Ратник княгини Ольги

Ясмуд мысленно согласился с ней, поэтому возражать не стал. Вчера малец из каприза выбрал его, а завтра на кого-то другого укажет. Княгиня, может, и отошла, но женское сердце переменчиво. Или снова обиду припомнит, или еще что-нибудь удумает.

Укладываясь спать, Ясмуд закладывал руки за голову, смотрел в низкий скошенный потолок и думал о своей жизни. Прошлое не радовало, не было там ничего хорошего. Настоящее казалось шатким, ненадежным, точно на тонком льду стоишь, гадая, в какую сторону ступить. Будущее и вовсе было скрыто непроницаемой завесой. Что там? Мрак один. Сплошной мрак.

В богов и их милость Ясмуд не слишком верил, хотя остерегался признаваться в этом кому-либо. Какой же может быть лад промеж ними, ежели их так много и каждый норовит по-своему поступить? Как ни крути, а выходило, что главный должен быть только один, а остальные – на подхвате, чтобы волю хозяйскую выполнять. Но и при таком раскладе получалось не слишком ладно. Взять князя, который приказы раздает, а потом диву дается, что ничего не сделано или все сделано не так. Не может быть такого, чтобы на небе тоже так все глупо было устроено. Если бог всемогущ, то на что ему сдались помощники?

И вертелся Ясмуд, давил клопов ногтями, прислушивался к писку мышей в подполье и ощущал себя таким же жалким, ничтожным мышем, которому и податься-то, в общем, некуда.

И незачем – вот что хуже всего.

Кровавая расправа над князем и соратниками что-то изменила в душе Ясмуда. Он перевидал на своем веку много смертей, много убитых, покромсанных, заколотых, сожженных, повешенных – всяких. Однако то утро на холме во древлянской земле заставило его по-новому взглянуть на ратные подвиги и военные забавы. Не хотелось Ясмуду опять браться ни за меч, ни за какое иное орудие смертоубийства.

Сколько крови ни лей, а ничего от этого на земле не меняется. Все так же брат идет на брата, все так же безутешно плачут их жены и матери, полыхают мирные селения, мрут от голода осиротевшие детишки. И впитывает почва кровь, и всходит молодая зеленая трава, удобренная человечьим мясом, а потом на том же поле происходит новая сеча, и все повторяется, повторяется, повторяется…

Мысли Ясмуда начали заплетаться, как пьяный язык, но уснуть он не успел. В хлипкую дощатую дверь постучали, сначала осторожно, робко, потом сильнее.

– Не затворено, – просипел Ясмуд, прикрываясь дерюжкой до пояса и садясь на лавке. – Кто там?

– Василиса, – ответил женский голос. – Нянька Святослава.

Лицо у нее было конопатое, а тело сдобное – так бы и мял, на вкус пробуя. Но к блуду Ясмуд относился сурово – и себе лишнего не позволял, и других, когда мог, осаживал.

– Чего тебе? – буркнул он недовольно. – Сплю я.

– Княжич тебя требует, – просительно произнесла Василиса. – Не лягу и все тут, говорит. Вынь и положь ему дядьку. Пойдем, Ясмуд. Княгиня сегодня совсем не в себе – то криком кричит, то слезами заливается. Не до сына ей. А он ни в чем не виноватый.

– Ладно, погоди там. Я быстро.

Натянул Ясмуд порты, рубаху, обулся, потопал ногами, к узким сапогам прилаживая. Шапку нахлобучивать не стал, не на люди ведь собирался. Разодрал волосы гребнем и, согнувшись, выбрался из закутка.

– Веди, – кивнул Василисе.

Она уверенно пропетляла узкими ходами, пошла вверх по лестнице, приподнимая подол выше, чем требовалось. И икры показала Ясмуду, идущему сзади, и то, что выше. Жарко сделалось ему.

– Знатно натопили, – сказал он, покашливая.

– То ли еще ночью будет, – сообщила Василиса, останавливаясь на площадке. И невинно добавила: – Я, когда душно, голая сплю. Только тогда овчинку накину, если сквозняком потянет.

Ясмуд зашелся надсадным кашлем, весь побагровел даже – хорошо, что в потемках не видать.

Василиса довела его до двери, открыла, запуская во тьму медовый свечной свет.

– Святик! – пропела сладенько. – А кого я к тебе привела-а?

– Дядька! – позвал мальчик. – Иди ко мне, скорее. Будешь сказки мне рассказывать, а то мне не спится.

– А если не стану? – спросил Ясмуд.

– Как это – не станешь? – удивился Святослав. – Я княжич. Что говорю, тому и быть.

– Вона как. А пусть тогда день будет.

– Что?

– День, говорю, пускай настанет, – пояснил Ясмуд. – Прикажи ночи уйти.

Святослав засопел, поджав губы. Он явно вырос из своей колыбели, но пока что спал в ней, отчего походил на звереныша в клетке. Чтобы лучше видеть собеседника, он положил руки на борт, а сверху пристроил маленький острый подбородок. Встрепанные волосы падали на глаза, таинственно поблескивающие в тени. Белая рубашонка придавала его облику ощущение чистоты и невинности.

– Уймись, Ясмуд, – предупредила Василиса еле слышно. – Не серди Святика. У него характер крутой, княжеский.

– Солнцем и луной боги управляют, – нашелся наконец мальчик. – Но то в небе. А на земле я главный.

– Но и здесь не всегда все по-твоему выходит, – мягко напомнил Ясмуд. – Иногда достаточно приказать, согласен. А иногда попросить нужно. Или хитростью взять. – Он подмигнул. – По-всякому можно. Лишь бы цель была. И чтобы она того стоила.

Святослав помолчал, хмуря светлые бровки. Потом сказал:

– Мудрено говоришь, дядька. Мне бы сказку. Вот хотя бы про Змея Горыныча. Расскажешь?

Маленький, маленький, а сообразил, как и тон сменить, и достоинством не поступиться. Это неожиданно понравилось Ясмуду. Внезапно он почувствовал влечение к белобрысому мальцу, потерявшему отца. Может быть, став близкими, они облегчат друг другу боль от своих утрат?

– Конечно расскажу, – согласился Ясмуд, делая знак Василисе удалиться. – Но пообещай, что потом спать будешь.

– И ты тоже, – кивнул Святослав. – Я велю тебе рядом постелить.

– У меня свое место есть, княжич.

– Теперь твое место здесь. Ты всегда рядом будешь.

Ясмуд хотел возразить, но не стал. Не всегда людям хочется правду слышать. Иногда лучше промолчать. Или сказку рассказать.

– Про Змея, значит? – уточнил Ясмуд, устраиваясь на полу рядом с колыбелью. – А не забоишься?

– Не-а, – заявил Святослав, мотая светлой головенкой. – Я же не один. Нас двое теперь.

После такого признания сказка, конечно, задалась. Кое-что Ясмуд выдумал от себя, а местами добавил куски других сказаний, так что история длинная получилась, под конец он даже охрип. Против ожидания, Святослав не уснул. Лежал в своей детской кроватке и, просунув ручонку сквозь прутья, держал Ясмуда за большую твердую ладонь.