Равная солнцу

Хадидже прислала мне восьмиугольную коробочку, выложенную крошечными кусочками позолоченной слоновой кости, узором из мерцающих золотых звездочек на переливающемся белом дереве. Коробочка была запечатана красным воском с оттиском печати Хассана. Приподняв крышку, я обнаружил единственную пилюлю в особом углублении.

Пилюля была лимонно-желтым шариком величиной с последнюю фалангу моего большого пальца. Размер подсказывал, что она предназначена для разжевывания, а не для глотания. У нее не хватало кусочка, и были видны следы зубов. Я представил, как Хадидже жалуется шаху на боли в животе, чтоб заполучить ее, а потом ей пришлось и съесть немного. Лекарство я укрыл в складке одежды.

Вечером Пери вызвала меня показать пилюли от несварения, полученные из аптеки. Их прислали в простой деревянной коробочке с печатью аптекаря. Пери открыла ее, а я тронул одну пальцем. Она была липкая.

— Посыльный сказал аптекарю, что мне нужно такое же хорошее лекарство, какое он делает для шаха. Тот поклялся, что нынче утром использовал именно такой рецепт.

Я задумался над правдивостью этого:

— Каковы они на вкус?

— Мятные. Хочешь попробовать?

— Нет, благодарю.

— Возьми их и отдай переделать умельцу, который не предаст нас.

— Минуту, — сказал я, понимая, насколько важна осторожность. — Я тоже раздобыл одну. Давайте сравним их.

— У кого?

— Самый надежный источник.

Я развернул полученную пилюлю. Она была крупнее этих, даже при недостающем куске, и более яркого шафранового цвета. Хотя от нее и припахивало мятой, но аромат корицы был куда сильнее.

— Взгляните на это!

— А ты уверен, что это из личных запасов шаха?

— Полностью. К тому же у меня есть и коробочка. Она куда более тонкой работы, чем та, которую прислали вам.

— Кто тебе дал ее?

— Я полагаю, лучше не говорить — для общей безопасности.

— Мне хватит намека.

— Ну хорошо. Это одна из его женщин.

— Которой ты доверяешь?

— Даже мою жизнь.

— Джавахир, ты стоишь своего веса в золоте.

Если бы мы скопировали изделие аптекаря, нас отыскали бы через минуту. Хадидже только что спасла нас.

— Под каким предлогом ты посещаешь ее?

— Я просил о помощи для Рудабех и других женщин, взывавших к вашей щедрости.

— Тогда отлично. Сможешь ли ты найти кого-то, чтоб воспроизвел пилюли и не предал нас?

— Я постараюсь.

Но это было нелегко. Мне нужен был человек искусный в приготовлении ядов, но уязвимый настолько, чтобы побояться предать.

Я не мог использовать никого, кто был хоть чуточку близок к шаху, поэтому думал о тех, кто противостоял ему или перенес обиду. Большая семья Колафы могла пригодиться, но среди его родственников не было ни врача, ни аптекаря. Я не собирался искать кого попало в закоулках базара, кто мог бы продать меня за награду. Наконец я припомнил Амин-хана Халаки, врача в ярко-синем халате, которого я выследил, когда он прятался в гареме во время попытки Хайдара захватить трон. Я знал, что он спасся, потому что через несколько недель встретил его на базаре. С такими компрометирующими сведениями будет легко заручиться его помощью.

Семья Халаки владела домом у реки. Слуга, отворивший мне, не хотел меня впускать, но потом рассмотрел, как роскошно я одет, и понял, что я из дворца. Он попытался отговариваться, что его хозяина нет дома, но я распахнул дверь и ступил внутрь, сказав ему, что лекаря лучше разбудить. Оробев, слуга убежал, быстро вернулся и проводил меня в гостиную с цветистыми извинениями.

У Амин-хана были кустистые седые брови, за которыми прятались глаза. На нем был темно-серый халат, который словно подчеркивал желание стать невидимкой. При виде меня он стиснул зубы:

— Так это ты.

— Похоже, ты меня ждал.

— Конечно. Знал, что ты потребуешь ответной услуги, — язвительно отозвался он.

— Ну вот и я.

— Что ж, входи. Я тут кое-чем был занят. Иди за мной.

Мы оказались в большой комнате, где хранились принадлежности его ремесла. Ниши были заставлены глиняными сосудами с травами, врачебными книгами, от бессмертных канонов Авиценны до пересказов трудов древних греков. Помещение пропахло тысячью трав, у стен лежали охапки чего-то бурого и зеленого, чьи горькие ароматы щекотали ноздри. Я чихнул несколько раз, пока мы шли во внутренний двор, где на огромном мангале с пылавшим древесным углем кипел маленький металлический котел с ярко-желтым варевом. В другом котле настаивались какие-то бледные корни. Амин-хан помешал желтую жидкость.

— Что ты делаешь?

— У меня особая работа! — почти что огрызнулся он.

— Отрадно слышать, — похвалил я, — потому что именно это мне и нужно.

— Изложи свое дело.

— Я уверен, ты сможешь мне помочь, — сказал я. — Знаю, что ты будешь держать обещание, которое дал мне там, где я тебя тогда нашел, и сохранишь секрет. Без сомнения, тебе известно, что Исмаил не слишком любит тех, кого подозревает в скверных делах.

— Я лечил его отца. Это и есть скверное дело?

— Нет, если не считать того, что мазь для удаления волос оказалась отравленной.

— Я об этом ничего не знаю, — ответил он, и лицо его сжалось так, словно он пытался весь спрятаться за своими бровями.

— Тебе придется его в этом убедить. Я уверен, тебе этого делать не хочется, принимая во внимание, скольких людей он уже убил.

Амин-хан уронил железную мешалку в котел и с проклятьями попытался вытащить ее.

— Что тебе надо? — Он не сводил глаз с котла.

— У меня личное дело, которое требует решения, — сказал я, — и мне нужен один яд, который поможет его завершить.

— И кто твоя жертва?

— Убийца моего отца.

— Он из знати?

— Нет.

Он хохотнул:

— Зря стараешься, я не поверил ни единому твоему слову. Какой яд тебе нужен?

— Быстрый и безвкусный.

— Такой хотят все. Тебе нужен порошок, мазь или жидкость?

— А что ты посоветуешь?

Он начинал злиться:

— Это зависит от того, как ты собираешься им воспользоваться.

Я полез за пазуху и достал спрятанный там шарик:

— Мне нужно восемь порций вот этого — точно такого же вида и запаха.

Обнюхав пилюлю, он отщипнул кусочек и задумчиво его пожевал.

— Полынь, корица, масло перечной мяты, куркума, мед и чуть-чуть толченого рубина. Недешево будет стоить.

— Толченый рубин? Откуда ты знаешь?

Амин-хан усмехнулся:

— Сколько у тебя денег?

Я выложил на стол мешочек с серебром, что дала мне Пери. Брови Амин-хана приподнялись.

— Твои сбережения? А жертва, должно быть, много значит…

— Я плачу за безупречную дозу — и за твое молчание.

Амин-хан не ответил. Он взял котелок с настоем корней и процедил его сквозь сито в желтую жидкость. Жидкость поднялась до краев, свирепо клокоча. Успокоившись, она стала мутно-белой.