Равнение на знамя
Шрифт:
Полковник машинально кивал. Вообще-то хозяин мог заранее ни о чем не беспокоиться. Уже давно положено, чтобы весь причиненный в таких случаях ущерб старательно возмещали из казны. Даже хозяину хазы, явки, малины, знаете ли, до копеечки компенсируется весь убыток, который ему нанесли во время обыска, отдирая половицы, ища тайники в стенах. Но что-то не тянуло прочувствованно объяснять все это хозяину: голова была полна других забот. Спецназ окружал усадебку в общем бесшумно, так чтобы изнутри никто не заметил — и, судя по тому, что боевик пока что не огрызался, он еще не понял, что попал в окружение. Описанные хозяином раны для организма не особенно опасны, обильного кровотечения вроде бы не было (во дворе пятен не видно, да)… следовательно, что мы имеем? А имеем мы перспективного кандидата в
А самое неприятное — характер укрытия. Не в чистом поле и даже не в доме-квартире. Раненый обосновался на постой в автомастерской: кирпичное зданьице, где, кроме широкой двустворчатой двери, в которую заезжают машины, имеются лишь два окошечка под потолком, такого размера, что человек в них никак не протиснется. Это и не окошки даже, а скорее уж кошачьи лазы сантиметров двадцать в высоту и тридцать в ширину, крест-накрест забранные тронутыми ржавчиной железными прутьями. Но даже не это самое скверное — внутри, как поторопился сообщить хозяин, пара бочек с автомаслами, несколько канистр с бензином, куча пластиковых сосудов со всевозможной автохимией, опять-таки без исключения горючей, да еще «шиньон» с почти полным баком. Если внутрь полетят пули, большие шансы заполучить нехилый костерчик со взрывами. Оно бы плюнуть и растереть, все равно хозяину держава старательно погасит все возможные убытки — но ведь живьем брать супостата велено…
Полковник украдкой покосился влево — там стоял обыкновенный, ничем не примечательный на вид человек в таком же камуфляже, как многие вокруг. Маячившие на приличном отдалении местные зеваки — куда ж без них? — ни за что не могли бы выделить его из множества военного народа, сноровисто выдвигавшегося на позиции или стоявшего в оцеплении. Ну а свои-то все наперечет знали, что это генерал Евгеньев, начальник Центра специального назначения — не особо высокий, вовсе не суперменистый на вид, но о нем бы толстенные приключенческие романы писать, и они были бы в сто раз интереснее любых мастерских придумок, да кто ж такое позволит… Стоит себе человек, похожий то ли на индейца, то ли на видавшего виды казачьего есаула, а для всего окружающего мира его как бы и не существует, вот ведь как.
Как любой военный человек со стажем, полковник испытывал непонятные штатским чувства, весьма специфические и в словах вряд ли выражаемые: когда проводишь операцию, на которой присутствует самое высокое начальство, над тобой имеющееся… В общем, не всякий поймет.
Он сверху вниз смотрел на хозяина, а тот, на коленях примостившись рядом с лавочкой, старательно чертил на листе бумаги внутренность мастерской: расположение бочек, машины, подъемника, прочего. Хоть какое-то представление будет об этом, мать его, бункере. И гадай теперь, насколько засевший там боевик идейный и упертый. Может, считает свою поганую жизнь величайшей ценностью на свете и цепляться за нее будет зубами и когтями, а может, как раз наоборот, только и мечтает стать мучеником за веру, заполучить постоянную прописку в раю и, не колеблясь, подорвется вместе со всем горючим изобилием, скопившимся внутри. И хрен бы с ним, но «язык» пропадет, коего Москва требует с невероятным упорством.
Полковник нагнулся над лавочкой. Хозяин, конечно, не Рембрандт, но разгадать его каракули нетрудно. Кружочки — это бочки, большой прямоугольничек — «шиньон», маленькие — канистры, а это, конечно, подъемник… Немало надежных укрытий, за которыми засевшему внутри легко прятаться от пуль и осколков.
Оглянувшись, полковник убедился, что кольцо замкнулось, люди на местах, все застыли как в детской игре «замри»… а в отдалении маячат местные менты с крупной овчаркой. На вид убедительная и на задержание работает, как клянутся, отлично… только чтобы ее внутрь запустить, нужно как-то распахнуть хоть одну створку двери, больше напоминающей ворота… Короче, что ни предпримешь, как ни станешь действовать, начинать все равно придется с того, чтобы хоть одну створку да приоткрыть. Капитальную крышу так просто не вскроешь, а окошечки
годятся лишь для одного…Расклад уже был намечен начерно, оставалось доработать кое-какие штрихи и принять решение. Вариант, собственно, один-единственный — субъекта ведь крайне желательно целехоньким повязать, готовым к употреблению. Черт, а он там не загнулся, чего доброго? До сих пор помалкивает…— Он курящий, не знаешь? — спросил полковник, кивнув на мастерскую.
— Ага, — хозяин энергично закивал. — Он во дворе курил одну за одной, в мастерской тоже пытался, я объяснил, сколько там всего всякого… Спички у него остались…
«Великолепно, — мрачно подумал полковник. — Если в рай соберется не колеблясь, нет нужды баловаться с гранатами: открыл канистры, можно всего одну, чиркнул — и мало не покажется…»
— Значит, так, — сказал он решительно. — Пойдешь туда, скажешь «шиньон» нужно срочно выгнать, хозяин требует, распахнешь двери… Ну а дальше падай где стоишь и уползай, куда можно.
Неотрывно глядя ему в глаза, маленький чернявый человечек медленно замотал головой:
— Не пойду. Начальник, я что мог для вас сделал… Плохо сделал? Неправильно сделал? Вот мастерская, вот ваххабит, иди и бери, у тебя служба такая. А у меня дети… Он совсем отмороженный, ему все равно кого стрелять…
У труса тоже бывает момент решительного упорства, когда его и бульдозером не сдвинуть — мужество от трусости, если можно так выразиться. Угрожать ему, собственно говоря, нечем, да он, в принципе, и не обязан — ведь он не пойманный на горячем супостат, стремящийся что-то для себя выгадать, наоборот, законопослушный гражданин, мать его за ногу… Нет, не пойдет, хоть чем ему грози.
— Ладно, — сказал полковник, скривясь. — Тогда беги во-он туда и сиди смирно…
И все пришло в движение. К мастерской с трех сторон выдвинулись три группы — цепочки людей ухитрялись бежать в тяжелых берцах совершенно бесшумно. Изнутри их решительно невозможно было увидеть, вряд ли раненый смог взобраться под потолок к одному из окошечек-бойниц. А вот притаиться у двери вполне мог, они неплотно закрыты, есть щелочка в палец…
— Автолюбители пошли! — распорядился полковник в микрофон.
К нему подкатил его собственный «москвич» с Мишей за рулем и опером на заднем сиденье. Полковник проворно прыгнул в переднюю дверцу, приказал:
— Музычку вруби.
«Москвич» подкатил вплотную к дверям мастерской, сотрясая воздух очередным шансоном, и остановился. Полковник вылез, демонстративно громко, не скрываясь, хлопнул дверцей, прошелся, громко стуча подошвами. Позиция у них была невыгодная: все вокруг залито полуденным солнцем, глазам долго привыкать к полумраку внутри мастерской… а кто им даст на это время? Супостат внутри, наоборот, к сумраку приобвык…
Грохнув кулаком по левой половинке высокой железной двери, Рахманин рявкнул:
— Самур, ты там? Чего молчишь? Сам же сказал к двенадцати подъехать! — полуотвернувшись, почти также громко вопросил: — А может, он дома?
— Нету его дома, Толик, — моментально подыграл опер, так же громко выбравшийся из машины. — Я заходил, баба говорит, в мастерскую пошел.
— Ну, так где он тогда? — недовольно осведомился полковник и еще раз постучал. — Самур, ты там?
Музыка в машине орала благим матом — чтобы заглушить возможный легкий шум. Полковник, разумеется, не мог видеть, что происходит по ту сторону мастерской, но не сомневался, что как раз в этот момент ребята образовали живую пирамиду, и по ней на крышу должна взлететь тройка.
Справа и слева, опять-таки бесшумно, выдвинулись цепочки спецназовцев, бесплотными тенями скользнули вдоль стен и замерли, оставив ровно столько места, чтобы двери могли распахнуться настежь. Полковник сделал жест обоими указательными пальцами — и двое на цыпочках подбежали к дверям, беззвучно переправили автоматы за спину, изготовились моментально распахнуть створки, когда последует команда.
— Да выключи ты свою блатату! — прикрикнул полковник. — Уши вянут!
Умолкла выполнившая свою роль музыка. Полковник прислушивался. Изнутри донесся слабый шум — совершенно непонятно, какие действия осажденного его вызвали. Может, прячется получше, ожидая, пока непрошеные гости уберутся… а может, чеки из гранат выдергивает, падло, и сунься только к нему…