Разгневанные почтальоны
Шрифт:
— Вы отрекаетесь от Аллаха? — спросил кто-то из репортеров.
— Нет. Никакого Аллаха не существует. Это всего лишь маска, за которой скрываются имамы и муллы, потому что они слишком стары, чтобы прятаться за материнской юбкой.
— А как насчет фатвы?
— В гробу видала я эту фатву, — ответила Абир Гхула.
— А вы не боитесь? — поинтересовался корреспондент журнала «Пипл».
— Я ведь в Америке. Что могут сделать мне муллы, если я нахожусь под защитой второй поправки?
— "Не упоминай имя Господа твоего всуе".
— Нет,
— Во второй поправке говорится о праве на ношение оружия. Наверное, вы имеете в виду первую поправку к Конституции?
— Не важно, какая поправка, важно, что религиозная свобода распространяется на американцев всех вероисповеданий.
— Вы слышали об атаках мусульманами Нью-Йорка?
— Я слышу о них каждый день. Все эти мужские словопрения остались в Каире.
— Группа джихада под названием «Посланники Мохаммеда» проникла в почтовую службу и сеет всюду хаос и разрушение.
— Тогда я требую защиты, — не моргнув глазом, ответила Гхула. — Если меня убьют, тем самым будет нанесен страшный удар по свободе вероисповедания, и не только здесь, но и в других странах, где женщины подвергаются угнетению со стороны мужчин.
— Эта группа потребовала, чтобы вас в наручниках вернули в Каир.
— У них ничего не выйдет! — фыркнула Гхула.
— Такое требование они выдвинули Белому дому.
— Сама Первая леди предоставила мне свою защиту.
— А если через месяц ее не изберут?
— Они не посмеют! — сверкая глазами, в ярости ответила Гхула.
— Такое случается каждые четыре года, — бесстрастно констатировал корреспондент.
И тут на глазах собравшихся журналистов Абир Гхула побледнела с головы до ног.
Не говоря ни слова, она развернула свою чадру и, набросив на себя, закрыла лицо дрожащими руками.
— Я не боюсь! — нетвердым голосом произнесла «беженка».
Глава 25
К девяти часам вечера генеральный почтмейстер решил, что худшее уже позади.
На Манхэттене больше никто не стрелял. В Оклахома-Сити тоже все утихло. Нападавшего все еще искали, но пока не нашли.
А самое главное — Президент ему не звонил. Наверное, решил переждать. Срок его правления подходил к концу, видимо, поэтому некоторые посты в кабинете так и оставались вакантными.
По всей стране в почтовых отделениях ввели в действие чрезвычайную программу по поддержанию психологической стабильности. Конечно, из-за этого доставка почты прекратится почти на неделю, но сейчас никто и не надеется на ее своевременность. В конце концов, чего можно ожидать за какие-то вшивые тридцать два цента?
Генеральный почтмейстер запихивал в портфель листы почтовых марок, предназначенные в качестве рождественских подарков ближайшим родственникам, когда секретарша сообщила:
— На проводе бостонский почтмейстер.
— Узнайте, чего он хочет.
— Почтовый служащий совершил самоубийство, — отозвалась секретарша.
— Ну и что так нервничать? Наши служащие каждую неделю совершают
самоубийства. Прошу меня больше не отвлекать.— Он говорит, что тот почтальон скрывался от ФБР.
— Узнайте, не он ли стрелял в Оклахома-Сити.
— Бостон считает, что нет, — секунд через десять ответила секретарша, — но очень хочет поговорить с вами.
— Запишите его сообщение. У меня был чересчур напряженный день.
Засунув наконец в дипломат новенькие марки с изображением Элвиса, генеральный почтмейстер Соединенных Штатов покинул свой кабинет. Секретарша тем временем пыталась записать сообщение из Бостона в желтый деловой блокнот.
Почтмейстер уже направлялся к выходу, когда девушка повесила трубку, вырвала лист из блокнота и крикнула ему вдогонку:
— Вероятно, вам будет небезынтересно....
— Прочтите, — нахмурившись, проворчал почтмейстер.
— "Местная телевизионная станция сообщает, что в Почтовую службу Соединенных Штатов проникли мусульманские террористы с целью проведения кампании террора против всего населения. Подробности не сообщаются".
Сразу повлажневшая рука почтмейстера застыла на ручке двери.
— А ну-ка соедините меня с Бостоном. Срочно! — рявкнул он и бросился к себе в кабинет. И без того длинное лицо почтмейстера вытянулось и почти сравнялось по длине с галстуком.
Бостонский почтмейстер попытался что-то объяснить, но генеральный резко оборвал:
— И вы позволили ФБР вывести нашего служащего из здания?!
— Но это же ФБР, мистер почтмейстер!
— Это всего-навсего подразделение Министерства юстиции. А мы напрямую подчиняемся Президенту. Поняли, Бостон?
— Препятствовать действиям ФБР — позиция антиамериканская.
— Что было хорошо для Дика Никсона, хорошо и для меня. — Генеральный наконец успокоился. — Они сказали, за что его разыскивают?
— Нет. Сказали только, что один агент из Службы по борьбе с насилием среди почтовых служащих, а другой — из подразделения по борьбе с терроризмом.
— Службы по борьбе с насилием...
— Да. Я о такой никогда не слышал, а вы?
— Нет, но гарантирую, что скоро ее не станет. Что они там, в Министерстве юстиции, с ума посходили, что ли? Нельзя же возводить на службу такую клевету!
— После сегодняшнего дня я бы не стал утверждать ничего, сэр, — упавшим голосом отозвался Бостон. — Человек, который выпрыгнул, значится у нас под именем Мохаммеда Али.
— И вы его не уволили?
— За что, сэр? За то, что он мусульманин? Мы не можем уволить человека из-за его религиозных убеждений. Он гражданин США и сдал все положенные экзамены.
— Занимайтесь делом, или я разжалую вас в почтальоны. Ясно?
— Да, сэр, — ответил Бостон.
Работа над составлением пресс-релиза, категорически опровергающего слухи о будто бы проникших в почтовую службу исламских террористах, была в самом разгаре, когда генеральному позвонил Нед Допплер.
— Деймон, это Нед, — произнес ведущий программы «Ночное зеркало».