Разомкнутый круг
Шрифт:
Еще раз глянув на высунувшего язык грека, она фыркнула и спросила, где дочь.
– У себя! – ответил генерал. «Так вот они зачем приехали», – подумал он и распорядился подать чаю.
– Что читаете, господин поручик? – прищурился генерал, силясь разглядеть название, и будто ненароком, случайно, от глубокой задумчивости, взял княгиню за локоток.
Та не спеша, но уверенно освободила локоть и тоже присела к столу.
– Предварительное постановление о строевой кавалерийской службе, господин генерал, – резво поднялся на ноги и доложил Рубанов.
– Садитесь, господин поручик, вы в гостях,
Княгиня Катерина с трудом удержала улыбку.
«Название уже запомнил», – порадовался за себя Максим и, поплотнее усевшись в кресле, продолжил:
– Состоит из двух разделов, – раскрыл он книгу, – «Основание учения» и «Об эскадронном учении».
– Хорошо! Хорошо! – остановил его Владимир Платонович, подумав: «Неглупый мальчишка – жаль, что не имеет титула!»
В этот момент, словно случайно, княгиня задела туфелькой генеральскую ногу. Лицо Ромашова поначалу замерло, а затем расплылось в блаженной улыбке, и он, думая: «Зачем это я?» – сам предложил:
– А не пойти ли молодому человеку к Машеньке? Чего ему с нами сидеть! Княгиня Катерина глянула на Рубанова, и в глазах ее заплясали бесенята.
– Конечно, Владимир Платонович, – нежно и многообещающе, как ему показалось, произнесла она.
Генерал таял, словно холодец.
– Нам с вами есть о чем поговорить, – накрыла своей рукой волосатые генеральские пальцы.
И все… Это был уже не мужчина и тем более не генерал, это был воск в опытных женских руках, из которого можно лепить что угодно. «Что же на меня больше влияет – титул или она?» – млел Ромашов, мечтая стать ее пажем, слугой или даже рабом, – всем, чем она пожелает.
«Вот как молниеносно можно покорить мужчину!» – с каким-то даже восторгом ужаснулся Рубанов, обернувшись от двери и посмотрев на поглупевшее генеральское лицо. – Моя мать не сумела постичь эту науку, поэтому всегда покоряли ее». – Вышел он из гостиной.
Первое, что услышал Максим, ступив в комнату Мари, – яростный лай, местами переходящий в вой, и скорее угадал, чем почувствовал, укус в ботфорт.
«Спасибо, что я не в туфлях!» – с облегчением подумал он.
– Зи-зи! Нельзя, Зизишка! – Мари ухватила бодро сопротивляющуюся собачонку и передала ее гувернантке, распорядившись присмотреть за песиком, пока у нее гость.
Не теряя времени, Максим схватил левой рукой якобы доску, а правой – прибил ее несуществующими гвоздями. Затем, немного подумав, привалил дверь огромным невидимым камнем и, вытащив из-под стола несуществующий здоровенный засов, окончательно заложил им вход… Довольно оглядев проделанную работу, вытер невидимый пот и молча уселся в кресло, устало вытянув ноги: «Нынче я, определенно, совершенный дурак!»
Мари вначале с испугом глядела на него широко раскрытыми глазами, а когда поняла, свалилась на диван в приступе беззвучного смеха, при этом платье плотно облепило ее тело, и поручик с удовольствием разглядывал его.
– Как вы меня напугали! – отсмеявшись, произнесла она.
– Так же, как меня ваша распоясавшаяся Зюзюшка.
– Зизишка! И чего она вас так невзлюбила?
– Элементарная ревность! Чувствует, что меня вы полюбите сильнее…
– Вздор! Все это ваши фантазии, – покраснев, отошла она к резной этажерке с книгами.
–
Мне все время попадаются удивительно начитанные женщины! – поднявшись с кресла, разглядывал он авторов на корешках книг. – Княжнин, Державин, Дмитриев… А это что?..– А это письма из чужих краев Карамзина, а рядом – модные сейчас басни Крылова и стихи Жуковского, а ниже на полке – моралисты-французы: Жан-Жак Руссо, д’Аламбер, Бернарден де Сен-Пьер, де Местр.
– Никогда таких имен не слышал… И вы все это прочитали? – с уважением спросил Максим.
– Конечно нет… но обязательно прочту.
– Слава Богу! – облегченно сел в кресло. – Я ведь тоже пришел с книгой, только оставил ее в гостиной.
– Позвольте угадаю, с какой?
– Извольте! Ничего против не имею.
– Константин Николаевич Батюшков.
Гвардеец удивленно уставился на даму и похлопал глазами.
– …Жуковский, Гомер, Петрарка, Тассо, Парни, Шиллер, – перечисляла она, но Максим, словно китайский болванчик из Зимнего дворца, мотал головой.
– А может, Байрон? – с надеждой воскликнула Мари.
– Кавалерийский устав!.. Точное название только что позабыл.
Девушка опять упала на диван, захлебнувшись смехом, и Максим снова с удовольствием полюбовался ее фигурой.
«Что бы еще такое сказануть, – лихорадочно размышлял он, – дабы подольше не вставала!»
– И много этих начитанных женщин? – вдруг перестала смеяться и села на диване, поправив платье.
– Каких женщин? Ах, же-е-нщин! Вы и княгиня Голицына. Она, кстати, сейчас здесь и развлекает вашего батюшку.
– Вы, мужчины, известные лжецы, – по-взрослому наморщила лоб Мари. – Так разбирайте же завалы и пойдемте к ним.
– Какие завалы?.. – подозрительно поглядел на нее Рубанов. – Ах да! – засмеялся он, принявшись за работу.
– Ну почему вы такой несерьезный? – жалостливым голосом поинтересовалась Мари.
– Боже мой, как вы выросли, душенька, и похорошели. Скоро мужчины станут стреляться из-за вас! – улыбалась княгиня, отвечая на книксен и любуясь порозовевшим девичьим личиком.
«Несомненно, вкус у поручика имеется!» – мысленно похвалила Рубанова.
– Есть в кого быть красавицей, – довольно заметил Владимир Платонович.
– Да, вы правы, сударь. Судя по портрету, мать ее была прекрасна, – безжалостно вылила солидный ушат воды в душу Ромашова.
«Нисколько со мной не церемонится, а ведь я все-таки дворянин, генерал и, полагаю, не плох собою…» – словно юная кокетка, скосив глаза, разглядел себя в зеркале и сколь можно втянул живот, задержав дыхание. Лицо его от этого начало принимать багровый оттенок.
– Вы хорошо себя чувствуете? – поинтересовалась княгиня.
– Отменно! – выдохнул воздух и вывалил живот Ромашов.
Лицо его сразу стало всегдашнего сероватого цвета.
– Сегодня прелестная погода, не правда ли, генерал?
– Так точно! Погоды нынче отменные, – подтвердил он.
– Только в карете по проспекту кататься, – высказала мысль княгиня.
– Ваша правда! – обрадовался Ромашов. – Самое время по городу покататься и подышать свежим воздухом.
– Ну так и отпустите, ваше превосходительство, свою дочь с нами, – прикоснулась к генеральскому подбородку пальцами, – а то она что-то слишком бледненькая.