Разноцветные педали

Туалет балованцевских апартаментов потряс Валерино воображение. Унитаз был спрятан под полированным, правда, шатким, весьма неновым и тем не менее удобным для сидения старинным электрическим стулом. На широких подлокотниках крепились кожаные ремни для фиксирования, как и полагается, рук. Такими же ремнями были оборудованы ножки. К широкой спинке, примерно в районе головы среднеразмерного человека, был прибит ошейник – не дёргаться на стуле, так уж не дёргаться. Сверху свешивалась металлическая электрошапочка. Валера полюбовался пыточным весельем, посидел на нём, позвенел ремнями с медными пряжками, нажал на кнопку слива, удобно вмонтированную в правый подлокотник, подумал: интересно, это Арина Леонидовна каждый раз пристёгивается – или гостей так отпугивает, чтобы не шлялись по её туалетам?

Внимание его привлёк «Мойдодыр» с изощрённо выгнутым краном и в тон ему вентилями – вода из этого агрегата бежала как-то особенно жизнерадостно. Затем Валера полюбовался зеркалом в деревянной оправе (оправа из того же дерева, что и стул – одни безумцы делали!) и раковиной из чёрного шлифованного камня.

Дверь вела куда-то и дальше – скорее всего, в помывочную, но тут нетерпеливо задёргали ручку основной двери. Скромный Валера не стал никого задерживать, игнорируя полотенца, вылетел вон и забился в угол дивана. На электрическом стуле его сменил Мыльченко. Интересно, а подведено ли к стулу это самое электричество – или всё так, бутафория?..

* * *

Он выпил довольно много – весёлого красного вина, аккуратно сидел, молчал и впитывал чужую радость. Улыбка уже ощутимо стягивала ему лицо, но Валере это нисколько не мешало. Он находился в декорациях чужого фильма о празднике, но совершенно по этому поводу не парился. С ним не общались, но и не прогоняли, потому что не считали Валеру лишним – все празднуют приезд Зои Редькиной, значит, и он тоже празднует. Мелькали тут и там Мамеды и Дибич-Забакланские, Быковы и паны Теодоры, Антошки вскакивали и что-то в рифму выкрикивали, кто-то подливал Валере вина, совал под нос поднос с канапе и тухлым сыром. Валера пил, ел, смотрел.

И – опа! В самый неожиданный для расслабленного Валеры момент Зоя и Антон уехали. Куда деваться – пришлось и ему отчаливать. Валера отчалил, но нирвана не отпускала.

Валера сначала ехал, а затем шёл домой. Высунув из капюшона лицо в дождь, он улыбался – той улыбкой, что выдали ему сегодня. Да. Да, да, да. Жизнь радовала. Милая пего-рыженькая Зоя в зловещем парике и чёрном платье. Это она добавила его жизни смысла. Её любила наводящая страх Арина Балованцева, сидела с ней, смеялась, как обычная девчонка, – и именно за эту Зою Валере хотелось... восхищаться Ариной Балованцевой ещё больше! Да, восхищаться – злость, оказывается, можно снимать, как чёрный киланский парик, и вешать на крючок. И пусть этот мир бредоносных развлечений Валера не будет, наверное, понимать никогда. Но этот мир любила простая душа Зоя. Простая – уж он внимательно следил за Редькиной весь вечер, Редькина не прокололась ни разу! Так что раз этот вымороченный мир любила Зоя, значит, он действительно чего-то стоит.

* * *

Всю ночь Валера, несмотря на нежные волны, на которых качался его пьяненький мозг, не мог уснуть. Он вспоминал гостиницу, дорогу туда и оттуда, беспариковую Килану, вечеринку. И своё счастливое спокойствие – ведь точно: с женщиной типа Зои он стал бы полководцем. Президентом. Да.

Но у Зои был Антошка. И раз сорок за ночь – именно столько раз Валера вспоминал об этом факте – ему хотелось дать Антошке в лоб.

К утру, когда милая Зоя перед мысленным взором засыпающего мечтателя трансформировалась в прекрасную Арину Леонидовну, Валере захотелось дать в лоб Вите и Лёхе Быкову. Молниеносно почувствовав, как он получает сдачи, Валера вскрикнул и вскочил.

Вскочила и Лиля – злая, как сто одна китайская оса. Она ждала Валеру до глубокой ночи, звонила, волновалась – а он, а он...

А он сначала маскировочно, а затем и по-настоящему, сладко и приятно, уснул.

* * *

Так что за два дня до празднования Нового года Валера отчётливо понял, как должна выглядеть панк-готика. Не давая своей девушке раскрыть рта и удивляя её неожиданным креативом, он вытащил из стиральной машинки нечто чёрное, мятое и недосушенное, надел это, оказавшееся неактуальным платьем его бабушки, на Лилю, крепко замотал её талию бельевой верёвкой. И отошёл подальше. Решительно щёлкая ножницами, Валера порезал в бахрому подол и рукава, вырезал на спинке платья глубокую дырку и внахлёст собственноручно зашил толстенной суровой ниткой. Получилось здорово. Вроде платья невесты Франкенштейна.

– Давай косметику, – скомандовал мастер.

Лиля аккуратно высыпала перед ним содержимое оранжевой гламурной косметички.

– Отлично.

Чёрный карандаш вёл себя послушно – или это недрожащей рукой вдохновенный Валера рисовал себе радость? Не поймёшь. Синий карандаш (вместо помады) тоже не подвёл.

Валера смотрел на Лилю – и видел перед собой Килану Змеющенко, внешний вид которой понравился бы Арине. Творить Валере было легко и приятно. А он раньше и не знал.

– Вот так и пойдёшь. Здорово, Лиля!

Лиля хотела всплакнуть, когда увидела в зеркале вместо себя суровую монашку с синими губами и чёрными крестами вместо глаз. Её прежний наряд, забракованный Валерой, был обтягивающе-соблазнительным. Так это было или не так, но набравшийся в своих «Педалях» негативного пафоса Валера назвал его пошлым, «секс-бомбным» и совершенно негодным. Лиля сообразила: чтобы она не имела популярности у других мужчин, Валера хочет обрядить её вытащенной из гроба убитой монахиней.

– А ты в чём будешь?

Та дерюга, которой тряхнул её любимый, немного успокоила Лилю – на мужчину в таком виде не позарится никто. Ну, панк-готика так панк-готика. Если безумие в «Разноцветных педалях» зашкалит, всегда можно будет смотаться и отправиться продолжать отмечать Новый год к друзьям. И там уже рассказать, как круто было там, откуда Лиля и её мужчина только что уехали. Поверят. Потому что не проверят.

* * *

Такси подъезжали к самым дверям клуба. Машины разворачивались, уезжали, их сменяли другие. С девяти часов вечера начали собираться гости в «Разноцветных педалях». В новогоднюю ночь не работали аттракционы-симуляторы, в обоих залах, а также в холле стояли кресла и столы с выпивкой и закусками. Играла музыка, бормотали телевизоры, гости бродили от стола к столу и разминались.

Но двери в бар были закрыты. Начало торжества планировалось на половину одиннадцатого.

Валера и Лиля прикатили в десять двадцать пять. Лиля страдала. Валера был в напряжении.

Они жались друг к другу. Они выпили незамедлительно. Они старались не смотреть по сторонам – но всё же пришлось.

Выгонят. Их с Лилей обязательно выгонят – такими жалкими показались Валере его креатуры... Люди были пышны, люди были могучи – Валера не сразу узнавал своих сотрудников. Сегодня было дежурство второй смены – и Валера увидел Киборга в виде киборга. Правда, неформального. Ему, наверное, и наряжаться было не обязательно – как-никак на работе. Но Киборг смотрелся что надо. Жёстко.

Тунец. Повар по прозвищу Тунец – тупоморденький, медлительный и с выражением непреодолимой позитивной сытости в глазах, он, казалось, был безнадёжен для панка и готики. Но чёрный сюртук, пышное жабо и набелённые щёки с прорезающим наискосок лицо весьма натуральным шрамом придали ему вдруг такого возвышенного демонизма, что Валера, пожимающий ему руку, почувствовал: его собственная ладонь стремительно теряет тепло. Жутко...

Огромные кринолины, изодранные чулки, военные ботинки в чёрных кружевах, белые губы и губы чёрные, зубы в железных фиксах; ржавые кандалы на уже растёртых ими голых руках голого же по пояс Гены Репника, оборванная висельная петля на тонкой шее Вероники Кеник, чёрные крылья за спиной трепетной Татьяны Астемировой, коричневая шапочка, коричневая курточка, коричневая мордочка собравшейся испортить всем праздник Полинки – мрак, мрак, мрак.