Рай
Шрифт:
— Уже?
— Уже, ясное дело. Иначе для меня и день не день!
Пикап проезжает небольшой городок, минует маленький вокзал. Дважды останавливается на красный свет. Водитель, все еще напевая, замечает, что его догоняет легковая машина. Поравнявшись с ним, шофер сигналит.
— У вас сзади дверца открыта! — кричит он.
Пикап тормозит и останавливается. Водитель вылезает из кабины. Задняя дверца действительно болтается на петлях. Внутри перекатываются бидоны. Водитель входит и аккуратно их расставляет. В машине никого нет.
Филип и Филипина выбегают из здания вокзала и вскакивают в тронувшийся
— Пойдем отсюда, — шепчет Филипина.
Не отводя взгляда от старика, они тихонько встают. Неожиданно тот, не открывая глаз, обращается к ним.
— Сидите, сидите, — спокойно произносит он, не повышая голоса. — Я бы этого сукина сына еще и на кусочки порезал.
Поезд проезжает несколько коротких туннелей — начинаются горы — и оказывается на солнечной зеленой долине.
Филип и Филипина идут по узкой дороге между полями. Прямо перед ними постепенно и все отчетливее открывается из-за холма город. За ним садится солнце. Филипина останавливается при виде этой умиротворяющей красоты.
— Вот если бы так… — говорит она, — ни того, что было, ни того, что будет…
Филип останавливается рядом.
— Только то, что сейчас? — полувопросительно продолжает он.
Филипина кивает — да, так было бы лучше. Они садятся у дороги, Филип вынимает из рюкзака два бутерброда и бутылку с водой. Проголодавшаяся Филипина с жадностью ест.
— Выйдешь за меня замуж? — спрашивает Филип.
Филипина глотает кусок.
— Да, — отвечает она.
— Сегодня? — спрашивает Филип, помолчав.
— Сегодня или завтра…
Услышав шум приближающегося вертолета, они прижимаются к земле. Вертолет с ревом проносится над ними, делает над городом два круга и улетает.
На рассвете они идут по улочке в предместье Сиены. Филипина останавливается у невысокой ограды.
— Вот там лежит мама, — показывает она ухоженную скромную могилу недалеко от стены.
— Хочешь войти и посидеть там немного? — спрашивает Филип.
Филипина улыбается — нет.
— Я всегда себе представляю, как она стоит на верхней ступеньке и улыбается, встречая меня. Протягивает руки, вот так… — показывает она, протягивая руки к Филипу. Возле них на ветку садится птица. — Смотри, птица, — говорит Филипина, глядя на нее.
— Это ласточка, — поправляет Филип. — Так она называется, — ласково объясняет он.
Собор огромный, но внутри, хотя он и пуст, кажется уютным. Филипина показывает Филипу места на скамьях и возле алтаря.
— Здесь меня крестили, здесь было первое причастие, здесь мы сидели, когда я была маленькая, каждое воскресенье.
Две пожилые женщины зажигают у алтаря свечки, то и дело опускаются на колени и крестятся. В боковых нефах — исповедальни.
Филипина останавливается.
— Здесь я исповедовалась… —
говорит она и задумчиво глядит на одну из них.Затем извиняется и, пройдя между скамьями, опускается перед исповедальней на колени.
Филип садится у противоположной стены собора. Издалека он видит, как Филипина стучит в решетку и начинает говорить. Две женщины заканчивают украшать алтарь и выходят из собора. Их шаги отзываются долгим эхом.
Филип замечает, что теперь Филипина молчит, все еще стоя на коленях перед исповедальней. Потом встает, заглядывает внутрь и отходит. Садится рядом с Филипом.
— Я исповедовалась… — говорит она. — И только потом увидела, что там никого нет.
— Попробуй здесь, — предлагает Филип, показывая на исповедальню, рядом с которой сидит.
Филипина встает, заглядывает внутрь и возвращается.
— Здесь тоже пусто.
Они какое-то время молчат.
— Я хочу закончить, — тихо говорит Филипина. — Можно тебе?
— Ты думаешь, это все равно? — спрашивает Филип.
Филипина на минуту замолкает.
— Думаю, да.
— На чем ты остановилась?
— Я сказала, что не исповедовалась пятнадцать лет. Наделала много глупостей, многих обидела, много раз лгала родителям и сестре, однажды изменила мужу, не сделала все возможное, чтобы его спасти… Не знаю, можно ли вообще сделать все? — вполголоса говорит Филипина, не глядя Филипу в глаза.
Филип тоже опустил голову и не смотрит на нее — подсознательно он принял позу исповедника.
— Я не буду рассказывать тебе, что я сделала, — ты все знаешь, — продолжает Филипина. — Из-за меня погибли четыре человека, с этим я жить не могу и не смогу никогда. Даже если бы там не было детей, все равно. Я застрелила эту скотину… это ты тоже знаешь. Но ты не знаешь, что я перестала верить.
Филип поднимает глаза.
— Во что?
— В смысл. В справедливость, в то, что каждая жизнь необходима и осмысленна. Я не хочу больше…
Как когда-то в комнате для допросов, по ее щеке катится слеза.
Филип протягивает руку.
— Я тебя люблю… — произносит он.
— Я тебя тоже, — отвечает Филипина. — И буду любить до конца. Я только хочу, чтобы он наступил быстро.
Современное школьное здание посреди старого города выглядит уродливо. Но именно здесь Филипина и училась. Она показывает Филипу школу, дорогу, которую переходила, возвращаясь домой. Улицы узкие, дома выкрашены в цвет ржавчины, краска большей частью выцвела. Девушка проводит Филипа по нескольким таким улочкам — она хочет показать ему свой дом. Но юноша вдруг резко останавливается и прячется за угол — перед одним из домов стоит темный автомобиль, а в нем трое мужчин.
— Это они, — говорит Филип.
Незамеченные, они осторожно бегут по переулкам. Филипина показывает дорогу — ей знакомы все подворотни и проходные дворы.
Парикмахер стрижет Филипа. В середине остается чубчик, который парикмахер с помощью желатина пытается поставить вертикально. Филипину постригли под ноль. Совершенно лысая, она разглядывает чубчик Филипа. Все это их явно развлекает.
Филип уверенной походкой возвращается из бара с двумя большими порциями разноцветного мороженого. На рынке идет подготовка к параду средневековых всадников. Шумно и людно. Филип и Филипина сидят на скамейке.