Разделенные бесконечностью

Однако мне подобная мысль нравится. Моя память возвращается в прошлое Земли, тревожит ночной сон сначала неандертальцев, потом кроманьонцев, римских рабов, китайских крестьян, писателей-фантастов, поэтов-пьяниц. Дейрдр Франк, Оскара Зиглера, Лоррен.

Ведь даже легчайшее прикосновение — пусть запоздавшее на тысячелетия — все равно лучше, чем никакого.

Но пишется мне по-прежнему туго.

– В таком случае, — объявляет Главный, — мы бы хотели спасти тебя.

— Спасти?

Они совещаются на своем деревянном языке, выдерживая долгие паузы (наверное, в паузах произносятся звуки, недоступные моему слуху).

– Сохранить тебя, — растолковывают они. — Твою душу. Интересно, как они это сделают?

– Я приму тебя в свое тело, — говорит Главный.

Значит, мое тело подвергнется поеданию. Они подробно излагают суть процедуры. Я буду сожран (как говорится, с потрохами), после чего душу мою выплюнут, словно вишневую косточку, в галактическую пустоту. То есть в ячейку вселенской телефонной станции.

– Так уж это делается, — говорит Главный виновато.

Я их не боюсь.

Напоследок я совершаю долгую ночную прогулку, завернувшись в фольгу, спасающую от холода. За десять тысяч лет моего отсутствия звезды не изменились, зато на всей поверхности планеты не осталось, наверное, ничего мне знакомого. Пустыня, по которой я расхаживаю, походит то ли на дно высохшего соленого озера, то ли на шахматную доску без фигур.

Не боюсь я их! Не исключено, что они меня обманывают. Трудно представить, чтобы разумные существа преодолели сотни световых лет ради такой былинки, как я.

Чего я побаиваюсь, так это их зубов, даже если внутри у них, как они обещают, припасен в больших дозах анестезирующий, эйфорический бальзам.

А смерть меня не пугает. Бессмертие — вот что страшно.

Возможно, Созиер ошибся. Возможно, даже в полной безнадежности остается лазейка, возможно, распущенные нити времени снова свиваются на краю мира, образуют колоссальную библиотеку, где хранятся в строгом и бесконечном порядке все книги, все сны, все мечты?

Или нет?

Под конец я думаю о Лоррен, представляю, что она стоит со мной рядом, шепчет на ухо, чтобы я не отчаивался, не принимал все это близко к сердцу, убеждает, что смерть — не дверь, ведущая к утраченной любимой, поэтому в эту дверь не стоит ломиться…

– Ты примешь меня? — вопрошает Главный, демонстрируя в тошнотворном пируэте свою зубастую пасть и железы, вырабатывающие убаюкивающий наркотик.

– Бывало и хуже, — отвечаю я.

 Перевел с английского Аркадий КАБАЛКИН