Разбитое сердце июля

– А, понятно. Нет, его нет дома, и я ничего о нем не знаю.

И взялась за ручку двери, явно давая понять незваным гостям, что пора и честь знать, не то варенье пригорит.

– Ну, ладно… – со вздохом сказал Нестеров, – вы нас, Лариса Владимировна, извините… Вообще-то, мы никакие не приятели Вадима, я из милиции, а девушка… моя напарница.

– Да я так и подумала, – теперь уже без тени удивления кивнула Лариса. – Как только вы начали городить всю эту чушь, я так и подумала: либо это воры по наводке и сейчас меня будут вязать и грабить, либо менты.

– Какие-то крайности, – усмехнулась Алена. – Неужели к вам и в самом деле не могли прийти друзья вашего сына? Кстати, может, мы войдем?

– Удостоверения покажите, – устало проговорила Лариса. – А там посмотрим.

Алена хлопнула глазами. У нее в сумке не было ничего удостоверительного, кроме паспорта и дисконтной карты любимого продуктового магазина «Этажи». Ни то ни другое не свидетельствовало о ее принадлежности к сотрудникам милиции. Поэтому она принялась копаться в сумке с ненужной старательностью, бормоча тонким от вранья голосом: «Да куда ж я его дела? Неужели забыла?», однако Лариса уже не обращала на Алену внимания: она держала в руках удостоверение Нестерова и смотрела то на фотографию, то на самого Нестерова со странным, недоверчивым выражением.

– Так это вы? – выговорила она наконец. – Это вас заодно с Борькой Юровским подорвали? Читала во всех газетах. Ну, повезло вам… Дело было сделано туго, завязано крепко, но кто-то, видимо, за вас молился очень сильно. Она, что ли? – последовал кивок в сторону Алены, и рот Ларисы горько искривился.

– Вообще-то, мы работаем вместе, – осторожно сказала изумленная писательница. – И знакомы всего ничего, так что к тому случаю я совершенно ни при чем…

– Не суть важно! – перебила Лариса. – Может, ты о будущем своем молилась, чтобы послал Господь хорошего человека, вот он тебе его и определил, и оберег, чтоб ты его, значит, получила.

– Вы что, думаете, у меня настолько уж прямая связь с Господом? – хмыкнула Алена, пытаясь скрыть невольную дрожь, пробежавшую по спине.

– А ты будто и сама не знаешь? – усмехнулась в ответ Лариса. – Он тебя строго ведет, но ведет-таки, хоть и ропщешь ты: того, мол, у тебя нету да этого. А он всего тебе дает ровно столько, сколько нужно, и именно тогда, когда нужно, а если чего-то получить не можешь, то не получишь вовек, и это лишь во благо тебе. Понятно? Не набирай чрезмерно – не унесешь, по дороге растеряешь. Ясно говорю?

Алена чуть ли рот не раскрыла, а потом вдруг зажмурилась – такой болью отозвались слова: «А если чего-то получить не можешь, то не получишь вовек, и это лишь во благо тебе…» А вот она хотела, хотела, страстно хотела, она жизнь бы отдала, чтобы получить то, чего получить не могла! Значит, невозможность получить Игоря, любовь его – ей во благо? Ничего себе благо… чуть ли не до разрыва сердца! Врагу такого блага не пожелаешь: вместо объятий единственного на свете – то случайная постель с каким-то недовзорванным ментом, то, еще хуже, неистовая аквааэробика с подозрительным юнцом…

Да ну, глупости все это. Нестеров, предназначенный ей и вымоленный у вышних сил? Полная чушь. Если Алена о ком-то и молилась, то об одном только Игоре, ни о ком больше. Молилась, заклинала, загадывала… Эта Лариса изображает какую-то пифию, вещую сивиллу. А может, она и в самом деле промышляет гаданием, всякими приворотами-отворотами? А заодно с энергетикой балуется? Вон как уставилась на Алену, просто-таки впилась глазами!

– Ладно, о своем, о девичьем, вы потом пострекочете, – раздался голос Нестерова, и откровенное ехидство, в нем прозвучавшее, было наилучшим средством разорвать ту паутину, которую уже начала плести вокруг нашей очумевшей от любви героини эта женщина со странными, недобрыми глазами.

И немедленно Алене стало ясно, что никакая она не пифия, а просто несчастна до крайности, ну а страдание – оно ведь разменная монета: сколько получил, столько и другому отдашь. Видимо, Лариса настрадалась очень сильно, вот и метала ярую медь своей печали направо и налево щедрою рукою.

– Что вы имели в виду, когда сказали, что меня заодно с Юровским подорвали? – спросил Нестеров.

– Да ничего, – пожала плечами Лариса, опуская глаза. – Только то, что сказала. Могла сказать, что его подорвали заодно с вами. Какая разница?

Разница была, и настолько существенная, что Нестеров с Аленой с трудом удержались, чтобы не переглянуться. А с этой женщиной надо держать ухо востро…

– Ладно, проходите, раз пришли. Пойдемте на кухню, я там варенье варю, а его мешать надо, – сказала Лариса и свернула налево по коридору, откуда так и наплывали сладкие клубничные ароматы.

Алене очень хотелось заглянуть в комнаты, но двери были затворены (обычные белые двери, крашенные эмалевой краской), а прихожая оказалась безликой: ну вешалка, ну зеркало на стене, ну полка для обуви, коридор с никакими, почти бесцветными обоями. Кухня была очень чистая, но тоже обыкновенная, ни современных хромированных прибамбасов, ни мещанского уюта, который сама Алена, к примеру говоря, обожала…

– Лучше выключу, – сказала Лариса и в самом деле выключила газ под большим латунным тазом, в котором варилось варенье. – А то не заметишь, как подгорит. – И она положила большую поварешку на тарелку с вкуснейшей штукой на свете – розово-кипенными пенками.

Алена, как всегда, немедленно вспомнила литературное: как Долли Облонская в «Анне Карениной» ужасно удивлялась ребенком, почему взрослые не едят самого лучшего в варенье – пенок…

«Такое впечатление, что она живет одна, – подумала Алена. – Вот и говорит сама с собой».

– Ну ладно… Короче, что вам нужно от Вадима? – спросила Лариса, махнув рукой на табуретки – садитесь, мол, куда от вас денешься! – и принимаясь протирать чистейшим полотенцем чистейшие банки, предназначенные для варенья. – Только мало чем могу помочь: я его здесь почти не вижу, мы живем, как чужие, у него свои дела, у меня свои. Так уже давно сложилось, еще при Сергее. Когда Сергей ушел, тогда и Вадим ушел.

Алена сначала подумала, что, говоря о покойном муже «ушел», Лариса имеет в виду его самоубийство, но такая обида прозвучала в этом слове, что она почувствовала: здесь все не так просто…

– В каком смысле – ушел? – спросил Нестеров, усаживаясь на табуретку, потом спохватываясь и придвигая другую к Алене.

– В прямом, в каком еще… Ушел от меня. Бросил, говоря по-русски, – пояснила Лариса. – Это было года за три до его смерти.

– А Вадим что?

– А Вадим сначала тут жил, потом стал таскаться где попало. Мой отец ему свою однокомнатную квартиру оставил в центре Сормова, ну, Вадик там в основном и пребывал. Когда хотел с Сергеем пообщаться, ехал к нему (Сергей себе купил жилье на улице Бориса Панина, недалеко от магазина «Ордер»). Сергей его любил, привечал, недаром, когда мы сошлись, усыновил и дал свою фамилию, хотя со мной регистрироваться не стал.