Ратоборцы

Невский прошелся по комнате, от стены к стене. Затем остановился перед Роговичем и спросил приглушенным, но сурово требующим голосом:

— А зачем же ты тогда велел кричать в народе, что я татарам Новгород продал?

— А чем же было иначе народ на тебя подвигнуть? — откровенно признался гончар. — Того ради и сделано!.. Да что ты меня пытаешь? Успеешь еще! Кто ты мне? — он снова поднял голос до крика. — Пришелец ты нам!.. Кесарем хочешь быть надо всей Русской Землей… через ярлык татарский!.. Ну и цесарствуй на Владимирщине своей, а к нам не лезь!.. Нам Новгород — кесарь! Уж как-нибудь отстоим!.. С тобою пути разошлися, тогда другие государи помогут, те, которые татар не трепещут!.. Нам, Великому Новгороду, только свистнуть! — любой князь кинется на княженье к нам. И уж по нашим грамотам станет ходить, нашу волю творить, а не то что ты… Ты нам свободу застишь! Где она, прежняя наша свобода? Душно нам от тебя, новгородцам! Ты погляди, что творишь! Новгород в мыле, что конь загнан!.. Бока в кровь разодраны… Кровью харчет!..

— Ты лжешь все! — опаляя его неистовым, но еще управляемым гневом своим, вскричал князь. — Ты лжешь и клевещешь, аки Сатанаил!.. Мира и тишины хочу на Русской Земле!

— Да уж на что тише! — язвительно ответил гончар. — На вече только одного тебя и слыхать!.. Где оно, вече наше? В мешке у тебя! Да и завязано! От дедов твоих пошло насилье! Дед твой Всеволод тридцать лет нас мучил!.. У вашей семейки, суздальской, горстище, что беремище!..

Ярославич вспыхнул и поднял над головою пленника сжатый кулак: еще немного, и Александр раздробил бы ему череп.

Рогович даже и не подумал отстраниться.

— Убить хочешь? Ну что ж!.. Новгород Великий без меня стоять будет: листьев у дуба много… Да и без тебя тоже простоит!

Он смолк и смотрел, что станет делать Ярославич.

А Ярославич, тяжело дыша, опустил руку и отошел к окну.

Как бы чуя в недобром молчании князя, что сейчас будет положен предел всему тому, что здесь совершалось, Рогович торопился всадить в гордое княжеское сердце как можно больше своих отравленных стрел.

— Вы на что ставлены?.. — кричал он. — Чтобы за вашей рукою княжеской, за щитом да за мечом вашим Земле быть сбереженной!.. А вы?! У тебя, во Владимире, Неврюй, как свинья рылом гряду огородную, так и он все испроверг и разрыл… Где дворцы ваши белокаменные, дедов твоих? Где пречудных и дивных мастеров изодчество? А что — в церквах, в соборах, где сам мастер Петр, и Микула, и Абрам труждалися?! Все испохаблено, осрамлено, расхищено!.. Да разве стоило для вас, для князей, нам, художникам, зодчим, после того трудиться?! Да на что вы и нужны после этого? Воевали мы, новгородцы, и без вас, без князей, не худо! — выкрикивал он. — До Оби, до Тобола дошли!.. И там наша хоругвь, новгородская, возвеяла!..

— Ты сам себе произнес ныне осуждение, да и крамольным товарищам своим… в бесстыдной злобе своей, когда о других государях помянул! — сказал Невский, подавляя клокочущий в нем гнев. — Знаю: давно на западные страны блудное око свое косите!.. Торговцы!.. Барышники!.. Что вам Земли родной искровавленная пазуха?! Что вам и Новгород? Вам торговать бы только со всем светом, да кичиться, да надмеваться в гордыне своей: «Мы — господин Великий Новгород!.. Мы, дескать, не данники никому!..» А сами дальше перстов своих не видите!.. Стыда в вас нет! Кровь мою, за вас пролитую, попрали и поношенью предаете: «За себя-де трудился… за княженье — не за отечество!..» Разве Низовские полки мои, что здесь погибли, не за ваш господин Великий Новгород стояли?.. А и — за всю Землю, за все хрестьянство!.. А разве новгородцы — те, что со мною были на Озере, на льдах, — разве они за то в битве сгинули, чтобы купцам чужеземным, гостю летнему и зимнему, путь был чист в Новгород — и берегом и водою?! Нет, не за это они сгинули!.. И услыхал бы кто из них, из богатырей моих, как ихнего князя поносят!.. Да они бы тебя…

Но Рогович перебил князя.

— А что ж такого, что — князь! — насмешливо проговорил он. — Все из одной глины слеплены! Что в моих жилах кровь, что в твоих — одинака!..

— Молчи! — во весь голос заорал Ярославич, у которого в этот миг свет помутился в глазах от гнева. — Да знаешь ли ты, что в этих жилах — кровь Владимира Святого, кровь Владимира Мономаха, кровь кесарей византийских?! А ты — смерд!.. — Вне себя от ярости, он схватил за грудь Роговина, и все, что было надето на теле узника, затрещало и разорвалось.

Рогович захрипел. Но даже и тут, с трудом хватая воздух грудью, он шепотом выкрикнул:

— Меня… задушить… можешь: я — не Новгород!..

Ярославич отбросил его от себя.

— Дьявол — в тебе!.. — Невский отошел к столу и стоял некоторое время молча, тяжело дыша.

Наконец, смотря в упор на противника, спросил его угрюмо и торжественно:

— Коли отпущу, опять за то же примешься?

— А то — нет?! — Рогозин тоже поднял глаза, и взоры их встретились.

— Ну, тогда не пеняй на меня господу! — обрекающим голосом сказал Невский.

4

Дубравка возросла, раздобрела, вошла в лета. Статная, высокая, с гибким станом и царственными движеньями расцветшего тела, уже изведавшего материнство, — ибо там, в изгнании, у княгини Аглаи был младенец, — Дубравка вызывала сейчас даже и со стороны княгини Вассы невольные похвалы.

— Какою же ты стала красавицей, Аглая! — в присутствии Александра, который нередко теперь заходил к ним, на женскую половину, воскликнула однажды княгиня Васса, ласково оглаживая упругое тело невестки. — Экая телица господня!.. Куда тебе вдоветь, повдовела — и хватит!.. Саша, — обратилась она к мужу, — а ведь правда, мы не отпустим ее к Данилу Романовичу, а замуж здесь отдадим? Я ей и жениха нашла…

Ярославич через силу усмехнулся. Неприятным показалось Ярославичу чуждое его княгине, столь свойственное прочим боярыням, касание до чужой брачной жизни, до чужих замужеств и женитьб: «Не к лицу ей это!..»

— Не думал я, что монашенка моя, яже во святых, княгиня Васса, свахою может быть, да и доброй! — сказал Невский.

Княгиня Васса Брячиславна была до крайности разобижена:

— Что же, даже среди родных я не могу и шутки себе позволить? Или я не человек, как все?

— Ну полно! — стал уговаривать ее Александр. — Прости. Пошутил… Так за кого же придумала ты отдать Дубраву нашу? — совсем по-другому спросил Ярославич.

— Глебушка ей жених, Василькович! — сказала, перестав сердиться, княгиня Васса. — Зачем же будем красавицу такую, дитя наше, в чужой род отдавать? Вот вернется Глеб из Большой орды, от Каневичей, — и поженим. Тебе он помощник верный. Ты его любишь. Будут они с Дубравкой в своем Белоозере жить, а мы — во Владимире. Ездить будем друг к дружке. И как будет хорошо!

— Это какой Глеб? — изумилась Дубравка. — Тот юнец, что на свадьбе нашей со свечою шел?

Княгиня Васса улыбнулась:

Так разве одна только ты выросла? Ведь уже семь лет, подумать страшно, как привезли тебя к нам, во Владимир. Тебе двадцать три, ну и Глебушке около того…

Вмешался Невский.

— Нет, мать, — насмешливо сказал он. — Незадачливая ты сваха!.. Я велел Глебушке в Орде жениться, когда все ладно там пойдет у него…

— В Орде?! У поганых? На татарке? — воскликнула княгиня Васса.

Александр пожал плечами.

— А что ж тут такого? Они хороши, княжны ихние! Ясно, что окрестим вперед. И они этого не прочь. У самого Менгу покойная царица была христианка, православная. Ежели оженится Глебушка в Орде, то лишь новую юницу введем в стадо Христово… Нет, видно, другого жениха будешь присматривать для нее! — закончил он снисходительно. А потом, осмотрев Дубравку с ног и до головы, покачал в раздумий головой и проговорил: — Эх, время, время… летит — и не видим! Семь лет!.. А и впрямь, как возросла!.. Вот только косички у тебя не выросли, Дубравка, — пошутил он и слегка докоснулся до золотых косичек Дубравки, забранных венчиком под золотой кораблик с кисейным наголовничком.

Дубравка смутилась. Вмешалась Васса:

— Саша, да оставь ты ее, в краску вогнал!..

От проницательного, хотя и постоянно долу опущенного взора княгини Вассы не укрылась радость, которая вспыхнула в глазах Александра, когда, вернувшись под вечер из Новгорода к себе на Городище и войдя на половину княгини, он увидал, что у нее сидит Дубравка, хотя приезд княгини Аглаи не был для него неожиданностью.

Невский знал и узнал своевременно, то есть вскоре же, как возвратился в Переславль от Сартака, что брат Андрей и Дубравка спаслись от татар, что они бежали сперва в Новгород, потом в Псков, затем в Ревель, к датчанам, потом в Ригу, к магистру Поппе фон Остерна; узнал, что там они разделились: Дубравка, воспользовавшись пребыванием у рыцарей Марии посольства отца своего, отбыла с посольством этим в Галич, а князь Андрей — в Швецию. Затем, когда Александр выхлопотал для Андрея прощенье и оба они, князь и княгиня, возвращались через Ливонию, то здесь, при весьма смутных обстоятельствах, князь Андрей Ярославич убит был в схватке, завязавшейся между немецкими рыцарями и отрядом эстонцев…