Рай Сатаны

Через миг наваждение рассеялось. Всё было не так, как представлялось. Кто-то и зачем-то завернул сокровища в большой сверток из упаковочной бумаги, местами испачканной. И нарисовал на бумаге маркером картинку – стилизованная кисть руки, четыре пальца согнуты, средний оттопырен.

Тарантулу повезло. Он не успел ничего понять. Сверток взорвался, вспыхнул ослепительной сверхновой звездой, испепелившей и поглотившей Тарантула.

Популяция диких северных оленей на Таймыре переживала не лучшие свои времена. Далеко не лучшие. Возможно, последние…

Одни пастбища исчезли в пучине вновь образовавшегося моря. Другие уцелели, но любой человек, имеющий радиометр или аналогичный прибор, обошел бы их десятой дорогой.

У оленей радиометров не имелось. Они щипали зараженный ягель, а потом важенки телились странными и уродливыми оленятами, погибавшими вскоре после рождения. Олени не умели удивляться и не умели понять, что все в мире сдвинулось, что все идет не так…

Они, пока могли, пытались жить, как многие поколения их предков, кочевавших по тундрам и предгорьям. А когда не могли – погибали.

Олени вымирали.

Едва ли десятая часть от прежних бесчисленных стад двинулась в ежегодную осеннюю откочевку. Но в абсолютном значении их оставалось еще много, счет шел на тысячи голов.

Словно живая серая река текла по долине – олени двигались на юго-запад, в Авамскую тундру, куда позже приходит зима и ягель дольше остается питательным и сочным.

Так было тысячи лет назад. И в позапрошлом году. И в прошлом…

Но теперь случилось то, чего не случалось никогда. Зона действия излучателя «Сатаны» увеличивалась медленно, исподволь, почти незаметно… Но увеличивалась. И в этом году пересеклась с путем миграции северных оленей.

И произошло небывалое.

Вожак – огромный матерый самец с развесистыми рогами – остановился, замер, глубоко втягивая ноздрями воздух. Издал трубный призывный звук, хотя до гона оставалась еще пара месяцев. И устремился в сторону, почти под прямым углом к прежнему направлению движения.

Остальные поначалу двинулись за ним по инерции, по привычке следовать за вожаком. Но вскоре излучение подействовало и на них.

Живая река хлынула в новое русло, слишком тесное для нее, – в узкий горный проход, ведущий в сторону от долины.

Олени давили друг друга. Олени ломали ноги на каменистых осыпях, падали и тут же превращались в кровавое месиво под ударами десятков и сотен копыт. Олени ни на что не обращали внимания. Несколько сотен животных рвались в свой олений Рай.

Создатели «Сатаны» не раз говорили, что их детище – «умное» оружие. Преувеличивали, конечно же, ума у комплекса было не больше, чем у бетономешалки с компьютерным блоком управления. Но цепь обратной связи имелась – с ростом числа активных целей мощность удара автоматически увеличивалась.

До сих пор прирост шел постепенно. Сейчас произошел резкий всплеск. И столь же резкое расширение зоны действия, разом зацепившей еще несколько оленьих стад, движущихся той же дорогой. Процесс пошел лавинообразно, но долго не продолжался.

Выйдя на пик мощности, аппаратура продержалась пять или шесть секунд. Затем «сердце» комплекса – генератор тета-частоты – не выдержало нагрузки.

Образно говоря, смерть «Сатаны» произошла от инфаркта. Но в предсмертные пять секунд пси-удар накрыл огромную площадь.

…За несколько секунд до того, как вожак оленьего стада застыл на перепутье, Эфенди пытался связаться с группой Хасана Бен-Захра. Безуспешно пытался. Зону действия УКВ группа явно покинула. Техники обещали восстановить дальнюю связь в течение двух часов. Посмотрев на их бледные лица и подрагивающие руки, Эфенди счел такой прогноз чересчур оптимистичным…

Сам он был реалистом. И хорошо понимал: охота закончена. Охота полностью провалилась.

Он понял это в тот момент, когда охваченная пламенем «Стрела» неслась к земле. Ни на одном из его многочисленных сафари не случалось таких трагедий. Платить за рекордный трофей почти полусотней жизней он не был готов.

Значит, не судьба.

А вскоре выяснилось, что охотился Эфенди за призраком… За миражом. И изначально не имел шансов на успех.

Прав оказался Хасан, никогда не веривший в таймырского монстра и с большим подозрением относившийся к теориям Птикошона. Но даже Бен-Захр не смог разглядеть, кто скрывается под маской говорливого и взбалмошного франко-канадца. Хасан считал, что это всего лишь жулик, достаточно экстравагантным способом выманивающий деньги у богатых остолопов. А оказалось…

Когда Эфенди смотрел запись, сделанную скрытой камерой в его приемной, сначала его чуть не стошнило при виде хладнокровной и методичной ампутации. Потом он не поверил. Смотрел, все видел своими глазами, – и не верил. Ему случалось иногда ошибаться в людях, но чтобы настолько…

Вся экспедиция на Таймыр стала ошибкой, с того самого момента, когда смутная идея о ней родилась в эль-парижском кабинете Эфенди. Родилась с подачи Птикошона, разумеется…

Последнюю ошибку он совершил минувшей ночью, когда отпустил Хасана. Не хотел отпускать… Но взглянул в глаза – и отпустил. Понял, что иначе тот улетит без разрешения.

Хасан всегда казался ему зверем. Одним из тех хищников, которых Эфенди стрелял в разных уголках гибнущей планеты. Леопардом, например. Прирученным, носящим ошейник, выполняющим команды… Но лучше никогда не заглядывать такому зверю в глаза. Потому что можно увидеть там собственную смерть.

Хасан улетел, и тут же выяснилось, что без него ситуацию в лагере под контролем не удержать. И его, и его людей, и вертолет – последнее уцелевшее транспортное средство – надо вернуть, и как можно быстрее. Надо – но не получалось. Связи не было.

Он вышел из палатки-кабинета (в приемной теперь никто не дежурил). Проклятый утренний туман наконец развеялся, и над Таймыром-17 виднелись лишь последние легкие клочья. Эфенди раздраженно посмотрел на озеро, а на небо – с надеждой. Прислушался… Нет, вертолета не видно и не слышно.

И тут его накрыло. И его, и весь лагерь, и горы, и озеро… Удар ощущался даже физически, и Эфенди показалось, что произошел очередной подземный толчок.

По озеру бежали волны, расходясь концентрическими кругами, словно кто-то поднатужился и зашвырнул в воду громадный камень, шлепнувшийся в полукилометре от берега.