Рассвет

— Да, — сказала Лу, — я слышала. Не от Иджвудов, они по-прежнему ни с кем не разговаривают, а от агента по продаже недвижимости.

— Какой стыд! Жаль, что мы ничего не можем сделать.

— Как раз можем. Я собиралась позвонить вам, вы следующая в моем списке. На днях несколько человек собрались в церкви после службы и, посовещавшись, решили, что неплохо было бы составить петицию к Иджвудам от имени всех прихожан и вообще всех живущих поблизости с просьбой не уезжать отсюда. Объяснить им, что мы рады их соседству, что мы самым решительным образом осуждаем имевшую место хулиганскую выходку и просим их остаться. Что вы об этом думаете?

— Что я думаю? Вы хотите знать, согласна ли я подписать эту петицию?

— Не совсем, — засмеялась Лу. — Я вообще-то не сомневалась, что вы подпишете.

Уже повесив трубку, Лаура подумала: «А как же быть с Бэдом?» Всем покажется странным, если на петиции будет стоять только ее подпись. Что ж, всему свое время. Этот вопрос она решит, когда дело дойдет до подписи.

Несколько дней спустя ей принесли длинный список фамилий. Молча положив его на письменный стол, она поставила свою подпись и задумалась, что делать с подписью Бэда. Ей не хотелось провоцировать новых бесплодных споров.

— Что это? — осведомился Бэд, едва войдя в комнату.

В ответ на ее объяснение он ухмыльнулся. Брови его поднялись, выгнувшись чуть ли не углом, а щеки округлились от раздвинувшей губы улыбки.

— Полагаю, мне придется подписать это. Я и так все тебе испортил с Бетти Ли. Лучше не ставить тебя в неловкое положение перед прихожанами.

— Особенно если учесть, что ты и сам ходишь в эту церковь, — напомнила она.

— Хорошо, я подпишу. Какая, черт возьми, мне разница, я ведь не живу на Фейрвью. Интересно, что скажет на это Ордвей.

— Не беспокойся, он тоже подпишет, или я не знаю Лу Фостер.

Итак Бэд, как, наверное, и многие другие, проглотил пилюлю ради соблюдения внешних приличий. Спустя несколько дней щит с лужайки Иджвудов убрали. А спустя еще несколько дней Лауре позвонила Лу Фостер.

— Я получила от них сердечное письмо с благодарностью. Они, наконец-то, вылезли из своей скорлупы. Я прослезилась, читая письмо.

«Надо пойти навестить миссис Иджвуд, — сказала Лаура самой себе. — Обязательно схожу на следующей неделе. На этот раз визит будет приятным».

Но обстоятельства сложились так, что ей не удалось осуществить задуманное. Позвонил Ральф Маккензи.

— Если вы сочтете, что я суюсь не в свое дело, так мне и скажите, — начал он. — Я звоню не как адвокат, необходимость в адвокатах отпала, а как друг Кроуфильдов и, надеюсь, ваш с Томом тоже.

— Слушаю вас внимательно.

— Я бы хотел помочь, если сумею. Артур рассказал мне, что ваша встреча прошла очень неудачно.

— Да. Гораздо хуже, чем я предполагала. Я ожидала, что будут слезы, а мне пришлось столкнуться и с яростью. Том… — Она замолчала, не желая плохо отзываться о сыне.

— Я слышал. Маргарет очень расстроилась. Вообще-то она сильная разумная женщина, семья привыкла во всем полагаться на нее, и теперь, видя ее выбитой из колеи, они просто не знают, что делать.

— О, — воскликнула Лаура, — случалось ли когда-либо нечто подобное?

— Да, случалось, как вы знаете, но очень редко. Удивительно, что газеты до сих пор ничего не пронюхали.

— У мистера Фордайса есть связи.

— Это хорошо. Думаю, Тому не пошло бы на пользу, если бы всю эту историю раструбили в выпусках новостей.

— Да, этого я боюсь больше всего. Том тоже очень переживает, мистер Маккензи. Но он как стеной отгородился от всяких разговоров на эту тему. Я не могу ничего обсудить с ним.

— Может, я смогу?

— Дело не только в Томе. Все гораздо сложнее, настолько сложно, что в двух словах и не объяснишь, — она замолчала.

— Может, обсудим все подробно? Я буду сегодня в городе, мог бы заглянуть к вам на часок во второй половине дня, если не возражаете.

— Нет, не стоит. Том работает с Бэдом, но иногда он возвращается домой рано и…

— Понимаю, — прервал ее Маккензи. — Это была не слишком удачная идея. Тогда может встретимся в моей штаб-квартире? Или за углом от нее в отеле «Феникс»? Мы могли бы выпить кофе и попытаться придумать какой-нибудь выход из положения.

Голос звучал рассудительно, внушал уверенность, что говоривший внимательно выслушает все, что она скажет, и не выйдет из себя. Голос успокаивал.

Итак, в четыре часа дня, одетая в бледно-зеленое льняное платье с белым бантом в волосах Лаура встретилась с Ральфом Маккензи в отеле «Феникс», испытывая незнакомое чувство приподнятости.

— Вы выглядите свежей и прохладной, — приветствовал ее Маккензи. — Как вам это удается в такую жару? Прежде всего я должен сказать вам, — продолжил он, едва они уселись за столик в кафе, — что все Кроуфильды от вас в восторге. Все, даже Холли и старики.

— Мне они тоже понравились, мистер Маккензи. Пожалуйста, передайте им.

— Зовите меня Ральф. Я обязательно передам. Они замечательные люди, Лаура, очень добрые, отзывчивые. Мне бы хотелось сделать что-то, чтобы смягчить их боль, и вашу, и Тома.

— Ах, Том. Он так во всем запутался.

— Расскажите мне о нем.

Ей было необходимо поговорить с кем-то, и все же слова давались ей с трудом. Никому на свете — ни друзьям, ни родным, даже тетушкам, будь они дома — не решилась бы она поведать о своих сомнениях. Как жена она должна была проявлять лояльность по отношению к Бэду, а материнские чувства требовали, чтобы она защищала Тома. Пройдет какое-то время, и он наверняка избавится от своих заскоков и снова станет тем мальчиком, которого она с такой заботой растила. И сейчас, говоря с этим незнакомым человеком, которого она считала честным и порядочным, она испытывала некоторую неловкость. Ведь рассказывая о предрассудках Бэда, о недостойном поведении Тома, она по сути дела поверяла ему секреты, касающиеся родных ей людей.

— Я иногда задаюсь вопросом, нет ли связи между опрятностью Тома и его политическими пристрастиями. Я имею в виду тип людей, которые во всем любят строго регламентированный порядок, как в гитлеровской молодежной организации. Мысленно постоянно возвращаюсь назад, пытаясь найти ответ на вопрос, как и почему. Полагаю, что сама я такая, какой вам меня описали, Бэд… у него, как у многих, есть свои предрассудки. А Тома я не понимаю, — закончила она.

— У руководителя фашистской молодежной организации Балдура фон Шираха мать была американкой; ее прадед участвовал в Гражданской войне, сражался на стороне северян. Балдур стал антисемитом еще в школе, прочитав книгу Генри Форда. Можно сказать, впитал в себя отраву.