Разные дни войны. Дневник писателя, т.2. 1942-1945 годы

Он и полковник ушли, а Мехлис остался.

– Прямо Волховский фронт, – сказал Григорьев, показывая на карте синие пятна озер и синие штрихи болот.

– Да, болот здесь много, – сказал Мехлис. – Но только там, на Волховском, было тяжелее. Приходилось орудия ставить на деревянные платформы, чтобы не тонули.

– А я, когда вы были там членом Военного совета, много донесений вам посылал, – сказал Григорьев. – Хотел сам туда попасть, но не пустили.

– А вы кем тогда были? – спросил Мехлис.

– Начальником штаба Архангельского военного округа.

– А… – сказал Мехлис. – Да, от вас оттуда много пришло народу.

– Старались все лучшее, что имели, для фронта отбирать. Одних олене-лыжных батальонов одиннадцать послали. Они не к вам попали?

– Нет, не к нам! Какие уж там, на Волховском, олене-лыжные батальоны. Их, наверное, на север послали, на Карельский.

– Две морские бригады к вам послали, – сказал Григорьев. – Прекрасные бригады.

Мехлис промолчал, и разговор зашел о потерях.

– Всего за три дня, считая сегодняшний, примерно тысячу двести пятьдесят человек потеряли, – сказал Бондарев. – Из них человек триста убитыми…

– А немцев много убитых? – спросил Мехлис.

– Порядочно, – сказал Бондарев. – Наших порядочно лежит, и их много набито. Их, пожалуй, даже больше!

– Много, – сказал Григорьев и еще раз повторил: – Много! Я тут первые два дня командира дивизии заменял, шел почти с передовыми цепями, так что навидался немецких трупов. Вот тут, за этим лесом, их навалили очень много, – показал он по карте.

– Что, сами видели? – спросил Мехлис.

– Нет, этого я как раз не видел. Это мне докладывали сегодня.

– Да, много, – сказал Бондарев, – я сегодня сам видел.

– Сколько орудий захвачено? – спросил Мехлис.

– Вчера около пятнадцати, сегодня еще не знаю сколько, – ответил Бондарев.

– А в первый день ни одного, – сказал Мехлис.

– Да, в первый день не взяли. А вообще мы их не считаем, – сказал Бондарев.

– Напрасно, – заметил Мехлис. – По количеству захваченных орудий можно определить степень успеха прорыва. Прорвались ли на артиллерийские позиции? Успевает ли противник оттаскивать артиллерию или не успевает?

– Это верно, – сказал Бондарев, – но мы считать не привыкли. Вот в Явлинской операции в конце концов триста пятьдесят орудий насчитали трофейщики в пользу нашего корпуса. А мы по ходу дела сами не считали.

После этого Мехлис уехал на наблюдательный пункт к Москаленко, туда, где мы были позавчера, а я остался у Бондарева Мне хотелось поговорить с ним.

Он меня сначала не узнал. Узнал, только когда я напомнил ему, где и когда мы с ним встречались. Было видно, как он устал. Еще раньше, при Мехлисе, как только вошел, сразу же сам попросил разрешения сесть.

Вошел его адъютант.

– Приготовьте что-нибудь покушать, – сказал Бондарев.

– Сейчас. Но вам уже вашу квартиру здесь поблизости оборудовали.

– Ну раз так, поедем туда, на квартиру, – сказал Бондарев, обращаясь ко мне.

– Нет, нет, – всполошился адъютант. – Минуточку! Вы лучше минут через пятнадцать… Я пойду туда вперед.

– Зачем же вам идти, возьмите машину.

– Я и пешком дойду.

– Зачем же пешком? – повторил Бондарев.

– Там еще не все готово, – сказал адъютант.

– Ну вот, так бы и сказал, – засмеялся Бондарев. – Отправляйся проверь, а мы подождем.

Пока мы ждали, Бондарев связался с командиром одной из своих дивизий. Суть разговора сводилась к тому, что тот не решался смело идти вперед, боясь за свои фланги. Его соседи отстали, а его тыл простреливался немцами. Сначала Бондарев говорил с ним спокойно, но закончил раздраженно:

– Какое ваше дело, что у вас справа и слева? Я же не спрашиваю у своих соседей, таких же, как я: что у них там? Почему они в линейку со мной не равняются? Мне до этого нет дела, у меня свой участок. Двигайтесь, как вам приказано, и все! Выполняйте мой приказ. О том, какой будет дальнейшая ваша задача, не беспокойтесь. Вам дана задача на всю жизнь – наступать! Боится за свои фланги, – положив трубку и обращаясь ко мне, сказал Бондарев. – А у меня такая привычка, я лично никогда не смотрю ни влево, ни вправо. Учить соседей не мое дело. Как со снарядами? – обратился он к начальнику артиллерии.

– Снаряды поступают исправно.

– Ну что ж, значит, завтра воюем, – сказал Бондарев. – Ладно, пойдемте обедать.

«Виллис» стоял метров за сто, в проулке. Мы пересекли дорогу, прошли мимо деревенской площади по раскисшему снегу и грязи. Несколько бойцов укладывали трупы в вырытые на площади могилы. На трех могильных холмиках уже стояли деревянные пирамидки со звездами и надписанными дощечками, а несколько мертвецов, укрытых плащ-палатками, лежало около могил.

Хату, в которой поселился командир корпуса, еще заканчивали приводить в порядок. В одной из комнат домывались полы. Нас встретила молодая женщина с закатанными рукавами, она мыла пол. Это была жена Бондарева.

Мы прошли в следующую комнату, где все было уже чисто, и с полчаса разговаривали вдвоем на разные темы.

Разговор начался с воспоминаний о сегодняшних телефонных звонках, при которых я присутствовал.

Вызвав по телефону начальника штаба 70-й дивизии, Бондарев приказал ему позвать к телефону, чтобы лишний раз не связываться, находящегося там же, рядом, начальника штаба другой дивизии, не запомнил какой. Начальник штаба 70-й дивизии ответил, что придется долго ждать, сосед не так близко – метрах в восьмистах!

– Не восемьсот метров между вами и даже не восемьдесят, – сказал Бондарев. – А только восемь метров! Ну, словом, какое может быть расстояние между двумя домами? Сидите оба, каждый в своем подвале, и не знаете, что у вас рядом. Залезли в подвалы, по телефонам друг с другом связываетесь, а что штаб соседней дивизии в соседнем доме, не знаете!

– Да, черт его знает, – вспомнив об этом, сказал Бондарев, – все ж таки люди чувствуют приближение конца войны. Придешь, подтолкнешь такого вперед, выгонишь его из-под земли, а он, глядь, опять нашел себе хоть немножко более безопасное место. Не хотят люди умирать!

Я поддакнул, что да, конечно, к концу войны люди больше думают о смерти.

– Нет, я бы не сказал, что все время думают. В горячке об этом забываешь, – не согласился Бондарев.

– Все же в начале войны больше рисковали собой, – сказал я, подумав о себе и о своем нынешнем собственном страхе смерти.

– Да нет, как сказать, – снова не согласился Бондарев. – Вот я в этом году батальон в атаку водил. – Он сказал это чрезвычайно просто, мимоходом. – А почему так вышло? Такая обстановка была. Нужна, конечно, осторожность, притом большая. Я хотя и рискую, но с осторожностью, с приглядкой, поэтому и проносило благополучно.