Разборки в Токио

Но с годами Сато все чаще предпочитал проводить эти три недели в одиночестве. Как-то раз он с тоской признал, что вот уже почти восемь лет не приводил женщин в особняк.

— Теперь, — сказал он, — я просто напиваюсь и смотрю старые немые фильмы. В моем возрасте Бастер Китон [5] гораздо интереснее грудастой бабенки.

Что касается меня, я просто хотел посмотреть, где Сато, известный режиссер-отшельник, проводит свободное время, — увидеть секретное убежище, по сравнению с которым, говорят, особняки в фильме «Образ жизни богатых и знаменитых» [6] — просто филиппинские ночлежки.

5

Бастер Китон (1895–1966) — американский комический актер немого и звукового кино.

6

«Образ жизни богатых и знаменитых» (1984) — американская документальная программа, посвященная разнообразным излишествам, которые позволяют себе высшие классы.

Но в убежище Сато мы так и не попали.

Путь блокировало стадо пожарных и полицейских машин. Мы подъехали ближе и увидели, как язычки пламени еще бодро лижут обугленные остатки рухнувшего фасада.

Я выпрыгнул из машины и помчался к дому, чуть не споткнувшись о шланг брандспойта. Пожарный сердито заорал, чтобы я сел обратно в машину. Проигнорировав его, я побежал по тротуару, прокладывая себе путь к горелым останкам убежища Сато Мигусё.

Меня остановил только полицейский — схватил за шиворот у самых дверей.

Упав, я пришел в себя.

— Слишком поздно, — попенял полицейский, сочувственно глядя на меня.

Да, поздно. Ибо, пока я лежал на земле, над моей головой проехали носилки. Вытянув шею, я увидел, что сбоку из-под одеяла свисает тонкая обгорелая рука со скрученными и обугленными пальцами. К одному из них замазкой прилипла искореженная полоска золота, бывшая некогда кольцом Сато, которое много лет назад он получил в качестве третьего приза на фестивале документальных фильмов стран дельты реки Меконг.

Я смотрел, как черный столб дыма исчезает в потемневшем небе. Мне это напомнило сцену из последнего и, похоже, итогового фильма Сато Мигусё. Он назывался «Ил» — о двух детях из Хиросимы, оставшихся сиротами после того, как была сброшена бомба. Бродя среди дымящихся городских развалин, они натыкаются на какие-то руины, и малыш вдруг останавливается. «По-моему, это был мой дом», — говорит он. На секунду замирает. Крупный план, по щеке скатывается одинокая слеза. Затем он поворачивается и медленно уходит. По правде говоря, фильм довольно дерьмовый.

Ну я и тип. Умер друг, а я стою и вспоминаю сцену из его самого убогого фильма. Думаю, у горя обличий много, если то, что я переживал, было горем. Не поймешь.

Синто, шофер, лишь тряс головой, отводя глаза от скелета сгоревшего дома. Странно, он вроде бы не очень удивился. Может, держит себя в руках, а может, просто в шоке. Трудно угадать, о чем думает человек с такими усами.

— Поехали, — сказал я Синто, который сидел на капоте, небрежно держа сигарету. Он растерянно посмотрел на меня. — Сато мертв, — пояснил я. — А тебе нужна работа. Можешь начать с того, что отвезешь меня обратно в «Пурпурный невод».

— Но…

— Сколько бы тебе Сато ни платил, я дам на тридцать процентов больше. Думай быстрее — в этом городе полно людей с водительскими правами.

Синто Хирохито соскочил с капота и сел за руль. Моя дверь, щелкнув, открылась, и он завел двигатель. Между губ его еще тлела сигарета.

— Бросай курить, — сказал я. — Ты работаешь на Билли Чака — журналиста.

Он выкинул сигарету в окно. Мы отъезжали, и я видел, как она, дымясь, приземлилась возле кучи выброшенных газет. По-моему, теперь уже не важно, загорятся они или нет.

Я почти ожидал увидеть, что Хиро Бхуто лежит на полу, окровавленный, скрючившись от боли среди поломанных стульев и осколков разбитых бутылок, и угрозы якудза все еще звенят у него в ушах. Но «Пурпурный невод» выглядел таким же, каким я его оставил, — минус четверо громил, которые убрались зализывать раны.

— Мы закрыты, — сказал Хиро, увидев меня. Синто остался ждать в машине.

— Ты в порядке? — спросил я, потрясенно озирая бар.

— А что со мной станется? Я этим парням ничего не сделал.

— Они тебя не зажарили?

— Они расспрашивали о тебе.

— И?

— Я им рассказал.

— Ты им рассказал?

— У меня бизнес, его надо оберегать. Семья. Ты приходишь в мой бар. Колотишь парней, которых лучше не трогать. И что мне делать? Принять удар на себя? Они бы все равно тебя нашли. А потом в наказание за то, что я тебя защитил, приходили бы сюда каждый день и терроризировали клиентов, пока не закрою бар. Поэтому я им все рассказал.

Я недоверчиво покачал головой. Неясно, что теперь делать. Но я понимал, что Бхуто прав, даже если это означает, что мое пребывание в Токио окажется увлекательнее, чем я планировал.

— Я им сказал, что ты сказал мне, будто тебя зовут Пи-Ви Мелвилл. Представляешь богатого американского китовода и приехал в Токио по делам.

— Китовода?

— Эти парни читают только книжки про девочек с дзо-но тити, — ухмыльнулся Бхуто. — Так что они не в курсе.

Выражение «слоновьи сиськи» я слыхал только от школьников. Сегодня Хиро Бхуто был полон сюрпризов.

— С чего ты вдруг на них набросился? Они же просто выпендриться хотели, а потом убежали бы за девчонкой.

— Ты не понимаешь. Она была гейша.

— Гейша! Много ты видел гейш, которые спят под сводом небесным? — хихикнул Бхуто.

— Ну, тут ты не прав.

Он лишь пожал плечами:

— По мне, так она просто бомжиха.

— Она и хотела, чтобы ты так подумал.

Бхуто ничего не сказал. Он знал, что спорить со мной о гейшах бесполезно. Вместо этого он прошел за стойку бара и взял визитную карточку. Вручил ее мне:

— Кем бы она ни была, она оставила тебе вот это. Я это нашел в женском туалете, когда убирался.

Полагаю, она могла бросить визитку так, что я не заметил, когда выпрыгивала из окна. Если в комнате присутствовала гейша, мой репортерский глаз на детали начинал сбоить. Я даже не мог вспомнить, какого цвета был туалет в «Пурпурном неводе». Пурпурного, наверное.

— Сегодня в баре из женщин была только она. Не знаю, с чего я вдруг озаботился уборкой в женском туалете. Я уже двадцать шесть дней не менял там рулон туалетной бумаги. К нам и женщины-то заходят не часто, а те, что заходят…