Разбитый калейдоскоп

– Я тоже туда буду поступать, – оправившись от обиды, – сообщила Лисовская, – но буду детским врачом.

– А я закончу факультет журналистики, а после сразу поступлю в Высшую партийную школу при ЦК КПСС, – сказал Золотов.

– А я геологом буду, – заявил Бобров.

– А у меня на роду написано, – робко произнёс Емельян Пугачёв, – что быть мне бунтарём и мятежником, и фамилия у меня подходящая для этой деятельности. И за душой у меня ничего нет, кроме мыльницы и зубной щётки, а остальное принадлежит всё детскому дому.

– Фамилия никогда ещё не определяла будущее человека, – объяснила Александра Викторовна Пугачёву.

– Не скажите Александра Викторовна, – возразил ей Емельян, – если у Анастаса Ивановича Микояна есть авторучка с желанным пером, он перспективно нарисовал будущее своей фамилии. Или взять Абдурахмана – 1, он тоже не забыл в Эмиратах про свою родню. А Пугачёва я знаю одного Емельяна.

– Академик известный есть Пугачёв, – подсказал ему Золотов.

– Но ведь не Емельян же? – бросил ему Пугачёв.

– Искренние мои пожелания для всех вас ребята, чтобы вы не ограничивались средним образованием, а закончили высшие учебные заведения. «Знания необходимо получать в полном объёме», – сказала преподаватель.

Она посмотрела на отрешённо сидящего, на пожарном ящике для песка Родиона.

Он втихомолку жевал батон и запивал его крюшоном. Его не интересовала экскурсия и тема выбора профессии.

– Родион, подойди к нам, поучаствуй в полезной дискуссии? – пригласила, она Пухова.

Прожевав батон и сделав глоток из бутылки, он нехотя подошёл к кругу ребят.

– Я оттуда хорошо вас слышу, – показал он на ящик, – а если каждый пойдёт в институты, то дома строить некому будет. У меня отец пять классов закончил, работает бригадиром каменщиков, а какие дома строит, просто загляденье.

– Уважаемый Родион Фёдорович, – официально обратилась она к нему. – Переубеждать тебя не буду, но могу тебе напомнить, что есть строители имеющие дипломы о высшем образовании.

– Не уговаривайте меня, я себе уже давно застолбил профессию. Буду пожарником или водолазом и обжалованию это не подлежит. Они всех меньше работают, – сутки отдежурили трое дома, итого десять трудодней в месяц. Не жизнь, а малина!

– Теперь мы уже знаем, кем у нас Родион будет. Он, оказывается, давно определился в своём выборе. Ему по нраву героические профессии, связанные с риском для жизни, – в голосе учительницы явно проскальзывала шутливая интонация.

Одноклассники знали, что совсем недавно он грезил работой банщика в женском отделении городской бани. Он всем, не скрывая, делился своей голубой мечтой, к тому – же этой зимой его сняли работники типографии с дерева, откуда Родион через запотевшие стёкла пытался сфотографировать фотоаппаратом «Юнкор» голых женщин, мывшихся в бане. Папарацци из него в тот день не получился, ему тут же засветили плёнку и передали в руки милиции вместе с фотоаппаратом.

– Ой, я сейчас упаду, держите меня, – засмеялась Лера Шилова, – да тебе водолазный костюм нужен для того, чтобы ляжки женские под водой на пляже рассматривать.

– На твои кривые ноги если насмотришься, то спать ночью не будешь, – съязвил ей в ответ Родион, – я лучше тебя на Мочальном острове подловлю и ко дну к батюшке Нептуну в гарем сдам. Он мне за тебя может щучьей икры отвалит граммов десять.

Он скосил лукаво глаз в сторону Шиловой, заметив, что она от обиды надула щёки, и недобро сузила глаза. Это был сигнал, в таком состоянии она могла поцарапать ему лицо. Но он продолжал её доставать:

– Можно, конечно, с Нептуном поторговаться ещё граммов на пять, – успокоил он её. – Но я сомневаюсь, что ты потянешь больше десятка. Но мне на бутерброд с хлебом хватит.

– Идиот с латаной головой, – вспыхнула от обиды Шилова, – у меня ноги не кривые, а точёные и на Мочальный пляж я не хожу. И никаких Нептунов в Волге не водится.

– Всё равно уволоку тебя на дно. За твою утопшую душу ОСВОД мне даст премию десять рублей и бюро ритуальных услуг двадцатку отстегнёт.

Родион все свои планы высказывал Шиловой с серьёзным видом. Она, поверив в его намерения, немного встревожилась, но Лёра на язык была тоже остра, и его она часто заставляла замолчать.

Их перепалка всех развеселила.

Александра Викторовна встала с сиденья и отошла к другим ребятам, предварительно сказав двум спорящим одноклассникам, чтобы они вели себя, как взрослые люди, а не как дети.

Но Шилова распалилась не на шутку. Дождавшись, когда учительница пересела на другое место, она словно кошка подкралась сзади Родиона. И начала выпускать свои когти:

– Пухов, а у тебя не бывает такого ощущения, что ты себе не чирку отморозил, а голову, на которую в раннем детстве упала коровья лепёшка.

Родиона её ехидная реплика нисколько не смутила. Он покрутил ей пальцем у виска и сказал:

– Неумная ты Шилова. Мне и яблоки на голову падали, как Ньютону по нескольку раз, когда я ваши сады шерстил. Придёт время и на меня наитие грандиозное найдёт. Будешь бегать за мной по пятам, просится ко мне на работу в НИИ. Я тебя даже уборщицей не возьму.

– Это почему? – спросила у него, рядом сидевшая одноклассница Нина Жигунова.

– А я в штат буду себе набирать сотрудников только с научными званиями, не ниже кандидата наук.

– И, что ваш институт интересно будет изобретать? – поинтересовалась Жигунова.

– Как деньги из воздуха делать, вот чем, – резко ответил он, дав ей понять, что разговор с ней закончен.

Смеяться над его словами никто не стал. О его изобретении, которое он условно запатентовал среди мальчишек три года назад, – одноклассникам было ведомо. Родион брал за него по рублю со всех и ни копейкой меньше. Оно заключалось в беспрепятственной очистке недоступных фруктовых деревьев, чужих садов. Суть изобретения была до удивления проста. На конец длинной палки, которую он называл «десертная удочка», прибивался остро заточенный гвоздь. Обладатель такой удочки подходил к частному дому с высоким забором или злой собакой во дворе, остриё втыкал в плод, и тянул яблоко или грушу на себя. Такой метод пацаны признали продуктивным и дали ему кодовое название «Фруктовый стриптиз».