Разграбленный город

У ворот парка он остановился, бормоча, что ему в самом деле пора, но Принглы двинулись дальше, не обращая внимания на его слабые возражения, и он пошел за ними следом.

Войдя с модных улиц в немодный парк, они из суматохи переместились в атмосферу покоя. Уличный шум стих, тишину нарушало только шипение оросителей. В воздухе сладко пахло мокрой землей. Здесь было всего несколько крестьян, которые восхищались tapis vert [8] . В такую жару цвели только канны, и в их пылающих алых и желтых цветках отражалось закатное небо.

8

Газон (букв. зеленый ковер) (франц.).

Под каштанами у пруда, как обычно, скромно стояли торговцы рахат-лукумом и кунжутным печеньем. По небольшому пирсу можно было пройти к кафе, где обычно сидели приказчики и мелкие клерки. Здесь Гай договорился встретиться со своим другом Дэвидом Бойдом.

Пройдя по неверным доскам на искусственный островок, Гарриет увидела, что Дэвид уже сидит за столиком вместе с еврейским экономистом по фамилии Кляйн.

Гай и Дэвид познакомились в 1938 году, когда оба впервые приехали в Бухарест. Дэвид, изучавший балканскую историю и языки, хотел увидеть Румынию. Следующей зимой он вернулся: его отправили в Британскую миссию в качестве специалиста по румынским делам. Будучи ровесниками, Гай и Дэвид были похожи и внешне; кроме того, оба верили, что марксизм – единственное спасение для пострадавшей от неумелого феодального правления Восточной Европы.

Завидев супругов, Кляйн вскочил на ноги и двинулся к ним с распростертыми объятиями. Принглы лишь дважды виделись с ним, тем не менее Гай, словно обрадованный медведь, тут же сгреб коренастого розовощекого человечка в охапку, и они любовно похлопали друг друга по спине. Наблюдая за этим приветствием, Дэвид ухмыльнулся.

Когда Кляйна отпустили, он восторженно повернулся к Гарриет, чтобы поприветствовать и ее. При этом он залился румянцем до самой лысины.

– И госпожа Прингаль! – воскликнул он. – Ну до чего же хорошо!

Он попытался присоединить ко всеобщему ликованию и Кларенса, но тот отшатнулся, неловко улыбаясь.

– Как хорошо, ну как хорошо! – повторял Кляйн, приглашая Гарриет занять его место у перил.

Вечер был жаркий. Гай нес свой хлопковый пиджак в руке и даже небрежно закатал рукава рубашки, что среди румын считалось крайне неприличным. Завсегдатаи кафе – потрепанные, потные и недалеко ушедшие от своих крестьянских предков – застегнули темные костюмы на все пуговицы, чтобы продемонстрировать свою респектабельность. Они смотрели на Гая неодобрительно, но Кляйн тоже снял пиджак, выставив на всеобщее обозрение подтяжки и стальные браслеты, придерживавшие рукава его полосатой рубашки. Выпростав галстук из-под воротничка, он со смехом сказал:

– В этой стране не принято раздеваться, но здесь-то какая разница?

Меж тем Дэвид, который ранее встал в знак приветствия, опустился обратно на стул, словно желая намекнуть, что пора уже покончить с любезностями и возобновить серьезный разговор. Новоприбывшим нашли стулья. Наконец все расселись.

Льняной костюм, подсевший от стирки, только подчеркивал грузность Дэвида. Его смуглое лицо блестело от пота. Поправив очки на мокром носу, он обратился к Кляйну:

– Так что вы говорили…

Призванный к порядку Кляйн оглядел собравшихся и сообщил:

– Вам следует знать, что Антонеску угодил в тюрьму.

– За то, что снова сказал правду? – спросил Дэвид.

Кляйн с ухмылкой кивнул.

Гарриет не знала, чем Дэвид занимался в Миссии, а Гай, если и знал, держал эту информацию при себе. Дэвид часто уезжал из Бухареста. Он говорил, что отправляется наблюдать за птицами в дельте Дуная.

Инчкейп утверждал, что как-то раз в Брашове [9] встретил Дэвида в обличье греческого православного священника. Инчкейп поздоровался и спросил, какого черта тот так вырядился, но Дэвид прошел мимо, провозгласив: «Procul, o procul este, profani!» [10] Неизвестно, была ли эта история – и ее подразумеваемое толкование – правдой, но Дэвид, специализировавшийся на истории Балкан, регулярно демонстрировал глубокие познания о происходящем в Румынии. Часть информации он получал от своих доверенных лиц, одним из которых был Кляйн.

9

Средневековый город в самом центре Румынии.

10

Изыди, нечистый! (рум.)

– Такая история! – сказал тем временем Кляйн и заказал еще одну бутылку вина. Пока вино разливали, он молчал, не отрывая взгляда блестящих глаз от бокалов. Когда официант ушел, он продолжил: – Кто я такой? Всего лишь незаконный иммигрант, которого выпустили из тюрьмы, чтобы он послужил правительству. Что я могу знать? С чего им меня бояться? Кляйн, говорят мне, ты просто глупый еврей.

– Но что послужило причиной ареста Антонеску? – нетерпеливо перебил его Дэвид.

– Ах, ареста! Как вам известно, он был во дворце в ночь ультиматума. Попросил аудиенции короля, но ему было отказано. Урдэриану не пустил его. Они подрались. Вы же слышали об этом? Да, подрались, прямо во дворце. Жуткий скандал.

– И за это его арестовали?

– Не за это, нет. Вчера его вызвал сам король. Опасаясь, что чувства не дадут ему говорить свободно, Антонеску написал письмо. Ваше величество, написал он, наша страна рушится. А я ведь говорил, что эта страна рухнет. Помните? Я сравнил Румынию с человеком, который получил крупное наследство, но по глупости промотал его.

– Что еще написал Антонеску? – вмешался Кларенс, и, заслышав его медленный низкий голос, Кляйн удивленно обернулся. Обрадованный присоединением Кларенса к беседе, он продолжил:

– Антонеску написал: «Ваше величество, я молю Вас спасти наш народ» – и попросил короля избавиться от своих ложных друзей. Прочитав это письмо, король немедленно отдал приказ об аресте. Для Урдэриану это большая победа.

В голосе Кляйна звучало сожаление, и Гай спросил:

– Какая разница? Урдэриану жулик, но Антонеску – фашист.

Кляйн выпятил нижнюю губу и покачал головой.

– Это правда, – сказал он. – Антонеску поддерживал «Железную гвардию», но он в своем роде патриот. Стремится покончить с коррупцией. Нельзя сказать, как он повел бы себя, придя к власти.

– Стал бы очередным диктатором, – заявил Гай.

Разговор перешел на критику королевской диктатуры.

– У короля есть свои недостатки, но его нельзя назвать бесчувственным, – неожиданно заметил Кларенс. – Узнав о потере Бессарабии, он расплакался.

– Рыдал над съеденными устрицами – над теми, которых пришлось выплюнуть, – вставил Дэвид, ухмыляясь собственному остроумию.

– Кто угодно может заплакать, – заметила Гарриет. – В Румынии это ничего не значит.

Кларенс оскорбленно взглянул на нее и, отодвинувшись от своих жестокосердных соседей, протянул:

– Я бы не был так в этом уверен.

Последовало всеобщее молчание, после чего он добавил:

– Это наш единственный друг. Когда пробьет его час, нам придется бежать – и это если повезет.

– Это так, – согласился Дэвид, – и мы сами в этом виноваты. Если бы мы защищали страну от короля, а не короля от страны, положение дел было бы совсем иным.

Кляйн вытянул свои пухлые ручки и ослепительно улыбнулся.

– Я же говорил, что, если вы останетесь, будет очень интересно. Вы еще и половины не видели! Новое правительство уже решило нормировать выдачу мяса и бензина!