Райский сад

— Мы сильно отстали от слона? — спросил Дэвид.

— Нет, мы почти настигли его, — ответил отец. — Все зависит от того, далеко ли он уходит, когда пасется ночью после восхода луны. Сегодня луна появится на час позже, чем вчера, и на два часа позже, чем в ту ночь, когда ты выследил его.

— Откуда Джуме знать, куда он идет?

— Как-то неподалеку отсюда Джума ранил слона и убил его аскари 38.

— Когда?

— Он говорит, лет пять назад, а значит, и сам толком не помнит. Говорит, ты был тогда еще крошкой.

— И с тех пор слон один?

— Джума так считает. Он не встречал его с тех пор.

Только слышал.

— А что, слон очень большой?

— Бивни фунтов по двести. Мне такие не попадались. Джума рассказывает, был один слон еще крупнее нашего и тоже из этих мест.

— Пожалуй, я посплю, — сказал Дэвид. — Может быть, завтра мне будет легче.

— Ты держался молодцом, — сказал отец. — Я гордился тобой. И Джума тоже.

Проснувшись среди ночи после восхода луны, Дэвид не сомневался, что гордиться им было рано, ну разве чуть-чуть, за его проворство с птицами. Он выследил слона ночью, убедился, что оба бивня на месте, и навел мужчин на его следы. За это они, несомненно, благодарны ему. Но как только началось изнурительное преследование, Дэвид только мешал и мог испортить все дело, как Кибо той ночью, когда он слишком близко подошел к слону. Дэвид понимал, что они злятся на себя за то, что вовремя не отправили его назад. Бивни слона весили по двести фунтов каждый. Должно быть, на слона охотились с тех самых пор, как его бивни выросли до необычных размеров, и вот теперь они втроем убьют его. Они наверняка убьют его, потому что он, Дэвид, сумел продержаться до ночи, хотя уже в полдень совершенно выбился из сил. Возможно, и за это они тоже были ему благодарны. Но для преследования Дэвид был только обузой, и без него они бы управились намного быстрее. Как часто днем он жалел, что предал слона, а к вечеру даже подумал, что лучше бы он вовсе не встречал его. Проснувшись ночью, он понял, что это неправда.

Все утро, работая над рассказом, Дэвид пытался вспомнить, что он чувствовал и что же произошло в тот день. Самое трудное было точно передать его ощущения — такими, какими они были тогда, без налета более поздних переживаний. Детали природы он помнил отчетливо и ясно, как и утро того дня, пока не приступил к описанию длительного, изнуряющего перехода, но и это ему удалось. Передать отношение к слону было сложнее, и, возможно, ему придется отложить работу на время, чтобы суметь точно рассказать, что он чувствовал, и не позже, а именно в тот день. Дэвид вспомнил, что он тогда испытывал, но он слишком устал, чтобы точно передать это чувство в рассказе.

Он думал об охоте и мысленно продолжал жить в рассказе даже тогда, когда запер чемодан, вышел из комнаты и направился по выложенной каменными плитами дорожке к террасе, где под сосной, повернувшись лицом к морю, сидела Марита. Она читала и не могла слышать шагов его босых ног. Увидев ее, Дэвид обрадовался, но потом вспомнил об их нелепом уговоре и ушел в свою комнату. Кэтрин не было, и он вернулся на террасу поговорить с Маритой. Он по-прежнему жил той, настоящей, жизнью, которую оставил в рассказе об Африке, а все окружающее казалось неестественным и фальшивым.

— Доброе утро, — сказал он. — Ты не видела Кэтрин?

— Она куда-то уехала, — ответила девушка. — И велела передать тебе, что вернется.

Неожиданно все стало на свои места.

— Не знаешь, куда она поехала?

— Нет, — сказала девушка. — Она взяла велосипед.

— Бог мой, — сказал Дэвид. — Она же не ездила на нем с тех пор, как мы купили машину.

— Так она и сказала. Она решила вспомнить, как это делается. Ты хорошо поработал?

— Не знаю. Завтра станет ясно.

— Завтракать будешь?

— Не знаю. Поздновато.

— Лучше поешь.

— Пойду приведу себя в порядок, — сказал он.

Он уже принял душ и начал бриться, когда появилась Кэтрин. На ней были купленная в Гро-дю-Руа блуза и короткие холщовые брюки до колен. Было жарко, и блуза насквозь промокла от пота.

— Чудесно, — сказала она. — Только болят мышцы бедер при подъеме в гору.

— Ты далеко заехала, дьяволенок?

— Шесть километров, — сказала она. — Пустяки, но здесь столько подъемов и спусков.

— Страшная жара. Кататься можно разве что ранним утром, — сказал Дэвид. — Но я рад, что ты вспомнила про велосипед.

Она пошла в душ, а когда вернулась, сказала:

— Смотри, какие мы оба смуглые. Как раз такие, как нам хотелось.

— Ты — темнее.

— Ненамного. Ты тоже очень загорел. Посмотри на нас вместе.

Они подошли к высокому зеркалу.

— Ну, как мы тебе? — сказала она. — Очень красиво. Мне нравится.

Она стояла прямо перед ним, и он дотронулся до ее груди.

— Правда, странно, наши мокрые волосы кажутся бесцветными. Тусклыми, как водоросли.

Она взяла расческу и зачесала волосы назад, точно только что вышла из моря.

— Теперь снова буду носить их так. Помнишь, какие у меня были волосы в Гро-дю-Руа и потом, когда мы жили здесь весной.

— Мне нравится, когда они чуть-чуть спадают на лоб.

— А мне так надоело. Но раз тебе нравится… Может быть, поедем в город и позавтракаем?

— Ты еще не ела?

— Хотела подождать тебя.

— Ладно, — сказал он. — Поедем и позавтракаем. Я тоже голоден.

Они отлично позавтракали cafe au lait, brioche с клубничным джемом и oeufs au plat avec jambon, а когда поели, Кэтрин спросила:

— Ты не пойдешь со мной к Жану? Я хочу вымыть голову и подстричься.

— Я подожду тебя здесь.

— Ну, пожалуйста, пойдем со мной. Ты же был там раньше, и хуже от этого никому не стало.

— Нет, дьяволенок. Один раз я уступил, но только раз. Это все равно, что сделать татуировку или еще что-нибудь в этом роде. Не уговаривай.

— Но это так важно для меня. Я хочу, чтобы мы были одинаковыми.

— Мы не можем быть одинаковыми.

— Нет, можем, если ты согласишься.

— Я сказал — нет.

— Даже если это — мое единственное желание?