Разбитые сердца

Как после этого можно говорить, что здесь не на что смотреть?!

Я почувствовала облегчение, когда, плетясь по улице, обставленной лавками, мы наткнулись в лавке шелков и бархата на рулон желтого шелка.

— Ричард дал согласие, — заметила Иоанна. — Не будет ли преждевременно заняться моим свадебным платьем, как вы думаете?

После этого они целыми днями шили и вышивали, а я, оказавшись свободной, часто уходила на целый день, покупая в городе еду, когда проголодаюсь, и присаживаясь где-нибудь передохнуть.

Даже лавки в Риме поражали воображение: в них было все, потому что сюда шли посетители со всех концов земли, паломники, люди всех национальностей, у которых были дела к его святейшеству. Я не пыталась купить в Риме слона, но совершенно уверена в том, что если бы захотела, то получила бы его либо немедленно, либо совсем немного подождав.

Однажды, перед самым закатом, я возвращалась домой, медленно шагая по улице, оттягивая момент возвращения — дома мне грозило вовлечение в женские разговоры и в споры о том, следует ли повторить вышитый узор на рукавах платья или ограничиться подолом юбки. Я остановилась у окна какой-то ювелирной лавки. В Памплоне ювелиры не выставляли свой товар. Все знали, где они жили, и при необходимости приходили к ним домой, говорили, что нужно, и хозяин показывал им все, чем располагал, — как правило, очень немногое, потому что работал в основном по заказам. Но здесь, в Риме, ювелиры, как, впрочем, и другие торговцы, стремясь привлечь прохожих, шли на хитрости. В стене этой лавки было открытое окно, выходившее прямо на улицу, с крепкой железной решеткой, заканчивающейся острыми наконечниками. В окне стоял наклонный стол, покрытый бархатом цвета ночного неба, и на его темно-синей поверхности, как ночные звезды, сверкали прекрасные изделия, которые можно было купить.

Разумеется, у меня не было и мысли что-то покупать. Отправляясь на экскурсии по городу, я никогда не брала с собой больших денег — только для покупки еды и питья, к тому же украшений у меня было достаточно, но я остановилась у окна, восхищенная витриной и ее защитой.

Там лежали серьги, колье, кольца, браслеты… Какой богатый город! Каждое утро владелец магазина выставляет изделия, стоящие целое состояние, и каждый вечер убирает их, обеспечивая себе полную безопасность. Вот изумруд… Он не так прекрасен, как мой, но тоже очень хороший, ярко-зеленый в сумерках. А как сияет вот тот рубин, кроваво-красный, переливающийся с солнечным закатом. Я с восхищением разглядывала драгоценности, но внезапно остановилась и замерла, как собака, почуявшая дичь.

В центре на синем бархате лежал пояс, сшитый Беренгарией для Ричарда в те далекие дни, когда она ждала его, чтобы сочетаться с ним браком. Я узнавала каждый стежок, каждый камень. Когда она подарила ему этот пояс, он казался удивленным, несколько смущенным, но довольным и сказал, что теперь у него два сокровища, бросив взгляд на свои перчатки.

Как оказался здесь этот пояс?

Я, прихрамывая, вошла в лавку, из-за решеток напоминающую клетку. Пожилой мужчина, довольно хорошо одетый, поднялся за рядом железных стержней и открыл решетку. Я собрала в уме все, что помнила из латыни, и сказала, что меня заинтересовал выставленный на витрине пояс. Продавец предложил мне взглянуть на него поближе, и я согласилась. Он передал пояс мне в руки, расхваливая прелесть сапфиров и превосходную бриллиантовую пряжку, и показал, как она застегивалась. Когда-то я сама предложила ее конструкцию — пряжка была сделана из броши Беренгарии.

Я попыталась выяснить, откуда к нему попал пояс. Продавец, кажется, не соврал, сказав, что купил его в прошлом месяце на распродаже драгоценностей. Ценные предметы попадали в Рим из многих мест и продавались с аукциона. Это было дорогим удовольствием, потому что каждая покупка облагалась очень, очень большим налогом. Кроме того, аукцион похож на торговлю рабами… присутствовать там не особенно приятно. Но на аукцион часто выставлялись такие ценные и прекрасные вещи, устоять перед которыми невозможно…

Я сказала, что хочу купить пояс для кузена, возвращающегося из крестового похода, и давно ищу пояс восточной работы, чтобы он напоминал ему о пережитом. О, это не восточная работа — опытный человек поймет это с первого взгляда. Кроме того, в нынешние времена, с окончанием крестового похода, поступает столько изделий восточного происхождения — рынок буквально наводнен ими, — что их аукционируют раздельно, в другие дни. Каково происхождение этого пояса? Он затруднился с ответом. В принципе, камни огранены так же, как во всем мире, но отверстия в сапфирах высверлены грубовато, — вероятно, это кустарная работа, а в рисунке вышивки чувствуется мавританское влияние, возможно, испанское. Может быть, его продал какой-нибудь испанец? Трудно сказать. Любой продавец может принести ценную вещь на аукцион и уйти с выручкой, за минусом комиссионных и налога — о да, продавцы тоже платят налог, разве не чудовищно? Налог с продавца, налог с покупателя — а потом публика удивляется, что все так дорого!

Прислонившись к небольшой открытой решетке, я разговаривала с ним не меньше получаса, зондируя почву, задавая наводящие вопросы, пытаясь найти хоть одну ниточку, за которую можно ухватиться, чтобы выяснить, как пояс Ричарда Плантагенета оказался на римском аукционе. Но все было тщетно. Скоро спускавшиеся сумерки и аромат еды, видимо готовящейся за лавкой, напомнили старику, что дело есть дело.

— Ну, так что же вы решили, сеньора?

— Я его покупаю. У меня нет с собой денег, но завтра утром я приду к вам первой и куплю этот пояс.

После таких слов интерес ко мне поубавился. Ювелир внимательно посмотрел через решетку и увидел просто одетую горбатую женщину, которая полчаса морочила ему голову. Его манеры стали холоднее. Он не рассердился, просто был раздосадован. Я вышла из лавки, понимая, что он не надеется снова меня увидеть. Ранним утром следующего дня ювелир был, несомненно, приятно удивлен, когда я пришла с золотыми монетами и купила пояс.

И вот он у меня в руках. Что с ним делать? Зачем я его купила? Ричард Плантагенет всегда очень странно относился к деньгам и к собственности вообще; вполне возможно, что он давно продал этот пояс, чтобы купить нескольких обозных мулов или десяток бочек солонины. Пояс мог быть и украден у него. Или снят с мертвого тела…

А Блондель?

Я вернулась домой, к занятым вышиванием Беренгарии с Иоанной. Они без моей помощи решили, что рукава тоже нужно расшить. Я заговорила о вышивке и подвела разговор к поясу.

— Пояс всегда на нем, — отозвалась Беренгария. — И в тот последний день он был под кожаным поясом и под туникой, как у обычного путника.

— О, и ты видела его собственными глазами?

— Да, Ричард показал мне. Приподнял тунику и сказал: «Видите, я всегда ношу ваш подарок».

Так ли было на самом деле? Или она просто хотела произвести впечатление на Иоанну и Иджидио, сидевшего рядом с дамами? Покажи я ей в тот момент пояс, и последовало бы море слез и бесполезных переживаний.

И я ничего не сказала. Оставив женщин за рукоделием, я снова пошла в лавку и попросила хозяина помочь мне попасть на аукцион. Где и по каким дням он проходит? Купив пояс, я вернула себе уважение ювелира, терпимо отнесшегося к некоторым моим странностям. Аукцион работал ежедневно. Он подробно объяснил, как его найти.

В далеком прошлом, представление о котором можно вызвать только силой воображения, это был амфитеатр. Уступами поднимались вверх сиденья — каменные или мраморные? Кажется, мраморные. Какой белизной они когда-то сияли. Я представила себе зрителей, подложивших под себя подушки или разложивших плащи на холодные уступы. Ничего этого теперь не было. А когда-то пологий склон спускался к открытой арене, а на ней сражались гладиаторы, стремившиеся поразить друг друга копьем. И раздавались возгласы: «Христиан на съеденье львам!» С такими мыслями я неловко опускалась по полуразрушенным ступеням, ведущим с улицы вниз, где аукцион был в полном разгаре.