Рай-отдел

Выйдя в коридор, помотал прохладной полупустой головой — какая нафиг стремянка? К чему? Корыстные инстинкты, видимо, никакая пуля не вышибет.

Он подошел к окну в торце коридора: за переулком тянулся изящный забор посольства, за ним неспешно облетали роскошные липы. Стоял у ворот плешивый французскоподданый, заматывал шею щегольским шарфом. Солнце уходило на глазах, мыкающиеся в пробке бесчисленные авто уже зажигали подфарники. На беглый взгляд около половины шестого. Домой пора…

…Он выходил из здания дважды — снаружи явно похолодало, снег пошел явственнее, следы опыт и полозьев на дороге окончательно занесло. Во вторую попытку уже стемнело, еще можно было угадать реку, но вокруг ни зги. Некуда идти…

Стряхивая с волос снег, Игорь вернулся в вестибюль.

— А тебя Тать-Вана срочно спрашивала, — не замедлил оторваться от кроссворда ехидный Валерик.

Вот сука, проломить бы башку стукачу-попугаю.

Гвоздодер ждал в рюкзаке за плечами, но Игорь знал, что сокрушением пустопорожних чоповских голов заниматься не станет. Бессмысленно. Хотя, конечно, соблазнительно и, наверное, ничего за такое развлечение уже не сделают. С другой стороны, у самого башка полупустая, а разбрызганные мозги выглядят малоэстетично. Нагляделся, чего уж там.

Игорь спустился в подвал, разделся, и прошелся до бойлерной: Петрович и Сашка до-обедывали. Жареная курица под вермут-водку шла недурно, но от «крыла и пятьдесятграмм» инспектор-кладовщик отказался — аппетита не имелось абсолютно.

Судя по всему, время в «Межкниге» остановилось. Или замкнулось в очень короткий круг? Интересно, завтра они опять курицу будут жрать или имеются варианты? И наступит ли само это «завтра»?

Нет, не интересно. Совсем не интересно.

…Коммутатор соединял, трубку то брали, то нет. Вики, наверное, не было дома. Игорь послушал голос ее сына, гудки, потом ответил бывший муж. На том конце провода возмущались неполадкам связи и упорным молчаливым абонентам…

Под унылое телефонное развлечение ушло сто грамм спирта и приторная «Трюфель»-конфета. Голова оставалась ясной и пусто-прохладной, Игорь накинул бушлат и пошел к столовой. Запасные ключи от столово-буфетно-пищеблочной зоны Вика оставляла на всякий случай. Опечатанную дверь, конечно, придется вскрыть, но можно и своей печатью пластилин украсить — один черт, никто не проверяет.

В столовой было темно, проносились по потолку фары уличных машин, на миг освещали фреску с Осенью. Пахло сдобой, компотом, «докторскими» сосисками. И Викой. Счастьем, мля, пахло. Сгинувшим.

Игорь прошел в рабочую зону к задним окнам. Во дворе было спокойно, смирно сгрудились машины и мусорные контейнеры. За спортплощадкой горели окна Викиного дома. Удобно она живет: до работы буквально десять шагов, дом старый, дореволюционный, с обжигающе горячими батареями. Третий этаж, окна, чуть затененные ветвями тополя… Вон, в угловой комнате свет…

Пересек кухню, повозился с замком внешней двери — ощущение безнадежности только окрепло. Тяжелая дверь распахнулась, в морду ударил холод и снежный вихрь. Вьюжит, мать его…

Подняв воротник бушлата, Игорь постоял на пороге. Наружные ступени исчезли: снег и темнота, как не вглядывайся, больше ничего. Лесостепь, тундра или еще какая пустыня. Изредка казалось, что во мгле раскачивается фонарь. Та самая позабытая деревня, снежный мираж или еще что — проверять не хотелось. Глубоко чуждая дикость, и так понятно.

Игорь вернулся, прошел через цивилизованную столовую, полную заоконных теней, огней и уличных шумов — здесь час-пик продолжался. Закрыл и запечатал дверь.

Проходя мимо бойлерной, потерянный инспектор хозотдела прислушался:

…— На Финском заливе там волнение особое — такая меленькая зыбь. Осталось еще? Давай-ка по маленькой…

Можно ли жрать несчастную курицу вечность? Почему нет? Видимо, не худшая судьба у подвального пролетариата…

В «офисно-складской» стояла полнейшая тишина. Сосед себя не проявлял, мешок с загаженной клавой завоняться не успел. Куда, кстати, его девать?

Игорь тронул мышь, успокоительно заурчал кулер системного блока, зажегся экран монитора. «Динамо» сыграло вничью. Иные новости… А к чему нам иные новости?

На столе стояли две гильзы, пахли порохом. Интернет подсказал: безфланцевый 7,63x25 миллиметров Маузер. Третью гильзу хозяин склада отыскивать не решился. Но ведь была та гильза, которую логичнее считать первой-основной, да?

Еще стакан, до краев… До чего же отвратительно теплое пойло. Игорь открыл холодильник, сунул в рот ломтик подсохшего сыра. Не, сыр пошел еще хуже спирта…

Ночевать в офисе Игорю приходилось частенько: вместо матраца слегка раскатанный клубный занавес — ткань добротная, мягкая, просторная. Бывали в «Межкниге» сытые времена с самодеятельностью, концертами и любительскими спектаклями. Времена ушли, а занавес хранится. Случалось, запирались с Викой, бесстыдничали на мягком брусничном ложе…

Игорь застонал, швырнул на импровизированную постель бушлат, служащий по армейской привычке любимым одеялом. Собственный стон в тишине прозвучал дико. Лучше уж помалкивать…

Глава 4 Взгляд сверху и коробок спичек

Облака — вокруг,

Купола — вокруг,

Надо всей Москвой

Сколько хватит рук!

М. Цветаева

Крыши с наружным водоотводом необходимо

периодически очищать от снега и наледи,

не допуская их накопления более 10 см.

(Норматив Москвы по эксплуатации жилищного

фонда ЖНМ-2005/04)

Кровельное железо — отличное ложе. Особенно нагретое прямыми лучами летнего солнца. Лежи себе как на сковородке и ни о чем не думай.

В безоблачной бездне голубого неба и солнца парил яркий месяц июль. А может, начало августа. Внизу, на улице, пошумливали 50-е беспокойного двадцатого века: движение не слишком оживленное, но клаксоны на редкость противные.

Игорь поморщился очередному резкому вою звукового сигнала. Мля, мамонт писклявый.

Смотреть на улицу, думать и вообще шевелиться совершенно не хотелось. Инспектор-хозяйственник подсунул под голову бушлат, и продолжил греться в благоденствии прокаленного железа, жаркой смеси ароматов асфальта и голубиного помета. Интересно, насколько голову нужно выжарить, чтобы остатки мозга насовсем сгинули?

Эти дни (часы? месяцы? года? а, без разницы) не насовсем умерший гражданин Любимов провел в отвратительном безделье. К начальству не заходил, спал, иногда что-то ел, пялился в монитор, пытался играть в «Противостояние», вновь слонялся по подвалу и этажам. О попытках убраться из «Межкниги» лучше не упоминать. Их было много, тех попыток, но за дверью Игоря охватывал такой малообъяснимый мистический страх, что удалиться от здания более, чем шагов на двести, не удавалось. Времена за дверью оказывались глубоко чуждые — в лучшем случае восьмидесятые, да и то трудно идентифицируемые из-за полнейшего смятения чувств естествоиспытателя. Песец какой-то — вроде уже и сдох, чего бояться-то, а ужас накатывал такой, что… Как ни теоретизируй, «Межкнига» оставалась единственным островком старого, живого мира, за который еще можно было уцепиться. Последняя надежда на возвращение.