Разгон

– Здоров, - с удовольствием пожал его сильную руку Карналь.
– Опять в Киев на какое-то совещание? Становишься государственным человеком?

– Та-а, - Совинский смущенно улыбнулся, как бы даже съежился, или передернуло его от подавляемой внутренней боли.

– Что с тобой? Ты болен?

Людмила молча показала Юрию, чтобы он усаживал гостей, тот засуетился.

– Сейчас мы все объясним, Петр Андреевич. Садитесь, пожалуйста, вот здесь. А ты, Совинский, не стой столбом, тоже садись и воспользуйся так называемым случаем. Не надейся на женщин. Женщина - не сейф: гарантий не дает. Начинай с производительных сил и своего места в жизни.

– Да что там у вас такое?
– уже всерьез заинтересовался Карналь.

– Чего же ты молчишь?
– напал на Совинского Юрий.
– Давай. Выкладывай свои приключения Гекльберри Финна!

– Прошусь...

– Куда? У кого? Ничего не понимаю.
– Карналь обвел взглядом всех. Людмилка, может, ты толком объяснишь?

– Это уж без меня. Что тебе, папа, - чай? кофе? Есть хочешь?

– Спасибо. Можно чаю. Хлопцы уже пили?

– Пили и ели. Ели и пили.
– Юрию не сиделось на месте.
– Совинский, можешь ты, положив правую руку на левое сердце... Или, может, мне за тебя?

– Говори уж ты, - понурился Совинский.

Юрий подхватился, стал перед Карналем, принял серьезный вид.

– Петр Андреевич, блудный сын хочет вернуться.

– Ты, что ли? Куда же?

– Разве я куда-нибудь убегал? Только в самых сокровенных мыслях. Это уж покажет вскрытие. А вот Совинский убегал на самом деле. Теперь посыпает голову пеплом. А где его возьмешь, если от газовой плиты пепла нет ни черта!

– Не мели ерунды, - остановил его Карналь.
– Иван, это правда? Ты хочешь вернуться?

– Не знаю, возможно ли.

– Был же у нас разговор. Обещал тебе, что можешь вернуться.

– Давай заявление, - прошептал Совинскому Юрий.
– Давай, пока Петр Андреевич добрый.

– Уже и заявление?
– Карналь сделал вид, что достает ручку.
– Так что? Резолюцию для отдела кадров?

Но заявление было на самом деле. Совинский выгреб его из глубоченного кармана, измятое, с расплывшимися чернильными буквами, руки его вспотели, на лице тоже густо выступил пот. Карналь недоверчиво расправил измятый листок. Действительно, заявление. "Прошу принять меня..." и так далее.

– Как это? Вы знали, что я приду?

– А на всякий случай. Готовились к завтрашнему дню, - весело пояснил Юрий.
– Я ему: пиши! А он упирается. Даю ему гарантию, что возьму в свою бригаду и сразу на доводку тысяча тридцатой к Гальцеву, - не верит. А возьму - сам же спихнет меня с бригадирства! Ведь нет большего наслаждения, чем сковырнуть того, кому обязан своим местом в жизни. Так подпишете, Петр Андреевич?

– Просишь? Не передумаешь?
– спросил Карналь Совинского.

– Теперь уже нет.

– Тогда любовь, теперь тоже так называемая любовь, - вмешался Юрий. Новая и вечная! Люка, иди подтверди!

Людмила принесла чай, метнула осуждающий взгляд на Юрия.

– Как тебе не стыдно! Когда ты отучишься вот так в душу к человеку...

Карналь вынул ручку, написал наискосок на заявлении Совинского: "В приказ. Зачислить в бригаду наладчиков Ю.Кучмиенко".

Совинский встал. Не осмеливался протянуть руку за заявлением, глухо сказал:

– Большое спасибо, Петр Андреевич.

– Бери, бери свое заявление. Желаю успеха. На металлургическом тебя отпустят?

– У меня давнишняя договоренность. Там уже есть заместитель главного инженера по АСУ. Набирают специалистов с образованием. У них все пойдет.

Карналь отхлебнул чай.

– Немного неофициально у нас вышло, но, может, так оно и лучше.

– Иван на это и рассчитывал, - шутливо толкнул Совинского на стул Юрий.
– С аэродрома прямо к нам. На официоз надейся, а действуй через женщин. Женщина - так называемый центр жизни. Хотел через Людмилку все провернуть, а дома - так называемый я! Ну, я сразу взял повышенные обязательства...

Совинский, казалось, еще не верил, что все так просто разрешилось. Ошеломленный болтовней Юрия, обрадованный согласием Карналя, он неспособен был произнести ни слова, конфузился все больше, и Карналю стало просто его жаль, он понял, что сегодня здесь лишний, выполнил свою роль "бога из машины" и теперь должен исчезнуть, отложив тихие посиделки в дочкиной квартире на то неопределенное время, которого и дождешься ли в его полной напряженности жизни.

Допив чай, Карналь поднялся.

– Ты куда?
– испугалась Людмила.

– Пойду. Я ведь так. Только повидать вас.

– Папа, не выдумывай! Никуда мы тебя не отпустим. К тому же и транспорта уже никакого. Метро закрылось.

– Поймаю такси около "Славутича". Не беспокойся.

– Не пущу!
– Людмила встала возле двери.
– Позвони тете Гале, чтобы не волновалась, и оставайся у нас. Ивана мы тоже оставляем. Он ни в гостиницу, никуда, прямо к нам. Вот и прекрасно. Место есть.

– Вы спасете Совинского, Петр Андреевич, - подбежал Юрий.
– А то я уже хотел спровадить его к соседу-танцору. Потому что друг-то он друг, а рабочий контроль всегда нужен. Оставь его на ночь, а он Людмилку украдет! Может, затем и приехал, а так называемое желание вернуться к нам - только дымовая завеса. Вы же нам сделали такую квартиру, Петр Андреевич. Хоть раз переночуйте в ней - самой большой малометражной квартире Советского Союза!

– Незаконно сделал, - Карналь подошел к телефону, позвонил тете Гале, положив трубку, вернулся в комнату.
– Где это видано: на двоих - целых три комнаты?!

– Кооператив же! За деньги!

– Все равно незаконно. Взял грех на душу.

– У нас ведь семья перспективная, Петр Андреевич!

– Не вижу подтверждений. Уже сколько? Три года?

Юрий подбежал к Людмилке, протянул к ней руки:

– Люка! Скажи Петру Андреевичу!

Людмила отошла от него, покраснела:

– Имей совесть! Разве можно об этом так?..

– Доченька, правда?
– Карналь привлек Людмилу, поцеловал ее в волосы. Неужели?

Почувствовал себя постаревшим на целую тысячу лет, но в то же время какая-то удивительная сила словно подняла его над миром, небывалая нежность залила сердце. Внук. Новое продолжение рода. Неистребимость великого движения поколений. Батьку, батьку! Почему ты не дожил до этой минуты? Может, и Айгюль не погибла бы, если бы тогда могла знать... Если бы, если бы... Обладала слишком утонченной душой, чтобы не ощущать отсутствие нежности.