Райские новости

— Где Джек? — спросила Урсула.

— Боюсь, что с папой произошел несчастный случай.

Бернард был поражен остротой собственного ра­зочарования, когда сделал это признание. Он осознал, что всю последнюю неделю лелеял некую сентимен­тальную фантазию, в которой величаво возглавлял трогательное воссоединение брата и сестры — слезы, улыбки и скрипичная музыка. В этом инциденте по­страдал не только таз отца, но и его, Бернарда, тще­славие.

— О боже, — проговорила Урсула, когда он кратко отчитался о событиях дня. — Это ужасно. Джек будет винить в этом меня.

— Он будет винить меня, — возразил Бернард. — Я сам себя виню.

— Ты не виноват.

— Мне нужно было как следует за ним следить.

— Джек всегда испытывал священный ужас перед переходом улиц. Доводил маму до исступления, когда мы были детьми. Ты уверен, что страховка покроет все расходы?

— Да вроде бы. Включая дорогу домой... похоже, что мы пробудем здесь больше двух недель.

— О, кстати, вспомнила — ты получил деньги в банке?

— Да. — Он похлопал по распухшему бумажнику в нагрудном кармане рубашки.

— Боже мой, Бернард, ты что, разгуливаешь с двумя с половиной тысячами долларов наличными?

— Я приехал сюда прямо из банка.

— Тебя могут ограбить. В наши дни в Вайкики пол­но преступников. Бога ради, переведи все это в дорож­ные чеки или спрячь дома. В буфете на кухне для этих целей стоит коричневая банка из-под печенья.

— Хорошо. Но как ты, Урсула? Как ты себя чувству­ешь?

— Да я ничего. Вообще-то не слишком хорошо, ес­ли быть откровенной.

— Тебя мучают боли?

— Не очень. Я принимаю таблетки.

— Миссис Джонс говорит, что ты мало ешь.

— Мне не нравится ее стряпня. Она с Фиджи или с Филиппин, откуда-то из тех мест, у них другая кухня.

— Ты должна есть.

— У меня нет аппетита. И запоры мучают с тех пор, как я здесь. Мне кажется, это из-за болеутоляющего. И такая жара, будь она неладна. — Урсула обмахнулась краем простыни. — До этого района Гонолулу пассаты, как видно, не добираются.

Бернард оглядел маленькую голую комнату. Жалю­зи на окне были сломаны и висели косо, загораживая вид на задний двор, который, судя по всему, был зава­лен отслужившей свой век домашней бытовой техни­кой — холодильники и стиральные машины ржавели и зарастали травой. На стене, там, где в комнату просо­чилась, высохнув затем, дождевая вода, осталось пятно. Деревянный пол был покрыт пылью.

— В больнице не могли подыскать для тебя чего-нибудь получше?

— Это было самое дешевое место. Моя страховка рассчитана только на госпитализацию, но не на после­дующий уход. Я не богата, Бернард.

— Но разве твой муж, твой бывший муж...

— Алименты не выплачиваются вечно, ты же зна­ешь. В любом случае Рик умер. Он умер несколько лет назад.

— Я не знал.

— Никто в семье об этом не знал, потому что я не сообщила. Я в основном живу на социальное пособие, а это нелегко. Дело в том, что стоимость жизни в Гоно­лулу самая высокая в Штатах. Почти все нужно заво­зить. Это называют налогом на рай.

— Но у тебя же есть сбережения?

— Мало. Не столько, сколько нужно бы. В семидеся­тых я неудачно вкладывала деньги, много потеряла. Теперь у меня остались только акции компаний с вы­сокими дивидендами, но в восемьдесят седьмом они резко упали в цене. — Она поморщилась, словно от приступа боли, и немного повернулась, меняя поло­жение.

— Тебя навещает здесь твой специалист? — спросил Бернард.

— Договоренность такая, что в случае необходимо­сти миссис Джонс звонит ему в больницу. Но это не по­ощряется.

— Он был здесь хоть раз?

– Нет.

— Я с ним свяжусь. Миссис Кнопфльмахер дала мне его телефон.

— Значит, ты познакомился с Софи? — с гримаской спросила Урсула.

— Она как будто очень милая.

— Любопытная, как черт. Ничего ей не рассказывай, иначе обо всем тут же станет известно всему дому Она очень помогла нам с папой, когда мы при­ехали. Встретила нас в аэропорту.

— Бедный Джек! — простонала Урсула. — Как это несправедливо. Вы с Джеком прилагаете столько уси­лий, летите через полмира, чтобы повидать бедную больную старуху, и сразу же один из вас попадает под машину. Почему Господь допускает такие вещи?

Бернард промолчал.

Урсула скосила на него ярко-голубой глаз.

— Ты все еще веришь в Бога, да, Бернард?

— Не совсем.

— О... Мне жаль это слышать. — Урсула закрыла гла­за, и выражение лица се сделалось унылым.

— Ты же знала, что я покинул церковь, разве нет?

— Я знала, что ты ушел из священников. Но не думала, что ты вообще отказался от веры. — Она открыла глаза. — Кажется, была какая-то женщина, на которой ты хотел жениться?

Бернард кивнул.

— Но ничего не вышло?

— Да.

— И видимо, тебе не позволили после этого вер­нуться назад, да? В смысле, стать священником.

— Я не хотел возвращаться, Урсула. Уже многие годы я не верил по-настоящему. Просто делал вид... я был слишком робок, чтобы что-то предпринять. Дафна лишь послужила... катализатором.

— Что это такое? Похоже на что-то жуткое, что с то­бой делают в больнице, когда ты не можешь мочиться.

— Это, я думаю, катетер, — улыбнувшись, сказал Бернард. — Катализатор — химический термин. Это...

— Не объясняй, Бернард. Я вполне могу умереть, не зная, что такое катализатор. Нам нужно поговорить о более важных материях. Я надеялась, что ты сможешь ответить мне на некоторые вопросы, касающиеся ве­ры. Есть вещи, в которые мне все еще трудно верить.

— Боюсь, ты обратилась не по адресу, Урсула. Бо­юсь, что разочарую тебя окончательно.

— Нет-нет, это огромная поддержка, что ты рядом.

— Хочешь поговорить о чем-нибудь еще?

Урсула вздохнула.

— Да, нужно решить столько вопросов. Например, отказываться ли от квартиры?

— Возможно, это было бы разумно, — сказал Бер­нард. — Раз уж...

— Раз уж я все равно туда не вернусь? — закончила за него Урсула. — Но что мне делать со всеми моими вещами? Сдать на хранение? Слишком дорого. Про­дать? Я даже думать не хочу, как Софи Кнопфльмахер выбирает себе что-то из моих вещей. И куда я денусь? Я же не могу оставаться здесь до бесконечности.

— Может, подыскать приличный интернат?

— Ты хоть представляешь, сколько это стоит?

— Нет, но могу узнать.