Разгром советской державы. От "оттепели" до "перестройки"

Комитетчики не были глубоко интегрированы в советское общество, они варились в собственном соку. Налицо была некая герметичность. В конце концов, это стало настолько систематическим, что возымело и обратную силу: «Люди их сторонятся: ни в одной компании, собирающейся на вечеринках, вы не встретите сотрудника «органов», даже в компании номенклатурщиков из партаппарата или дипломатов; гебистов не избегают только их собственные коллеги из карательных органов — МВД, прокуратуры, суда» [2.19. С. 400]; «В КГБ всегда существовала тесная спайка и взаимовыручка. Здесь дружили семьями, в свой круг старались никого из посторонних не пускать, а детей зачастую устраивали работать в этой же системе» [2.20. С. 9]. Как отмечают ученые, такого рода явление, как «замкнутость рождает тип устойчивой системы, который препятствует ее развитию. Доведение такой устойчивости до логического конца означает эволюционный тупик, смерть, что, собственно, и подтверждается идущим в таких сообществах процессом вырождения…» [2.21. С. 269].

Единицы из серой массы выбирались в элиту, становились значимыми фигурами. Самый значительный формальный руководитель той поры генерал армии Андропов Юрий Владимирович: «Он был двойным, тройным, даже четверным в своих подходах. Он посылал разные сигналы разным слоям населения: защищал Любимова и его Театр на Таганке и одновременно жестко боролся с диссидентами, выпустил дешевую водку и призывал к борьбе с прогульщиками, пьяницами, боролся со взяточниками в Ташкенте и Москве и не интересовался взяточниками в Азербайджане, где правил его человек — генерал КГБ Гейдар Алиев, интересовался рыночными реформами и призывал «оживить почины сталинских лет» [2.22. С. 129].

В подтверждение этого наблюдения высказываются так: «Одни считали Андропова скрытым либералом и евреем. Другие — патриотом и держимордой. Одни надеялись, что с его приходом в стране наконец-то начнутся реформы. Другие — ждали повторения 1937-го. Самый закрытый из всех генсеков. Самый популярный в народе деятель. Самый уважаемый председатель КГБ». (Московский комсомолец, 1999, Цит. по: [20. С. 81–82].); «Между тем, если даже подойти к оценке личности Андропова как председателя КГБ с позиций узкопрофессиональных, <…> то и в этом случае остаются не очень ясными мотивы особого почтения к нему со стороны политической охранки буржуазного государства. Очевидно, например, что некоторые важные решения, принимавшиеся Андроповым в интересах защиты социалистического строя, оказались в профессиональном отношении несостоятельными, поскольку приводили на практике к результатам, обратным тем, ради достижения которых затевались. Вот, например, при Андропове вошло в моду высылать из страны так называемых диссидентов <…>. Однако, оказавшись за границей, они моментально рекрутировались антисоветскими пропагандистскими центрами и принимались в поте лица своего трудиться против СССР уже с использованием всей технической мощи их новых работодателей. Ну разве это профессионально?

Или, скажем, в интересах укрепления все той же социалистической законности Андропов провел через Политбюро решение, в соответствии с которым упразднялась проверка по спецканалам КГБ лиц, поступающих на работу в партийные органы. Законность окрепла, но зато в политические структуры стали проникать всевозможные прохиндеи, карьеристы и коррупционеры, люди с темными пятнами в биографии. Со временем даже на уровне Политбюро начала почти в открытую действовать агентура влияния стратегических противников СССР» [2.23. С. 6],

Неформальный лидер КГБ первый заместитель Председателя КГБ СССР генерал армии Бобков Филипп Денисович. Историк Н.Н. Яковлев, сам в 1952 г. отсидевший на Лубянке и общавшийся с Ф.Д. Бобковым, замечает: «На моих глазах с конца 60-х — к началу 80-х он вырос до генерала армии и стал первым заместителем Председателя КГБ. Я где-то читал, что на протяжении ряда лет он был подлинным руководителем ведомства» [65. С. 150]. Прочитать об этом профессор мог в журнале «Огонек»: «Став зампредом после ухода из КГБ в ЦК Ю.В. Андропова, Бобков с той поры и до сего времени является фактическим руководителем КГБ СССР. Чебриковы и Крючковы приходят и уходят, а Бобковы остаются. По данным на 1987 г., подавляющее большинство членов коллегии КГБ были прямыми ставленниками Бобкова. В свое время он расставил их по всей стране в роли начальников Пятых управлений республиканских КГБ и пятых отделов областных управлений, после чего они не без его помощи заняли должности, позволявшие им войти в состав коллегии» [33. С. 30]; «После госпереворота 1991 года Бобков удивил многих, когда в звании генерала армии и с опытом работы первого заместителя председателя КГБ СССР вдруг перешел с частью своей команды на содержание к бывшему карточному шулеру Гусинскому, разбогатевшему одномоментно на руинах СССР. Вот ведь, даже какие большие деревья падают на крутых поворотах истории! А может быть, он и раньше был «внутренним диссидентом», как, например, Примаков» [38. № 10. С. 7].

Как и в любом сообществе, здесь были и свои предатели. Только явные из них бежали на Запад из СССР, а неявные остались и уничтожили страну. Во многом последние и сформировали свою среду. Если первые разоблачались и в случае опасности уходили за кордон, то вторым нельзя было ничего конкретного предъявить. Множество «внутренних диссидентов», стратегических антикоммунистических изменников, которые не искали контактов с внешним врагом, но чьи собственные интересы пошли вразрез с интересами страны, которые только на словах были за провозглашенные цели, а на деле обделывали только свои личные дела, в лучшем случае были равнодушными к своей стране людьми.

Одних — обывателей и настоящих патриотов — они держали под давлением. К другим — партийным деятелям у «чекистов» было совсем иное отношение.

До 1953 г. отношения спецслужб и управленческой элиты складывались непросто: первые присматривали за вторыми, и информация о последних монопольно доводилась до Сталина: «Обслуга не умела написать своего имени <…>, но ни на миг верхние, богатые, властные, всесильные жильцы не забывали, кто набирает обслугу, кто платит ей деньги, какая беспощадная сила, обозначаемая в русской истории тремя или четырьмя буквами, владеет душами всех этих улыбчивых официанток, ласковых нянек, это была особенность коммунистической роскоши — она имеет пределы, и, выйдя внезапно в переднюю, можно было застать одного из гостей за обшариванием карманов, услышать: «Спокойно. Я на работе» — и, кто бы ты ни был, ты поворачивался и уходил…» [2.24. С. 14]; «Органы НКВД имели решающее слово при любых выдвижениях или передвижках партийных, государственных и хозяйственных кадров, и они всегда согласовывались с НКВД» [58. С. 63, прим].

Такое положение дел не могло устраивать номенклатуру, и она поддержала антисталинскую позицию Н.С.Хрущева, который в благодарность свернул всякую, оперативную работу на этом направлении. Кланами же в послесталинские времена были выработаны правила, по которым провинившихся наказывали не слишком сурово. Проанализировав реакцию высшего руководства и его карательного органа в разоблачениях предателей и шпионов, можно отыскать любопытную закономерность. Как только в число виноватых и предателей попадало лицо из номенклатурного «истеблишмента», то ответный ход отличался более мягким вариантом наказания: так, например, 5 мая 1960 г. на дипломатическом приеме заместитель министра иностранных дел Я.А. Малик в состоянии алкогольного опьянения рассказал шведскому послу Рольфу Сульману (сын посла Михаил посещал 110 школу у Никитских Ворот для деток элиты, впоследствии был исполнительным директором Нобелевского Фонда, начислял премию для другого Михаила — Горбачева. — А.Ш.) о том, что пилот самолета-разведчика американских ВВС U-2, сбитого 1 мая 1960 г., Ф.Г. Пауэрс жив и предстанет перед судом. Официально же было объявлено о его смерти, и по замыслу Н.С. Хрущева об этом необходимо было молчать до самого суда. Однако Я.А. Малику решением Президиума ЦК КПСС был вынесен только строгий выговор [2.25. С. 81–88]. Так, и В. Беленко — военный летчик, бежавший на истребителе МиГ-25 в Японию — мог в принципе не опасаться за жизнь и благополучие семьи: «Людмила и Дима? <…> Ее родители достаточно влиятельны, чтобы не допустить этого» [2.26. С. 3]. А. Шевченко, бывший заместитель Генерального Секретаря ООН от СССР, учившийся вместе с сыном министра иностранных дел А.А. Громыко, был вхож в эту семью и назначен на свой высокий пост благодаря протекции. Однако стоило прегрешение совершить представителю «простонародья», как реакция следовала более жесткая. Налицо было то, что субъективные факторы даже в этом случае играли большую роль. Государство имело — в лице КГБ и пограничных войск — очень жесткую защиту от всякого рода лазутчиков, но не могло даже глаз поднять на высокопоставленных предателей. И что бы ни творил высокопоставленный «деятель», КГБ, оставаясь в рамках своих полномочий, был бессилен. А за рамки никто выходить не хотел— инициатива наказуема…

В годы гласности этот момент стал одним из самых больших доказательств разложения элиты и одним из доводов при борьбе с «незаконными привилегиями» — привилегией на невмешательство в личную жизнь: «Существуют приказы председателей КГБ, запрещающие производить какую бы то ни было проверку советской элиты и членов их семей. Если сотрудник КГБ получает информацию компрометирующего характера на этих людей, он обязан немедленно ее уничтожить. <…> Ведомство занималось поиском шпионов исключительно среди рабочих, крестьян и «безродной» интеллигенции. Хотя в других приказах тех же председателей лицемерно требовалось всегда иметь в виду, что иностранные спецслужбы стремятся приобретать агентуру прежде всего в руководящих партийных и советских органах, а также среди сотрудников КГБ и МВД» [33. С. 29]; «Был снят всякий контроль (в том числе КГБ) с высшей партноменклатуры — членов ЦК, секретарей обкомов. Существовала инструкция для органов государственной безопасности, согласно которой запрещалась агентурная работа (включая прослушивание, наружное наблюдение и т. п.) над депутатами, партийными, комсомольскими, профсоюзными работниками высокого ранга. Даже если в следственных делах КГБ нити вели к ее представителям, то они обрывались, а расследование прекращалось.

Любые материалы на высшую партноменклатуру (например, случайно проявившиеся по другим делам) подлежали уничтожению. Можно сказать, что высшая номенклатура получила право на безнаказанную измену Родине. Партийная верхушка, находящаяся под контролем идеологов КПСС, «укрепляла» КГБ с помощью спецнаборов из бывших партийных и комсомольских работников, среди которых значительный процент имели люди, отработавшие свое на соответствующих должностях и не имевшие перспектив на дальнейшее продвижение по партийной линии» [42. С. 114]. Итак, в годы руководства страной Н.С. Хрущевым из-под оперативного наблюдения были выведены номенклатурщики. Более того, для большей гарантии, в послевоенные годы в высшем руководстве КГБ СССР была очень широко представлена группа товарищей, пришедшая из партийных органов (иногда — науки), которую можно назвать «Руководящие непрофессионалы» (в то время как ранее в спецслужбах были лица, чей чекистский стаж шел с 15 лет— генерал-лейтенант П.А. Судоплатов, или же генерал Е.П. Питовранов, которому звание «генерал-майор» присвоено в 28 лет). К такого рода непрофессионалам относятся следующие:

• 1-й заместитель Председателя КГБ СССР (08.08.90–28.08.91) генерал-полковник ГБ Г.Е. Агеев (в органах— с 36 лет, перемещен с должности 2-го секретаря Иркутского горкома КПСС);

• Председатель КГБ (18.05.67–26.05.82) генерал армии Ю.В. Андропов (53, Секретарь ЦК КПСС);

• 1-й заместитель Председателя КГБ (04.02.84–08.08.90) генерал армии Н.П. Емохонов (47, директор НИИ);

• заместитель министра ГБ по кадрам (26.08.51–11.03.53) генерал армии А.А. Епишев (43, 1-й секретарь Одесского обкома КП(б) У);