкой следила, как крестьянин гонит своих коров на изумрудно-зеленое пастбище.

– Посмотрите, какое чудесное утро. Почему бы вам не передумать и не побывать на базаре в Ладлоу после того, как покончите с делами его милости? Там сегодня настоящее веселье!

– Карманники. Воры. Охотники за удачей. А на лондонской дороге под каждым кустом ждут грабители, готовые облегчить ваши кошельки. И это ты называешь весельем?

– Ну что за странное удовольствие видеть во всем только мрачную сторону? – мягко рассмеялась Аллегра. Однако открытое лицо ее спутника по-прежнему сохраняло страдальческую гримасу. Нет, она была бессильна вывести его из уныния, которое углублялось с каждым днем после отъезда леди Дороти. – Во имя всего святого, – вырвалось у нее, – напишите вы ей, что ли! Или постарайтесь забыть.

– Забыть ее?! Ты что, сошла с ума? – В обращенных на девушку серых глазах плескалась душевная боль.

– Но если вы отказываетесь даже говорить о ней, что еще остается? Лучше поскорее вырвать все из сердца. И пуститься на поиски дочери зажиточного сквайра с приличным наследством.

– Не болтай чепухи. – Бриггс прокашлялся и обратил к лазурному небосводу подозрительно заблестевшие глаза.

Аллегра обреченно вздохнула. Такого, как Бриггс, ни за что не убедишь поступиться гордыней ради веления сердца. Он был наделен чувством собственного достоинства в той же степени, в какой был лишен наследства.

– А почему вы решили работать у его милости? – поинтересовалась девушка. – Если, конечно, мой вопрос не покажется вам нескромным.

– Да, милая, в излишней скромности тебя не обвинишь, – мимолетно улыбнулся Бриггс. – Ну а что до его милости… его щедрость выше всех похвал.

– И вы ничего не хотите от жизни и довольны положением слуги?

– Когда-то я мечтал заниматься юриспруденцией. Но отец промотал мою долю наследства задолго до моего рождения, как я уже говорил.

– А что ваш брат, которому достался титул, он не может вам помочь?

– Ему и без того приходится несладко, – равнодушно пожал плечами управляющий. – Наш родитель с легкостью пустил по ветру и мои, и его деньги.

– И вы остаетесь при лорде Ридли.

– Он действительно щедрый хозяин. Подчас даже слишком. Может быть, это позволит мне отложить немного денег, чтобы выучиться на адвоката.

В устах Бриггса столь меркантильные рассуждения звучали по меньшей мере странно. Аллегра запальчиво спросила:

– Значит, вы готовы терпеть оскорбления и остаетесь в Бэньярд-Холле исключительно ради денег?

– Я уже давно говорил тебе, что верю во множество скрытых добродетелей, присущих его милости, – резко ответил Бриггс, обидевшись на столь откровенный вопрос. – И только из этих соображений я продолжаю свою службу!

Наверное, ей удалось прочесть что-то в глубине его серых глаз, отчего она воскликнула:

– Держу пари на что угодно, вам известно, где он бывает в Ладлоу! Верно?

– Я не вправе говорить об этом, – буркнул Бриггс, заливаясь краской.

– Конечно. – Аллегра улыбнулась при виде его преданности. – Но ведь и я считаю, что в его милости есть много хорошего. И не мое дело пускаться в догадки, куда он ездит и для чего.

– Вот как? – Бриггс уставился па Аллегру, пытаясь угадать, как много ей известно. Они довольно долго ехали молча, глядя друг на друга, пока управляющий не пришел к какому-то выводу: – Лучше оставим эту тему. Ведь это тайна его милости. Однако – в свете некоторых обстоятельств – тебе будет приятно узнать, что он ссужает немалыми деньгами церкви, больницы и работные дома по всему графству. Конечно, анонимно. Мне поручено соблюдать строжайшую тайну. Но я полагаю, что тебя это обрадует.

– И вы не пожалеете, что доверили ее мне. Я обещаю молчать, – с чувством откликнулась Аллегра и вдруг поймала себя на том, что весело улыбается. Ну что за глупость! Как будто ей что-то может достаться от щедрот Ридли! Тем не менее улыбка не сходила с ее лица на всем пути до города. Похоже, ничто на свете не смогло бы испортить ей сегодняшнее отличное настроение и отравить беспричинную радость, переполнявшую чистое юное сердце.

Кроме, пожалуй, воспоминания о полном тоски и боли крике.

– Мистер Бриггс, – спросила она напоследок, покидая коляску возле городских ворот, – вам ничего не известно про некую Леди Печали?

– Абсолютно. А кто она такая? – озабоченно нахмурился Бриггс.

– Наверное, очередная тайна его милости, – со вздохом ответила Аллегра, взмахнула на прощание рукой и направилась к воротам. Пройдя немного по улице, она повернула на запад, к рынку. Вдалеке возвышались башни замка Ладлоу, еще со времен норманнского нашествия эта твердыня господствовала над местностью. В неприступных башнях заседал приграничный совет, вершивший дела всего Уэльса. Однако во времена царствования Вильгельма и Марии вошло в силу централизованное правительство в Лондоне. И с тех пор замок, хотя и оставался собственностью принцев Уэльских, пришел в запустение и негодность.

В детстве Аллегра любовалась им с благоговением, но теперь вид безнадежно разрушенных стен вызывал только грусть. Разве некогда род Бэньярдов не возвышался над остальными людьми, как эти убогие развалины? И кто теперь вспомнит о былом величии и славе гордого замка?

Она снова вздохнула, стараясь отделаться от грустных мыслей. Даже ненависть к злокозненным Уикхэмам не отравит ей этот день. Миссис Ратледж ждет ее не раньше ужина, а лорд Ридли отправился рано утром на верховую прогулку и вряд ли вспомнит о существовании буфетчицы до вечера, когда придет пора подавать укрепляющее. Аллегре нужно купить кое-что в аптеке, и остаток дня она будет свободна. На рынке девушка невольно замедлила шаги, с любопытством разглядывая товар: шумно кудахтавших кур и индюшек, дойных коров и молодых бычков, и даже пару тощих кляч. Вот чумазая толстуха свинарка с выводком своих питомцев цепляется за каждого сколько-нибудь приличного прохожего, умоляя добрых господ поверить, что нет ничего вкуснее жареной свинины на рождественском пиру.

Неподалеку в тесном бревенчатом загоне метался огромный бык. Он то и дело грозно фыркал и принимался рыть копытом землю. Совсем рядом с загоном устроился какой-то малый с тяжелой дубинкой в руке. К концу дубинки прикреплялась цепь, прикованная к железному кольцу, продетому в нос страшного бурого медведя. Всякий раз, стоило взбешенному донельзя быку рвануться к медведю и налететь на бревна изгороди, человек дергал за цепь.

И тогда медведь исправно поднимался на задние лапы и грозно ревел, царапая острыми когтями изгородь, чем злил быка еще сильнее. Вокруг собралась целая толпа. Зевакам нравилось наблюдать за пыткой, от которой страдали два могучих зверя. Они то и дело принимались хлопать в ладоши и даже бросали монету-другую хозяину медведя. Однако в Аллегре столь жестокие забавы никогда не находили отклика.

На краю рынка два разряженных в пух и прах франта со шпагами невероятной длины, топорщившими полы бархатных камзолов (не дай Бог, кто-то не заметит их аристократического происхождения!), спорили о цене каракового жеребца.

Один из них обернулся и наградил Аллегру оскорбительной улыбкой, восклицая:

– Ух ты! Смотри, какая смазливая девка! – Он протянул руку, чтобы обнять ее за талию, но не тут-то было.

– Не про вашу честь, сэр, – выпалила девушка и добавила, присев в реверансе: – Делать мне больше нечего.