Разговоры запросто

Менедем. Если дело касается чудес, размеры почти никакого значения не имеют. Я видел в Париже святого Христофора, даже и не исполинского, не колоссального, но прямо-таки вышиною с гору. И однако никакими чудесами он себя не прославил, сколько мне известно.

Огигий. У ног Девы — самоцвет, которому ни по-латыни, ни по-гречески названия нет вовсе, а французы назвали его жабьим камнем, оттого что он повторяет очертания жабы с такою точностью, какая ни единому искусству недоступна. И что особенно невероятно — камешек совсем маленький, и жаба не выпуклая, а словно бы заключена в середине и просвечивает сквозь поверхность.

Менедем. Может, это только чудится, так же как в корне папоротника, если его разрезать, нам чудится орел? Или вот ребятишки — чего только не разглядят в облаках?! Драконов, изрыгающих пламя, огнедышащие горы, сражающихся бойцов.

Огигий. Поверь: и живая жаба не так похожа на самое себя, как та, изображенная в камне.

Менедем. До сих пор я терпеливо слушал твои басни, теперь ищи другого слушателя, который поверит тебе насчет жабы.

Огигий. Я не удивляюсь, Менедем, что ты так распалился. Я бы и сам не поверил никому, даже всем богословам, вместе взятым, если б не увидел собственными глазами, — вот этими двумя глазами, говорю, — не увидел, не рассмотрел, не убедился! А ты, мне кажется, совершенно равнодушен к природе.

Менедем. Отчего? Оттого, что я не верю, будто ослы летают?

Огигий. Разве ты не замечаешь, как забавляется художник-природа, воспроизводя краски и черты любых предметов различными средствами, но прежде всего — в драгоценных камнях? И какою поразительной силой наделяет она эти камни, силою совершенно неправдоподобной, если бы прямой опыт не внушал нам обратного убеждения. Скажи, поверил бы ты, что сталь притягивается и отталкивается магнитом на расстоянии, если б не видел своими глазами?

Менедем. Конечно, нет, даже если б десять Аристотелей мне в этом поклялись!

Огигий. Но тогда не кричи: «Басни! Сказки!» — если услышишь о чем-либо, еще не известном тебе по опыту. В керавнии мы видим образ молнии [368] , в пиропе — живого пламени, в халазии — округленность и твердость градины, которые сохраняются и после того, как бросишь камень в огонь, в изумруде — глубину и прозрачность морской волны. Каркиния подражает морскому раку, эхит — гадюке, скарит — рыбе скару, гиеракит — ястребу. Геранит напоминает журавлиную шею, эгофтальм — козий глаз; есть камень, схожий с глазом свиньи, есть — с тремя человеческими глазами сразу. Ликофтальм изображает волчий глаз четырьмя цветами: рыжим, кроваво-красным, черным посредине, по краям белым. Если разломишь черную киамею, внутри найдешь боб. Дриит подобен древесному стволу и даже загорается, как дерево. Циссит и нарциссит изображают плющ. Астрапия из белой или синей глуби мечет лучи, похожие на молнию. У флегонита внутри пожар, которому не вырваться наружу. В антракитиде разбегаются искры. Крокий повторяет цвет шафрана, родит — розы, халькит — меди. Аэтит изображает орла с белым хвостом; на таосе рисунок павлина, на хелидонии — аспида, на мирмеките — образ ползущего муравья. Кантария полностью воспроизводит навозного жука, скорпит в точности похож на скорпиона. К чему, однако, перечислять? Ведь этому нет конца, ибо нет в природе таких первооснов, растений или животных, которые та же природа, точно бы шаля и резвясь, не повторила бы в самоцветах. А ты еще дивишься, что в том камне заключена жаба!

368

Почти все названия камней, приведенные далее, греческие и произведены от тех предметов, которые камень напоминает. Эти сведения по минералогии заимствованы Эразмом у Плиния Старшего («Естественная история», XXXVII, XI, 72—73).

Менедем. Я дивлюсь, откуда у природы столько досуга, чтобы играть, подражая всему на свете.

Огигий. Она пожелала изощрить человеческую пытливость и хотя бы таким образом вырвать нас из лап праздности. И за всем тем, будто нечем человеку убить время, мы без ума от шутов, от костей, от мнимых чудес, которыми морочат нас фокусники.

Менедем. Истинная правда.

Огигий. Некоторые люди, которых в легкомыслии никак не заподозришь, утверждают, что если такой самоцвет опустить в уксус, жаба начинает шевелить лапками и пускается вплавь.

Менедем. Но почему святой Деве подносят жабу?

Огигий. Потому что она одолела, растоптала, истребила всякую нечистоту, язвительность, гордыню, алчность и все прочие земные страсти до последней.

Менедем. Увы! Сколько мерзких жаб носим мы в своей груди!

Огигий. Мы очистимся, если будем усердно чтить Деву.

Менедем. Какое почитание ей угодно?

Огигий. Ты угодил бы Деве всего больше, если бы научился ей подражать.

Менедем. Так-то оно так. Но это очень трудно.

Огигий. Конечно. Но зато и всего прекраснее.

Менедем. Но ты продолжай — рассказывай дальше.

Огигий. Потом он показывает нам золотые и серебряные статуи. «Вот, говорит, чистое золото, а вот позолоченное серебро». И всякий раз называет вес, цену и дарителя. Я не переставал изумляться и все радовался блаженному богатству Девы, и мистагог сказал: «Ты, я вижу, поистине благочестивый посетитель, и от тебя не нужно скрывать ничего. Ты узришь самые сокровенные тайны Девы!» И с этими словами снимает с алтаря дивный убор. Если б я стал описывать его подробно, часть за частью, нынешнего дня не хватило бы. Так это паломничество завершилось для меня на редкость удачно. Я насмотрелся досыта и вдобавок везу с собою бесценный дар, полученный от самой Девы в знак благоволения.

Менедем. А ты еще не испытывал, какая сила в твоей частице древа?

Огигий. Испытывал. Три дня назад на постоялом дворе повстречал я буйно помешанного; ему уже готовили цепи, и тут мы, втайне от него, подсунули ему под изголовье мою щепку. Он уснул глубоким и долгим сном и наутро поднялся в здравом уме.

Менедем. Не помешательство это было, а верней всего похмелье. От этакого недуга сон всегда хорошо помогает.

Огигий. Если ты расположен шутить, Менедем, поищи, будь добр, иного предмета для своих шуток. Смеяться над святыми и нечестиво и небезопасно. А тот человек сам говорил, что во сне ему явилась несказанной красоты жена и протянула чашу.

Менедем. С чемерицею, я полагаю.

Огигий. Этого я не знаю. А вот что разум к нему вернулся, знаю наверное.

Менедем. К Фоме, архиепископу Кентерберийскому [369] , вы не заезжали?

Огигий. Что ты, как можно! Святее нет паломничества!

Менедем. Очень бы мне хотелось послушать, если тебе не в тягость.

Огигий. Наоборот: ты сделаешь мне одолжение, если меня выслушаешь. Кентом зовется та часть Англии, что обращена к Франции и Фландрии. Главный город се — Кентербери. В городе два монастыря, почти что рядом, и владеют обоими бенедиктинцы. Тот, что носит имя блаженного Августина, по-видимому, древнее; тот, что ныне зовется именем святого Фомы, был, по-видимому, резиденцией архиепископа, обитавшего там вместе с немногими избранными монахами, — так же как и теперь епископы занимают жилище по соседству с церковью, но отдельно от остальных каноников. (В прошлом и епископы и каноники бывали, как правило, монахи; тому имеются совершенно ясные свидетельства.) Храм святого Фомы вознесся к небесам с таким величием, что внушает благоговение даже взирающим издали. Своим блеском он затмевает светоч соседа и как бы окутывает тенью издавна почитаемое место. Две исполинские башни издали приветствуют пришельца и оглашают всю округу громовым ревом медных своих, языков. В преддверии храма, что обращено к югу, стоят высеченные из камня трое вооруженных: это они нечистыми руками умертвили святейшего мужа. Обозначены и родовые их имена: Туски, Фуски, Берри [370] .

369

Фома, архиепископ Кентерберийский — святой Фома Бекет (правильнее — из Бекета), глава (примас) английской церкви с 1162 г. Он вступил в борьбу с королем Генрихом II, отстаивая привилегии церкви и духовенства, которые король решил урезать. В 1170 г. он был убит в Кентерберийском соборе во время богослужения. Убийцы были убеждены, что исполняют волю короля, но сам Генрих упорно это отрицал и принял тяжкое покаяние во искупление совершившегося злодейства, считая себя невольным его виновником.

370

В действительности имена убийц Фомы Кентерберийского — Де Трэси, Фицурс, Ле Бретон и Де Мовилль (последнего Эразм вообще не называет).

Менедем. Почему нечестивцам такой почет?

Огигий. Им тот же почет, что Иуде, Пилату, Каиафе, когорте преступных солдат, которых ты видишь искусно вырезанными на позлащенных алтарях. Имена обозначены для того, чтобы никто на будущие времена не вспоминал их с похвалою. Они у всех перед глазами, чтобы на будущие времена ни один придворный не посмел поднять руку ни на епископа, ни на владения Церкви, ибо, совершив злодеяние, все трое впали в безумие, и рассудок возвратился к ним не прежде, чем взмолились о помощи к трижды святому Фоме.

Менедем. О, неиссякаемое милосердие мучеников!

Огигий. Как войдешь, глазу открывается величественный простор здания. В этой части храма может побывать каждый.

Менедем. А достопримечательного ничего нет?

Огигий. Ничего, кроме самой громады строения, нескольких книг, прикованных к колоннам (в их числе «Евангелие от Никодима» [371] ), да какой-то гробницы, не знаю чьей.

Менедем. Дальше.

Огигий. Железные решетки преграждают доступ, но не препятствуют видеть пространство меж дальним концом здания и так называемым «хором» [372] . К хору ведет подъем из многих ступеней, а под ними — сводчатый проход к северной стороне. Там деревянный алтарь, посвященный Деве Марии, совсем маленький и ничем не примечательный, кроме того, что напоминанием о старине обличает роскошь нашего века. Говорят, что на этом месте Фома сказал последнее «прости» Богородице, когда почувствовал близость смерти. На алтаре покоится острие меча, которым убийца снес достойнейшему епископу полголовы и вышиб из черепа мозг, для того, чтобы ускорить кончину. Из любви к мученику мы благоговейно облобызали священную ржавчину на этом клинке.

371

…«Евангелие от Никодима» — одно из многих апокрифических (не включенных церковью в канон Нового завета) евангелий. Значительная часть этого Евангелия представляет собою рассказ о нисхождении Христа в ад и о его прорицаниях среди душ усопших. «Евангелие от Никодима» пользовалось громадной популярностью и оказало большое влияние на искусство и литературу средних веков. Никодим — высокопоставленный фарисей, уверовавший в Иисуса и тайно беседовавший с ним однажды ночью («Евангелие от Иоанна», III, 1—21).

372

Хор — часть католического храма, отведенная для духовенства и для певчих, обычно приподнятая над полом храма (ее не следует отождествлять или путать с хорами в православных храмах).