Разные рассказы (4)

На следующее утро был чудесный, мягкий день, какие бывают у нас в Абхазии в дни сбора винограда. Отец Теймраза привязал веревку к виноградной корзине и пошел в сад. Он звал сына с собой, но тот сказал, что ему нужно уладить кое-какие дела.

Как только отец ушел в сад, Теймраз попросил у мачехи чистое белье, сказал, что хочет вымыться перед большой дорогой. Она не стала спрашивать, какая дорога и куда. Она решила, что сейчас ему будет полезней всего отвлечься.

– - Будь осторожней, сынок, -- сказала она, увидев, что он стал прочищать старое отцовское ружье.

– - Хуже того, что случилось, не будет, -- ответил он. Потом Теймраз наточил бритву, побрился, нагрел воду в котле и вымылся. Мачеха все это время сидела на крыльце с вязаньем. Отец несколько раз окликал его из сада, чтобы он принял спущенную на веревке корзину, и он несколько раз проходил в сад.

Потом он пошел на могилу своей жены, постоял там немного, наклонился и стал выкидывать камушки со свежей насыпи.

"Словно готовит грядку огорода", -- подумал отец, глядя на него с дерева. Во всяком случае, так он потом рассказывал. У нас обычно хоронят своих покойников недалеко от дома.

Теймраз постоял во дворе, потом тихо подошел к мачехе и говорит:

– - Мать, у меня опасная дорога. Если что случится, продайте моего коня и сделайте нам с женой общие поминки.

Всплеснула руками старая, запричитала:

– - Мало нам горя, опять чего-нибудь накличешь!

Жалко ему стало ее. Подошел, обнял.

– - Уйди, уйди дуралей невезучий!
– - говорит она и отмахивается от него.
– - За что мучаешь стариков?

...От теплого осеннего солнца, от горькой усталости этих дней старушку то и дело одолевала дрема. И вот сквозь дрему ей показалось странным все, что делал Теймраз, как будто он все делал навыворот. Так она потом рассказывала. Только задремлет, и ей видится, что Теймраз сначала побрился, а потом наточил бритву, сначала оделся в чистое белье, а потом стал греть воду, сначала зарядил ружье, а потом стал его чистить.

"Да что же он все делает не по-людски?" -- думает старушка сквозь сон и, очнувшись, озирается. Посмотрит вокруг -- вроде все в порядке, а на душе нехорошо. Снова дремлет, и снова все то же, и вдруг ее словно что-то толкнуло. Она окончательно очнулась... "Как же это он собирается в дорогу, а еще не поймал коня? Где же это слыхано. Надо же сначала поймать коня, привести его домой, а потом собираться в дорогу". Только хотела окликнуть его, слышит, вроде в кладовке кто-то крышкой сундука хлопнул.

– - Теймраз, это ты?
– - крикнула она, но никто ей не ответил.

И вдруг распахивается кухонная дверь, и оттуда выходит, почти выбегает Теймраз.

– - И детям ваших врагов не пожелаю, чтобы они так выходили из кухни, -говорила потом старушка.

Сначала она ничего не поняла. Теймраз почему-то скребет себя ладонями по груди и выбегает на середину двора, а потом она видит, что на нем горит рубаха, а он ее пытается погасить.

– - Что с тобой, Теймраз!
– - крикнула она не своим голосом.

– - Ничего, ничего, -- сказал он, испугавшись ее голоса, и, словно стыдясь того, что случилось, стал прикрывать ладонями дымящуюся рубаху.

А потом между пальцев выплеснулась струя крови, Теймраз зашатался, но у него все же хватило сил лечь на траву.

Старик услышал крики со своего проклятущего виноградника и, почуяв неладное, бросился с дерева и побежал к сыну.

"Вот же как бывает, -- говорил он потом удивленно, -- в другое время сорвись я с такой высоты -- не встал бы, а тут -- ни царапины."

Теймраз лежал в тени орехового дерева, продолжая скрести почти погашенную рубашку. Пальцы его все еще помнили, что надо погасить этот маленький пожар, но сам он уже не понимал, что сделал с собой. Он был мертв.

Братья Теймраза оскорбились причиной его самоубийства. Его похоронили наскоро в этот же день, никого не известив, не пустив горевестников по соседним селам, как это обычно делается.

Через сорок дней отец устроил поминки. Поминали сразу обоих. Похоронили их, конечно, рядом.

Я никогда не видел ни Айши, ни Теймраза, но иногда, мне кажется, трагедии близких доходят до нас как бы в затихающих колебаниях безотчетной грусти.

Только глупец может подумать, что я славлю самоубийство, но чего бы стоили слова о человеческой дружбе, человеческой верности и любви, если б время от времени они так грозно и чисто не насыщались настоящей кровью, кровью, которая и в те времена подлецам казалась старомодной.

– ----------------

Святое озеро

Этим летом я жил с пастухами на альпийских лугах Башкапсара, в живописной котловине, огороженной справа и слева хребтами, тучными и зелеными у подножия, с аскетически костлявыми, скалистыми вершинами. Котловину прорезала горная речушка, довольно безобидная, если не обращать внимания на ее шум. Вдоль нее три пастушеских шалаша, упорно именуемых балаганами. В них-то мы и жили.

Если смотреть вверх по руслу, виден перевал. За перевалом озеро, которое пастухи называли святым. Святым его считали местные сваны, а им лучше знать, да и спорить с ними по этому поводу было бы не слишком осторожно.

Кроме того, по слухам, озеро само могло постоять за себя. Говорили, что если выпить из него воды -- обрушится небывалый ливень, а то и град, а если попробовать выкупаться -- живым не вылезешь.

– - Как так не вылезешь?

– - Ты вылазишь, а оно тянет.

– - Кто тянет?

– - Святая сила, сванский бог.

– - Чепуха, -- говорю, -- вот выкупаюсь, и ничего не будет.

– - Один выкупался. Залез живой, вылез мертвый.

– - Может, плавать не умел?

– - Какой-то русский. Турист, говорят... Плавать-то он плавал, да от судьбы не уплывешь.

В конце концов я решил доказать, что в этом озере не больше святости, чем в любом из нас. Погода в последние дни стояла неустойчивая, и я все откладывал поход.

И вот ясный солнечный день.

Накануне вечером прибежал в лагерь один из молодых пастухов, немного сумасшедший, как и все охотники.

– - Медведь!
– - закричал он и, схватив свою одностволку, побежал обратно.

Через час мы услышали выстрел, а потом уже в темноте пришел и он.

– - По-моему, уложил, -- сказал он, опускаясь на лежанку, весь потный, трясущийся.

– - Завтра с утра пойду с собаками.

Почему-то я был уверен, что все это охотничьи бредни, и на следующий день, не дождавшись его прихода, стал собираться в дорогу.

Пастухи весело отговаривали меня, скорей всего чтоб подзадорить. Я думаю, они были не прочь устроить небольшую идеологическую потасовку, полюбоваться на нас и в конце концов присоединиться к той стороне, которая возьмет верх.