Разговоры запросто

Мясник. Где же они теперь?

Рыбник. Прекратились, но не иссякли окончательно. Либо нет в них потребности, поскольку учение Христово уже распространено; либо все дело в том, что большинство из нас — христиане только по имени, веры же, каковая есть строительница чудес, не имеем.

Мясник. Если чудеса были нужны ради неверующих и сомневающихся, так их сейчас полным-полно!

Рыбник. Бывает неверие от простодушного заблуждения, как, например, у иудеев, которые роптали на Петра за то, что он допустил к евангельской благодати семейство Корнилия [412] , или у язычников, которым религия, перенятая от предков, казалась залогом спасения, а апостольская проповедь — чужеземным суеверием; они увидели чудеса и обратились. Кто сомневается в Евангелии ныне, когда свет просиял над целым миром, те не просто заблуждаются, но ослеплены дурными страстями и отказываются понимать, не имея желания жить достойно; их никакие чудеса не исправят. Сейчас время лечить; время карать наступит позже.

412

Благочестивый сотник Корнилий призвал к себе апостола Петра, и тот крестил его вместе с родственниками и близкими друзьями. «Апостолы и братия» сперва упрекали его за то, что он «ходил к людям необрезанным и ел с ними». Но Петр успокоил их, объявив, что «дар святого Духа излился и на этих язычников» («Деяния апостолов», I—II).

Мясник. Хотя многое из того, что ты сказал, очень похоже на правду, я не хочу полагаться на рыбника, но обращусь к одному особенно ученому богослову, и какое бы решение он ни вынес по каждому из предметов нашего спора, оно будет для меня божественным оракулом.

Рыбник. Кто же это? Фаретрий [413] ?

Мясник. Он решительно выжил из ума, и вдобавок безвременно. Теперь ему только перед старыми дурами проповедовать.

Рыбник. Блитей?

Мясник. Неужели ты думаешь, что я поверю такому болтливому софисту?

413

Далее следуют зашифрованные имена нескольких богословов — современников и оппонентов Эразма. Иные из них ученым удалось расшифровать. Фаретрий — Гильом Фарель (1489—1565), знаменитый французский реформатор, резко нападавший на Эразма в Базеле в 1524 г. Амфихол — Жак Массой (1475—1544), более известный под латинизированным именем Иакова Латомуса, лувенский богослов, непримиримый противник Реформации. Лемантий — уже упоминавшийся выше кармелит Николас Бехем (см. прим. к «О несравненном герое Иоганне Рейхлине…», к словам…одного черноризца верблюжьего ордена). Цефал — Вольфганг Кёпфель (Капитон) из Хагенау (ок. 1478—1541) — ученый-гуманист, знаток еврейского языка, помогавший Эразму в работе над изданием и комментированием Нового завета. С 1523 г. принял сторону Реформации.

Рыбник. Амфихол?

Мясник. Никогда не доверюсь суждению того, кому, на свою беду, поверил в долг мясо! Добросовестно ли распутает наши затруднения тот, кто самым бессовестным образом не желает выпутываться из долгов?

ыбник. Лемантий?

Мясник. Слепых в проводники не беру.

Рыбник. Так кто же?

Мясник. Раз ты настаиваешь, — это Цефал, муж триязычный, отменно сведущий во всей изящной словесности, долго и внимательно читавший священные книги и древних богословов.

Рыбник. Я дам тебе лучший совет: ступай-ка в преисподнюю, там найдешь Рабина Друина, и он тенедосской секирою [414] рассечет все твои недоумения.

414

То есть решительно и скоро. В «Адагиях» Эразм приводит две версии происхождения этой пословицы: 1) царь острова Тенедоса (у берегов Малой Азии) вершил суд с секирою в руках и, вынеся приговор, тут же казнил виновного; 2) царь того же острова издал закон против прелюбодеев, по которому обоих провинившихся без промедления зарубали насмерть топором.

Мясник. Ладно, только ты иди первый и показывай дорогу.

Рыбник. Но шутки в сторону. Правда ли, что ты] рассказываешь, — будто вышло разрешение есть мясо?

Мясник. Нет, я это выдумал, чтобы тебя позлить. Если б папа римский и в самом деле так порешил, рыбники подняли бы мятеж. И потом — мир полон фарисеев, которые не могут притязать на святость иначе, как через соблюдение этих пустых и никчемных правил: они бы не дали отнять у себя уже добытую славу и не позволили бы младшим пользоваться большей свободою, чем пользовались они сами. А что до мясников, им было бы даже во вред разрешение есть всякую пищу, какую кому ни вздумается. Наша торговля оказалась бы тогда в зависимости от разных случайностей; теперь же и прибыль надежнее, и риска меньше, да и трудов.

Рыбник. Совершенно верно. Но те же неудобства довелось бы испытать и нам.

Мясник. Какая радость! Наконец-то рыбник с мясником сошлись во мнении! Но я тоже хочу говорить всерьез. Наверное, было бы полезно избавить христианский люд от иных обязательств, в первую очередь от тех, которые мало чем служат благочестию или даже вовсе не служат — чтобы не сказать: вредят. Но я не желаю принимать сторону тех, кто отвергает все человеческие установления без изъятия и не ставит их ни во что. И это еще не все: многое они делают именно по той причине, что так делать воспрещено. Впрочем, в большинстве случаев превратность человеческих суждений меня не удивляет.

Рыбник. А вот я — так никак не могу вдосталь на нее надивиться!

Мясник. Мы готовы смешать небо с землею, если нам кажется, будто влиянию священников или их положению грозит малейший ущерб, — и мы лениво дремлем, хотя существует явная опасность, что, уделяя слишком много человеческому влиянию, мы уделяем меньше должного влиянию небесному. Так, стараясь избежать Сциллы, мы забываем о Харибде — о зле, еще более пагубном. Епископам следует оказывать почести, которые им причитаются. Кто с этим не согласится — в особенности если они оправдывают свое имя епископа? Но нечестиво переносить на людей почести, которые мы обязаны воздавать только богу, и когда, усердно велича человека, мало величат бога, — это тоже нечестие. Почитать и величить бога в ближнем — наш долг, но следует остерегаться, как бы бог по этой случайной причине не лишился своих почестей.

Рыбник. И точно так же мы видим многих, которые до такой степени верят в обряды, что только на них и полагаются, а истинным благочестием пренебрегают; дары божественной щедрости они дерзко приписывают собственным заслугам, останавливаются там, откуда лишь начинается подъем к совершенству, и порочат ближнего, кивая на то, что само по себе и не хорошо, и не дурно.

Мясник. Если в одной вещи заключены два начала, из которых одно выше другого, мы всегда больше заботимся о том, что ниже. Телу и телесному повсюду отдается предпочтение перед духовным. Убить человека считается тяжким преступлением, и это верно; но отравить человеческий ум тлетворным учением, ядовитыми подстрекательствами — это забава. Если священник отрастит волосы или оденется в светское платье, его сажают в тюрьму, сурово наказывают, но если он пьянствует в непотребном доме, распутничает, играет в кости, если соблазняет мужних жен, а священных книг не касается и пальцем, — все равно он столп церкви! Я не извиняю перемены платья — я обвиняю превратность суждения.

Рыбник. Мало того: он не отчитал часов — и вот уже анафема наготове; он отдает деньги в рост, он повинен в симонии — и остается безнаказанным.

Мясник. Если мы увидим картезианца, одетого не по уставу или вкушающего мясо, как мы его проклинаем, как трясемся от страха, что земля разверзнется и поглотит обоих — и преступника, и свидетеля преступления. Но если он пьяница, если неистово порочит ближнего клеветою, если притесняет бедного соседа беззастенчивым обманом, наше возмущение намного тише.

Рыбник. Да, и если кто увидит францисканца, препоясанного веревкою без узлов, или августинца, не в кожаном поясе, а в шерстяном, или кармелита распоясанного, или родосца опоясанного [415] , если кто увидит обутого францисканца или полуобутого крестоносца, — ведь он, как говорится, Тирское море возмутит, правда?

Мясник, А недавно у нас две женщины, обе разумные и рассудительные, увидали, как каноник, духовник девичьего монастыря по соседству, прогуливается на людях без черного плаща поверх полотняной одежды, — и у одной случился выкидыш, а другая упала в обморок. А ведь они часто видали птичек той же породы за гулянками, за песнями, за пляской — об остальном умолчу — и ни малейшей дурноты не испытывали.

415

Родосцы — монашеский рыцарский орден госпитальеров или иоаннитов, возникший во времена Крестовых походов и первоначально имевший пребывание в Палестине, затем, после изгнания крестоносцев арабами, — на острове Родос. В 1522 г. госпитальеры были вынуждены покинуть Родос под натиском турок, а в 1530 г. император Карл V даровал им остров Мальту. С тех пор этот орден зовется Мальтийским.

Рыбник. Пожалуй, что по слабости пола они заслуживают снисхождения. Но вот Полифреск!… Ты, наверно, его знаешь. Он опасно болел, лежал в чахотке. Врачи долго убеждали его есть яйца и молочную пищу, но безуспешно; с тем же увещанием обращался и сам епископ. Но он человек образованный, бакалавр богословия, и, казалось, скорее согласен был умереть, чем послушаться совета врачей. Тогда врачи и друзья решили его обмануть. Приготовили питье из яиц и козьего молока и объявили, что это миндальное молоко. Он охотно выпил, на другой день — еще, и спустя немного начал поправляться, как вдруг какая-то девица открыла ему обман. После этого что он ни проглотит — тут же отдает обратно. Но этот суеверный ненавистник молочного без всяких колебаний принес ложную клятву, отпираясь от денег, которые задолжал мне. Я спроста предъявил ему расписку, а он потихоньку соскреб свою подпись, а после присягнул в том, что ничего мне не должен, и я уступил. Сделал он это так беззаботно, что, казалось, с охотою отвечал бы на подобные обвинения ежедневно. Возможно ль суждение превратнее? Не подчинившись священнику и врачам, он погрешил против духа Церкви и, столь робкий перед молоком, перед лжесвидетельством ни малейшей робости не испытывал.

Мясник. Мне пришла на память история, которую недавно рассказал один доминиканец за проповедью, при громадном стечении народа; была пятница, он говорил о смерти господней и хотел шуткою смягчить суровость и горечь своей речи. Юноша изнасильничал монахиню. У той стал расти живот, и грех обнаружился. Созвали девиц, возглавила собрание аббатиса. Предъявляют обвинение. Запираться бесполезно — улика очевидная. Обвиняемая пытается оправдать само деяние или, если угодно, сложить с себя вину. «Я не могла сопротивляться, — заявляет она, — он сильнее меня». — «Но ты бы хоть закричала!…» — «Конечно, закричала бы, да только в спальне строго-настрого запрещено нарушать тишину». Пусть это выдумка, но надо признаться, что сплошь да рядом случаются истории поглупее этой. Расскажу, что я видел собственными глазами; только имен называть не хочу. Был у меня свойственник, приор, помощник аббата, бенедиктинец, из числа тех, что вкушают мясо только за стенами монастырской трапезной. Он считался ученым и очень этой славою дорожил. Лет ему было от роду пятьдесят. Дня не проходило, чтобы он не бражничал с друзьями, состязаясь, кто больше выпьет, а раз в двенадцать дней ходил в баню очищать почки.