Рай для немцев

Американские военные корабли передавали координаты немецких подводных лодок англичанам. 18 апреля 1941 г. американцы значительно расширили собственную зону безопасности: теперь она вклинивалась в операционную зону немецких подлодок. По существу, этими действиями США был запрограммирован американо-немецкий конфликт, но Гитлер до поры до времени вел себя сдержанно, ибо перед ним стояла задача нападения на СССР. Рузвельт же в этот момент был нацелен на эскалацию конфликта с Германией и использовал для этого любую возможность, не брезгуя даже ложью в конгрессе. Так, 4 сентября 1941 г. при неясных обстоятельствах и неизвестно по чьей вине произошел инцидент между американским крейсером и немецкой подлодкой; этот случай был использован Рузвельтом для установки открывать огонь без предупреждения (shoot-onsight-order) по военным кораблям, представляющим угрозу, — ясно, что речь шла о немецких кораблях. С 13 ноября 1941 г. американские торговые корабли начали вооружаться; им было разрешено примыкать к английским конвоям. Рузвельту хотелось ускорить конфликт, потому что, если бы СССР потерпел поражение, конгресс не объявил бы Германии войну; поэтому Рузвельт провоцировал немцев на войну еще до окончания военных действий на Восточном фронте. Гитлер же, наоборот, хотел оттянуть начало войны: когда после занятия американцами Исландии адмирал Редер спросил Гитлера, а не следует ли расценивать это как вступление в войну США, Гитлер ответил, что нужно сделать все, чтобы оттянуть вступление США в войну^{293}. Но, в принципе, в будущем Гитлер планировал разместить на Азорских островах подразделение дальних бомбардировщиков, которые налетами на Нью-Йорк и Вашингтон покажут всем, кто в мире хозяин^{294}. К тому же, как рассчитывал Гитлер, США со своими 130 миллионами населения ничего не смогут сделать с 400-миллионным населением Европы.

В апреле 1941 г. Гитлер с беспокойством наблюдал за японо-американскими переговорами; для него ситуация изменилась только после того, как японцы стали интересоваться поведением Германии в случае войны Японии с США. Гитлер сразу заявил, что готов поддержать Японию в ее войне с США. Объявление войны США свидетельствовало о том, что, несмотря на зимний провал 1941 г. на Восточном фронте, Гитлер не думал о политических путях выхода из войны и следующим летом хотел продолжить восточную кампанию. С точки зрения Гитлера, если бы японцы не напали на США, то для Германии дело обстояло бы еще хуже; а с японским нападением на Перл-Харбор для Германии открылось стратегическое окно, возникла пауза, которой можно было воспользоваться для того, чтобы успеть покончить с СССР до того, как закончится война Америки с Японией. В принципе, Гитлер был прав: силы антигитлеровской коалиции с вступлением в войну Японии распылились, но война на Тихом океане отнюдь не значила, что США перестали помогать своим союзникам в Европе, — американских ресурсов с лихвой хватало на всех. Поэтому, проиграв блицкриг, Германия оказалась втянута в «битву ресурсов»; Гитлер, по всей видимости, прекрасно понимал, что эту войну Германии не выиграть, но отступать было уже поздно. Объявление 11 декабря войны США дало возможность Рузвельту изобразить дело так, будто бы страны «оси» координируют свои действия (это совершенно не соответствовало действительности). В США произошла национальная консолидация, что, скорее, было следствием ошибок Гитлера, чем осознанных решений или пропаганды Рузвельта. Массированная пропаганда легенды «об ударе ножом в спину» (Dolchstofilegende) немецкому фронту Ноябрьской революцией (1918 г.) способствовала тому, что в Германии мало кто понимал решающее значение вступления США в заключительной стадии Первой мировой войны. На этом фоне Гитлеру легко было представить США как незначительный стратегический фактор.

Интересно отметить, что СД в своих «Вестях из Рейха» передавала, что объявление войны США не вызвало каких-либо негативных эмоций — немцы полностью отдавали себе отчет в том, что на практике Америка давно уже воевала на стороне противников Германии. Только в крестьянское среде высказывалось удивление приумножением без надобности противников Германии. В целом же немцы восприняли объявление войны США как справедливое наказание Америки за ее вмешательство в европейские дела — ведь Германия никак не ущемляла американские интересы, а американцы упорно поддерживали врагов Рейха и всячески ему вредили^{295}. В донесениях СД отмечалось, что у простых немцев было негативное отношение к «царившей» в США еврейской клике, но против американцев никто не испытывал никаких недобрых чувств, кроме ставшего традиционным чувства культурного превосходства.

В разгар войны в Германии появилась потребность в определении будущего статуса Запада в системе нацистского «нового порядка» в Европе, но четких и ясных деклараций на этот счет окончания войны Гитлер намеренно не давал: таким образом нацисты упустили шанс создания в будущем чувства европейской общности и использования его для текущих задач. На более низком уровне такие декларации были; так, 3 апреля 1943 г. немецкий юрист профессор Ганс Петер Ипсен опубликовал в «Брюссельской газете» статью о различных правовых основаниях и различных принципах управления внешними западными (находящимися за пределами старой границы Рейха) областями Третьего Рейха. Эти территории составляли по площади 2 865 000 квадратных километров со 154 млн. населения, что равнялось 30% ненемецкой территории Европы. Немецкий профессор должен был согласиться с тем, что никакой центральной администрации — наподобие той, что создали японцы в сентябре 1942 г. для управления «Великой азиатской сферой благополучия и процветания» в юго-восточной Азии, — нацисты в Европе не создали; у них, в силу хаоса компетенций, существовало несколько моделей правовых статусов в оккупированных районах. Профессор Ипсен был вынужден признать, что целостной картины управления оккупированными территориями создать невозможно. Правда, ему удалось найти правдоподобное и элегантное объяснение для фрагментарного и импровизированного характера нацистской оккупационной политики: последняя-де заранее не планировалась, решения о наступлении на Западе были вынужденными и являлись ответом на «агрессивные» действия западных держав^{296}. Ко всему прочему, Гитлер не придавал ни малейшего значения организации центральной администрации в оккупированных районах, полагая, что сначала нужно выиграть войну, поэтому и эта сфера оказалась в пределах противостояния различных компетенций.

Насколько различными были условия оккупации, видно из следующего описания статусов местных властей в разных западных странах.

Норвегия с ее 3 млн. жителей после бегства короля в Англию получила немецкую гражданскую администрацию во главе с Йозефом Тербовеном, которому не удалось достичь значимой поддержки у местного населения. Не располагал поддержкой народа и назначенный 1 февраля 1942 г. премьер-министром коллаборационист Видкун Квислинг [18] , создавший чисто норвежское правительство, полностью, впрочем, зависимое от Третьего Рейха ^{297} . Норвежская национальная интеллигенция решительно отказалась от сотрудничества с оккупантами: например, попытка назначения на должность профессора университета Осло нациста (в мае 1941 г.) привела к столь решительному протесту Союза норвежских ученых, что норвежские высшие школы вообще закрылись на весь период войны. Хотя Норвегии в будущем и суждено было стать частью «Великогерманского Рейха», в политическом отношении нацисты старались с ней считаться. От норвежцев ждали, что они сдадут в аренду Германии Тронхейм, — там Гитлер хотел создать крупнейшую немецкую военно-морскую базу.

18

Квислинг некоторое время работал военным атташе, был сотрудником Ф. Нансена, работал членом миссии Лиги наций в СССР. Его политические воззрения сформировались задолго до 1933 г.

Какие же, собственно, намерения лелеял Гитлер по отношению к Норвегии? Решение об оккупации Норвегии было принято спонтанно: в декабре 1939 г. адмирал Редер в разговоре с Гитлером о Скандинавии высказался за необходимость ее оккупации в тактических целях. В это время в ставке появился Квислинг и стал заверять Гитлера и Редера в реальной опасности английской оккупации Норвегии. После этого Гитлер решил, что не начнет решительное наступление на Западе до тех пор, пока фланги не будут безопасными. Одновременно он пришел к мысли о необходимости борьбы за Великогерманский Рейх, включающий все германские народы на континенте^{298}.

Легче всех отделалась Дания (3,9 млн. жителей) — здесь вообще было сохранено довоенное местное правительство (оно просуществовало до 29 августа 1943 г.), а немецкие интересы в стране представлял назначенный Гитлером полномочный «дипломатический» представитель; поначалу им был Сесил фон Ренте-Финк, которого позднее сменил эсэсовский юрист, один из крупнейших нацистских интеллектуалов, доктор Вернер Бест, который вел себя по отношению к датчанам довольно лояльно. Отрадным для датчан было и то обстоятельство, что антисемитизм не был определяющим пунктом мировоззрения В. Беста^{299}, несмотря на его эсэсовский чин. Подчиненным Бест постоянно повторял: «в этой стране мы должны меньше командовать» (wenig zu regieren)^{300}. Отношения с Данией регулировались через МИД, контроль и воздействие на датские власти осуществлялось дипломатическим путем; оккупационных расходов страна не оплачивала. Командующий войсками вермахта в Дании генерал Н. фон Фалькенхорст внушал солдатам, что не следует задевать национальные чувства датчан прусским командным тоном; лучше вести себя дружелюбно и в сложных ситуациях проявлять чувство юмора, дабы не напоминать датчанам-англофилам о 1864 годе (датско-прусская война из-за Шлезвига).

Несмотря на оккупацию, фолькетинг и правительство продолжали работать (правда, в контакте с немецкими представителями из МИДа). Дания был единственной из оккупированных стран, которую контролировал МИД. По требованию немецкой стороны консервативный политик, отличавшийся открыто англофильской позицией, был уволен с поста министра торговли; расстался с портфелем и министр юстиции, который, на взгляд немцев, недостаточно энергично действовал в поисках зачинщиков безобразной драки, возникшей во время футбольного матча (играла датская сборная и венская «Адмира») между датскими болельщиками и немецкими солдатами.

Прямым следствием умеренной политики в Дании было то, что в 1941 г. от 10 до 15% от потребляемых в Германии продуктов питания имели датское происхождение. К тому же, 30 тыс. датчан работало в Северной Германии^{301}.

По норвежской модели было устроено и немецкое управление в Голландии (9 млн. населения): страна получила немецкую гражданскую администрацию во главе с имперским комиссаром Артуром Зейсс-Инквартом. Последний, как и Тербовен, был лично подчинен Гитлеру. Если нацификация Норвегии провалилась, то в Голландии существовали некоторые предпосылки для ее успеха (правая партия «Нидерландский унион», которая резко отрицательно относилась к демократии и ориентировалась на фашистскокорпоративистские представления). Проблема состояла в том, что «Унион» был враждебно настроен по отношению к руководимому Адрианом Муссертом «Национал-социалистическому движению». Муссерт был искренне предан нацистам, которые злоупотребляли его доверием, а это закрывало пути для взаимовыгодного сотрудничества. К тому же, «Унион» отрицательно относился и к антисемитизму. С декабря 1941 г. Зейс-Инкварт сделал ставку на Муссерта, а «Унион» распустил. Голландии также суждено было в будущем стать частью «Великогерманского Рейха»; более определенно нацистское руководство не высказывалось, но, по всей видимости, Голландия должна была стать немецкой провинцией, а Роттердаму (по завершении строительства системы каналов Рейн-Майн-Дунай) отводилась бы роль крупнейшего порта Рейха.

Имевшая военное значение как операционная база для войны с Англией, Бельгия (8,3 млн. населения) вместе с северными французскими департаментами попала под контроль немецкой военной администрации (как и Франция) во главе с генералом бароном Александром фон Фалькенхаузеном, который вел по отношению к бельгийцам себя вполне лояльно. Лишь после покушения на Гитлера военная администрация была сменена гражданской, во главе с имперским комиссаром Иозефом Гроэ. Король Леопольд III был интернирован в замке Лекен. Определенную роль в лояльном обращении с королем сыграло и то обстоятельство, что Леопольд, принадлежа к немецкой Заксен-Кобургской династии, был родственником итальянского короля. Области Эйпен, Мальмеди и Морено, отобранные у Германии после окончания Первой мировой войны, по распоряжению Гитлера были присоединены к Германии 18 мая 1940 г. Вместе с ними к Рейху присоединили еще 200 квадратных километров бельгийской территории, населенных преимущественно немцами, — эти земли никогда раньше немцам не принадлежали^{302}. По планам нацистов, Бельгия должна была расстаться с этими территориями: им предстояло войти в состав реихсгау Фландрия.

Люксембург с 300 тыс. населения вскоре после оккупации фактически был включен в состав Рейха, сделавшись частью гау Мозель, хотя формально страна не была включена в Рейх — как и Эльзас, Лотарингия, Нижняя Штирия, Каринтия, Крайна и Белостокская область. Формально аннексированными считались только Данциг-Западная Пруссия, район Варты, юго-восточная часть Пруссии и восточная часть Верхней Силезии^{303}.

Франция (41,4 млн. жителей) была разделена на разные зоны. Северная Франция попала под юрисдикцию немецкой военной администрации во главе с генералом Иоханнесом фон Бласковицем (до октября 1940 г.), затем ее возглавит генерал Карл-Генрих фон Штюльпна-гель, казненный за участие в заговоре против Гитлера 20 июля 1944. Департаменты Нор и Па-де-Кале (3,2 млн. жителей) были подчинены военному коменданту Бельгии. Эльзас и Лотарингия (департаменты Мозель, Нижний Рейн и Верхний Рейн) в августе 1940 г. были фактически включены в состав Рейха. В 1940 г. гауляйтер Бадена Р. Вагнер стал гауляйтером Эльзаса и перенес все свои баденские ведомства в Страсбург. Эльзас и Лотарингия не были полностью включены в состав Рейха, но на них распространялась юрисдикция немецких законов. Французский язык был запрещен, береты (рассматриваемые как чисто французская часть туалета) носить было нежелательно, французские семьи старались онемечить. Особенно упорствующих онемечиванию помещали в концлагерь Нацвайлер^{304}. Сам Гитлер, впрочем, не высказывал никаких реваншистских настроений. По воспоминаниям Шпеера, Гитлер считал, что не имеет смысла заводить новую войну ради Эльзаса и Лотарингии — этой ничтожной полоски земли. Вдобавок, будучи предметом извечного раздора двух государств и переходя из одного гражданства в другое, эльзасцы утратили национальный характер и не представляют более интереса ни для той, ни для другой стороны. Мужество французских солдат произвело на Гитлера чрезвычайное впечатление; офицерский же корпус он считал слишком изнеженным. «Вот с немецкими офицерами из французов получилась бы великолепная армия»^{305}, сказало однажды Гитлер.