Разитель. Трилогия

Я широко раскрыл глаза, что должно было означать удивление, граничащее с восторгом. Была надежда, что в ответ на такую мою реакцию его откровенность еще усилится, не тут-то было.

– Короче говоря, – внезапно оборвал он сам себя, – вам необходимо принять это средство, выражаясь старомодно – сделать прививку, чтобы, даже находясь в местах сильнейшего воздействия «урагана», вы не теряли головы. Как только мы закончим нашу приятную беседу, вас проведут в медицинскую часть. Это продолжится всего несколько минут и, могу обещать, никак не отразится на вашем самочувствии. Кстати, такую услугу мы оказываем всему дипломатическому корпусу на Серпе. Совершенно безвозмездно.

Я выразил обоим искреннюю благодарность. Хотя, откровенно говоря, на душе у меня было вовсе не так спокойно, как я старался показать.

В посольской медчасти, оборудованной, как я и ожидал, в соответствии с последними воплями медицинской моды, меня утешило, что я вовсе не оказался там в одиночестве. Несмотря на то, что посольский прием продолжался полным ходом, играли два оркестра и неустанно сновали официанты, разнося главным образом выпивку, у кабинета, где делали прививки, уже ожидало с полдюжины людей и в вечерних костюмах, и в военном (видимо, из охраны), и в рабочих комбинезонах: технари. Воистину Армаг все свое возил с собой, не полагаясь на квалификацию местных специалистов.

Я скромно занял место среди ожидавших, хотя проводивший меня сюда человек (кажется, то был кто-то из сотрудников атташата по здравоохранению) хотел было продавить меня в обход очереди; я вежливо отказался. В очередях и других местах ожидания добывается вовсе не самая малая часть информации. Так и здесь: я узнал, в частности, что прививка повторяется ежемесячно; следовало полагать, что найденное средство от «урагана» не было таким уж совершенным. Пребывание в очереди, кроме того, несколько успокоило меня по поводу намерений моих недавних собеседников: нетрудно было предположить, что, не сумев по-настоящему покопаться в моем рассудке, не говоря уже о подсознании, они захотят прибегнуть к более грубым, но и действенным средствам. Но тут, когда дело было поставлено на конвейер и никто не собирался особо представлять меня медикам, вряд ли ко мне могли применить особый порядок.

Наконец пришел и мой черед. Я старался проследить за всеми действиями врача и двух сестер, привычно делавших свое дело. Подключил даже третий глаз. Но без всякого эффекта: в моем присутствии зелье не только не готовилось, но и не набиралось в инъекторы – просто вскрывалась очередная упаковка с уже заряженным инструментом, инъектор извлекался, я к тому моменту успел уже до пояса обнажиться, инъектор прижали к точке, примерно соответствовавшей проекции четвертой чакры; тихое шипение, обработанное место зазудело, тут же приложили влажный тампон – через секунду-другую кожа перестала протестовать. Дело было сделано. Я настороженно ожидал – не будет ли еще какого-то воздействия: добавочной инъекции или предложения выпить какую-нибудь тинктуру; нет, ничего подобного не произошло. Я прикинул по времени; процедура заняла ровно столько же, что и у тех, кто прошел прививку передо мною. Похоже, причин для волнения не было. Я выслушал посланный мне вдогонку совет – если почувствую легкую слабость, на полчасика лечь в постель, – поблагодарил и вышел. Никакой слабости я не испытывал, но решил, что на сегодня сделано, пожалуй, достаточно, чтобы, не нарушая протокола, откланяться и отправиться восвояси. И уже в своих апартаментах проанализировать, что и как было сказано, что – не сказано, хотя и подразумевалось, что – и не говорилось, и не подразумевалось, далее – кто в какое мгновение и как смотрел, куда и зачем, и куда – избегал глядеть, как работали лицевые мускулы каждого, как – руки, как менялся цвет лица и в какие именно моменты – одним словом, извлечь максимум информации, содержавшейся во всем этом. Обычная работа. А потом, закончив – уйти в медитацию, достаточно надолго, и, может быть, даже – удостоиться другого разговора, не с этими сукиными детьми…

Размышляя так, я шагал по посольскому коридору, вовсе не отдавая себе отчета в том, что иду вовсе не к выходу, а в каком-то другом, совершенно неведомом мне направлении, поднимаюсь по боковой, пустой лестнице – вместо того чтобы спускаться по главной, парадной; иду уверенно – словно не раз уже проходил здесь и сейчас направляюсь к какой-то известной мне цели. По-прежнему не контролируя своих действий, я остановился у одной из дверей в этой, явно служебной, а не парадной части обширного здания, нажал на ручку – дверь отворилась. Я вошел в небольшую квадратную комнатку – метра три на три, где из обстановки имелась только кровать больничного типа, с механикой, позволявшей изменять положение лежащего, тумбочка и два табурета. Еще одна дверца в противоположной стене – поуже той, через которую я попал сюда. Окон не было, но стоило войти – под потолком засветился матовый плафон. В памяти осталось: при виде всего этого я лишь кивнул, словно ничего другого и не ожидал увидеть. Койка была застелена. Я сунул руку под подушку, вытащил аккуратно сложенную, даже слегка надушенную пижаму. Переоделся в нее. Отворил маленькую дверь – как я и был уверен, там оказалась ванная. Хорошо, – подумал я безмятежно, – прекрасно просто. С удовольствием постоял под душем. Знал, что сейчас улягусь – и усну и что сон – именно то, что мне сейчас нужно. Спать буду столько, сколько захочется: у меня ведь никаких дел, спешить некуда, беспокоиться совершенно не о чем…

Беспокоиться совершенно незачем, это и была мысль, с которой я уснул.

Мне приснилось, что я медитирую. Точно так же, как делал это в дни, когда не занимался этим ремеслом, когда видел и слышал тех Посвященных, что издавна больше не возвращаются в то, что мы называем жизнью, но беседуют с продвинутыми там, у себя. Сейчас такие встречи были мне запрещены: я занимался низким делом, пусть оно и было необходимым, и не был достоин таких разговоров. С этим я вынужденно смирился, но во сне снова вошел в это состояние и услышал знакомый голос, который на самом деле не был голосом:

– Ты попал в очень тяжелое положение. Не знаю, как выйдешь из него.

– Мне очень хорошо сейчас, – попробовал я возразить. – Тихо, спокойно. Я отдыхаю…

– Не время! Совсем не время. Но ты ослабел… Хорошо. Я помогу тебе, хотя ты еще не заслужил этого. Но иного пути не вижу. Сейчас ты обретешь свободу передвижения. Ненадолго. Но используй эту возможность как следует…

На этом сон кончился.

Сон? Или?..

Я поднялся с постели легко. Очень легко. Я был, казалось, невесом. Или – не только казалось?

Никогда еще не приходилось переживать такого состояния. Даже далеко продвинутым очень редко удается вызвать его по своему желанию.

Я немного задержался, чтобы поглядеть на лежавшее на кровати тело. Кровать уже приноровилась к нему, мягко обняла. Упокоила, чуть не подумалось. Но тело ровно дышало и, по всему судя, чувствовало себя вполне комфортно.

Убедившись в этом, я двинулся в путь.

Я знал, куда и зачем мне нужно было идти. Знание это пришло само собою, сейчас я впитывал информацию из тех сфер, которые обычно оставались для меня недоступными.

Я двигался по прямой, не пользуясь всякими коридорами и лестницами. Двери, стены, перекрытия – все то, что для обычного тела служило бы серьезными препятствиями, подчиняло бы себе, заставляя выбирать путь по их указке, – все это сейчас для меня просто не существовало.

Дорога заняла лишь минуту с небольшим. И я снова оказался в обществе моих недавних собеседников. На этот раз не в музыкальной гостиной, но в кабинете посла. Обычным путем я никак не смог бы попасть туда: подступы к кабинету для меня перекрыли бы наглухо четверо находившихся поблизости охранников.

Посол и президент Серпы не сидели в креслах у столика, на котором помещалась целая выставка очень доброкачественных напитков в хрустальных графинчиках и фирменных бутылках. Они находились в другом конце помещения – стояли, склонившись к экрану стоявшего на отдельном столике устройства. Раньше я видел его только на картинках; то была последняя армагская модель декриптора: машины, предназначенной для разгадывания даже самых сложных шифров. На экране возникали, сновали туда и сюда, сочетаясь в самых разных комбинациях, буквы, слова, какие-то обрывки фраз… Посуетившись секунду-другую, они исчезали, машина чуть подвывала и тут же принималась выбрасывать новые варианты, каждый из которых обозначался очередным номером. Эти же номера возникали в окошке счетчика. Судя по ним, сейчас шла двести шестьдесят седьмая попытка.

Эти люди не заметили меня. И не только потому, что были увлечены наблюдением за борьбой двух машинных разумов. Если бы даже они были настороже, оглядывались, нервно вздрагивая, на каждый шорох, они меня все равно не увидели бы. Это было мне известно заранее, и я чувствовал себя в совершенной безопасности.

Такое ощущение позволило мне подойти поближе и, как и они, вглядеться в экран. В его левом верхнем углу, отгороженные рамочкой от активной части, оставались неподвижными группы цифр, чей облик знаком каждому, когда-либо встречавшемуся с шифровальным делом. Так же как ему известно, что не сами цифры важны, а те действия, в результате которых они получаются, и те многократные нарушения логики этих операций, которые делают практически невозможным разгадку шифра путем одних лишь логических выкладок.