Рай под колпаком

Содрав с себя одежду, я почистил зубы, побрился, затем забрался под душ и долго плескался под холодной водой. Полегчало, но ненамного.

Растираясь до красноты полотенцем, вышел на кухню, где увидел на заваленном объедками столе записку.

Извините, что ухожу, не прощаясь, а также за то, что допил коньяк. Если не похмелюсь — я не человек. Понадоблюсь — мой телефон 58-02-87.

В. Бескровный

«Все-таки человек, — удовлетворенно подумал я. — Сам признался. Пришелец так бы не написал…»

Насчет похмелиться — это писатель хорошо придумал. А насчет того, что допил весь коньяк, — ошибался. Никогда раньше не пил столько, как вчера, и никогда не похмелялся. Но тут почувствовал — надо. Вернулся в комнату, достал из бара бутылку, налил полстакана и выпил залпом.

Минуты три меня корежило, как на электрическом стуле, настолько активно организм сопротивлялся насилию, и я метался из угла в угол комнаты, пытаясь не допустить отторжения «лекарства». Но наконец организм утихомирился, тело охватила истома, кожа покрылась потом. Ничего себе метод! Варварский, прямо сказать… Но помогает.

Я вытер пот полотенцем и направился на кухню. Заварил кофе, выпил. Стало совсем неплохо, и розовый мир за окном уже не казался таким отталкивающим. При любом режиме можно жить — главное, приспособиться. Вон писатель и при коммунистах жил, и при демократах… Попробуем при пришельцах.

Есть не хотелось, да и вид продуктов на столе, которые вчера не удосужился убрать в холодильник, не вызывал доверия. Взяв пластиковый мешок для мусора, я сгреб в него со стола объедки вместе с посудой (а чего церемониться, когда на дворе коммунизм и новая посуда ничего не стоит?) и на том посчитал уборку законченной. Затем оделся, прихватил мешок с мусором и вышел из квартиры. Хочешь не хочешь, а новый мир обживать надо.

Выйдя из подъезда, я выбросил мешок в мусорный бак и огляделся. С бледно-зеленого неба светило оранжевое солнце, и розовый мир вокруг призывал веселиться. Но мне веселиться не хотелось.

Во дворе никого не была, и не ждал меня возле крыльца рыжий пес. Вот бы кого сейчас взять за шкирку и откровенно поговорить. Так нет же, когда надо — не дозовешься…

Странные метаморфозы происходят с человеческой психикой — стоит вокруг чему-то кардинально измениться, как тут же меняются и личные ориентиры. То, что еще вчера казалось пресным и неинтересным, вдруг приобрело первостепенное значение. Захотелось вдруг созвониться со Славкой и Лешкой, встретиться, выпить сухого вина, сыграть в преферанс, рассказать несколько анекдотов, послушать новые…

Рука потянулась за сотовым телефоном, но я вовремя спохватился. Нет у меня больше друзей. То есть Славка, Лешка, Наташка, Ленка никуда не делись, но, боюсь, им теперь со мной будет неинтересно. Видел я вчера лица бывших пьянчуг, и узреть в таком виде друзей не хотел. Не напрасно, в конце концов, никто из них мне вчера не звонил. Один товарищ в этом мире у меня остался — писатель Валентин Сергеевич Бескровный. Товарищ по несчастью.

В желудке забурчало, и я почувствовал, что хочу есть. Видимо, организм окончательно пришел в себя после потрясения алкоголем. Я с тоской посмотрел на вывеску Кафе напротив и направился к Нюре. Как-то она меня встретит? В последнее время я старался избегать Нюру из-за ее матримониальных поползновений, но сейчас ноги сами несли в кафе «Наш двор». Ближе, чем родственная душа, была для меня сейчас Нюра. Та Нюра, которую я знал.

Против обыкновения, все столики были заняты: кафе наполнял приглушенный гул голосов, перестукивание столовых приборов, негромко играла умиротворяющая музыка. Нюра металась за стойкой, стараясь быстрее всех обслужить, выставляла на поднос блюда, которые тут же подхватывал невесть откуда взявшийся официант и разносил по столикам.

— Здравствуй, Нюра, — тихо сказал я, усаживаясь у краешка стойки, как бедный родственник. Не по себе стало от наплыва посетителей, и я уже жалел, что зашел.

— Привет, Артемушка! — отозвалась Нюра. — Погоди пару минут, освобожусь и тебя обслужу.

— Мне как всегда, — сказал я и от нечего делать начал рассматривать посетителей.

В основном в кафе обедали молодые люди, но за одним столиком сидела пара постарше, лет сорока. Что-то знакомое показалось мне в лице моложавой женщины, я вгляделся, и мурашки пробежали по спине. Переведя взгляд на сидевшего рядом с ней мужчину, я узнали его. Это была чета пенсионеров Моргачевых, моих соседей по лестничной площадке. Николай Александрович и Софья Ивановна. Но, бог ты мой, как изменились оба! Тучные старики, вечно чем-то недовольные, постоянно брюзжащие, они сбросили каждый килограммов по тридцать, помолодели, посвежели, и я впервые видел их улыбки. Ни сединки не серебрилось в ранее белых волосах — Софья Ивановна неожиданно оказалась русой симпатичной женщиной с замысловатой прической, а лысую голову Николая Александровича покрывал бобрик каштановых волос. И это был и не парики — настоящие волосы.

Что-то тревожное шевельнулось в сознании, и я вспомнил, как «ученый муж» в кафе на месте пивного ларька сказал, что занимается проблемой продления жизни таким, как я. Это что же он имел в виду?

— Вот я и свободна, — сказала над ухом Нюра.

Я повернулся. Нюра изменилась. Изменилась, как все и всё вокруг. Не было в ее взгляде былой тоски по замужеству, а была ставшая уже привычной затаенная жалость. Уж не за мою ли жизнь, продление которой до сих пор не решено, они все меня жалеют?! Чушь какая-то. Парень я молодой, мне еще жить и жить…

— Извини, — сказала она, — шпикачек сегодня не завезли. Попробуй это — тебе понравится.

Она поставила передо мной тарелку, на которой лежали толстые белые стебли.

— Что это?

— Бакамарсту, обжаренные в масле. Можно есть и сырыми, но так вкуснее.

Я взял нож, отрезал маленький кусочек, наколол на вилку и опасливо отправил в рот. Таинственное бакамарсту, явно растительного происхождения, как вчерашнее «паториче к пиву», по вкусу напоминал сочный телячий лангет.

— Я же говорила, что тебе понравится, — оценила мою реакцию Нюра. — Кофе?

— Да.

— Без кофеина?

Я вздернул брови.

— Нюрочка, за кого ты меня принимаешь? Я пью только натуральный.

Нюра смешалась.

— Хорошо, есть еще немного… — со вздохом произнесла она. — А потом придется отвыкать. Поставок натурального кофе больше не будет. Только без кофеина.

Я ничего не сказал, но настроение испортилось окончательно. Предвидел нечто подобное после вчерашнего сообщения Валентина Сергеевича о прекращении поставок сигарет.

Нюра поставила передо мной чашку кофе, а затем ее отвлекли новыми заказами. И я был рад, что не пришлось продолжать разговор. Не было той Нюры, которую я знал, над которой незлобно подтрунивал… Будь она прежней, наверное, в пароксизме чувств на полном серьезе предложил бы ей прямо сейчас, не отходя от стойки, руку и сердце. А так… Тягостно мне среди этих людей, ох и тягостно…

Давясь растительными лангетами и обжигаясь горячим кофе, я наспех поел и поспешил к выходу.

— Спасибо за обед! — излишне эмоционально сказал на ходу Нюре. — Было очень вкусно.

— Заходи еще! — крикнула она вдогонку. — Кто тебя, бедолагу, горячим накормит?

«Бедолагой» Нюра сразила меня окончательно. Буркнув под нос: «Непременно…» — я выскочил вон.

Все изменилось в розовом мире, в котором я, похоже, из везунчика превратился в парию.

Часы показывали десять утра, до назначенного срока, когда я должен забрать в автосервисе отремонтированные «Жигули», осталось еще два часа, делать было нечего, и я неприкаянно побрел по улице. Город не отторгал, но и не принимал меня, и я чувствовал себя на его улицах этаким новым бомжем, который у людей ничего, кроме жалости, не вызывает. Отвратительное, надо сказать, чувство. Вроде бы и чисто одет, умыт, побрит, и квартира есть, и внешне ничем не отличаюсь от остальных горожан… Ан нет. Никоим образом я не вписывался в новое общество, смоделированное кем-то и зачем-то под циклопическим колпаком. Я попытался уцепиться за слово «смоделированное» и начал внимательно осматриваться по сторонам, пытаясь заметить какие-то штрихи, указывающие на искусственность окружающего. Но ничего такого «персонажного», как привиделось вчера Валентину Сергеевичу, не обнаружил. Конечно, поражало, что никто не курил, не сорил, не видно было ни одного не то что пьяного, подвыпившего человека, И как под землю провалились настоящие бомжи. Грязные, заросшие, копающиеся в урнах и мусорных баках. Даже бездомных кошек и собак я нигде не заметил. Переловили их, что ли, или перестреляли? Вот бы и Сэра Лиса заодно… Но нет, в одном из окон первого этажа я увидел сидящего на подоконнике дымчатого кота, а чуть позже встретил и двух сенбернаров в ошейниках, разлегшихся на газоне на солнышке. Домашние животные имели место наличествовать.