Разорванное небо
Шрифт:
Справа, на подходах к базе, вспухли несколько разрывов, над ее взлетной полосой пронеслись две стремительные тени, и угловатый бронетранспортер, стоящий там, подпрыгнул от близкого взрыва и опрокинулся. «Теперь наша очередь!» – и Казак перевел истребитель в пологое пикирование. Бортовой вычислительный комплекс услужливо подсветил ближайший штурмовик лазером, хотя для бомб времен Второй мировой войны в этом никакой необходимости не было. Впрочем, Казак сейчас об этом не думал. Он напряженно ждал, когда загорится светодиод команды на ручной сброс, и когда тот наконец вспыхнул, нажал на кнопку.
Серия из четырех осколочно-зажигательных бомб ушла вниз, а Казак рванул истребитель вверх, чтобы не попасть под свои собственные осколки. Почти сразу же после первых взрывов над стоянкой
Последний из четырехмоторных реактивных транспортников С-17 прилетел в Благоевград совсем недавно, буквально за два часа до налета. Кроме расширенного полевого узла связи и мобильной закусочной (какой же американский солдат будет воевать там, где нельзя съесть гамбургер и после этого позвонить домой?), этот самолет привез и менее мирный груз: три одноосных полуприцепа, составляющих вместе зенитно-ракетный комплекс «Рапира». На двух прицепах были установлены пакеты направляющих с уже установленными ракетами, а на третьем возвышался разрисованный зелеными и черными пятнами пост управления. Задержка с прибытием самолета сбила расписание развертывания противовоздушной обороны штурмового крыла, и чтобы наверстать упущенное время, расчет «Рапиры» погнали разворачивать комплекс сразу же, не дав ни отдохнуть, ни помыться после длительного перелета.
– И кто это выбирал для нас позицию, а, сержант? – мрачно спросил один из солдат, когда тягачи затормозили перед стареньким сельским домиком в километре от базы. Сержант ответил не менее недовольно:
– Какой-то умник в штабе. Ему все равно, а нам придется по двадцать минут бегать до столовой. Пусть с обедом машину присылают.
– Эй, там, заткнитесь! – раздался голос командира расчета, офицерский чин которого, хотя и невысокий, обязывал считаться с мнением начальства. Однако в глубине души немолодой первый лейтенант был согласен с сержантом: «Да и вообще, кому это нужно? Болгарская авиация под нашим контролем, а все у сербов давно посбивали… Нет же, гонят…» В этот момент со стороны аэродрома раздались первые взрывы, а через несколько секунд перед глазами изумленного лейтенанта с грохотом пронеслись два трехкрылых силуэта. Эти самолеты не были ему знакомы, и опознавательные знаки он тоже не разглядел, но в этом и не было нужды. Достаточно было и того, что за собой они оставляли смерть и разрушения. В одну секунду лейтенант вспомнил, что станции целеуказания нужно три минуты только на разогрев, что еще не установлена антенна командного канала коррекции, и принял единственно возможное в такой ситуации решение.
– Чертовы ублюдки! – заорал он на свой расчет так, что казалось, его голос перекрыл грохот реактивных двигателей неизвестных самолетов. – Холодный пуск с ручным преднаведением!
Корсар и Хомяк первыми завершили вираж и вновь направили самолеты к авиабазе, чтобы пройти над ней уже с другой стороны. Но в этот момент около неприметного крестьянского двора в километре от взлетной полосы взметнулись в небо клубы пыли, взбитые мощными двигателями ракет.
Практически сразу же ракеты взяли направление на пару Корсар – Хомяк, и у каждого из них в наушниках прозвучал тревожный сигнал – бортовой комплекс предупреждал летчиков об опасности.
Услышав этот сигнал, оба пилота почти одновременно взяли ручку на себя, сбрасывая обороты двигателей. Система управления вектором тяги добавила свой разворачивающий момент к полностью отклоненным рулям высоты, и истребители, словно поддернутые невидимой нитью, мгновенно перешли от горизонтального полета к вертикальному набору высоты. Теперь они летели уже не пользуясь подъемной силой крыльев, искусственно ослабленная тяга двигателей почти не помогала самолетам подниматься. Две многотонные крылатые машины, словно подброшенные вверх камни, с каждой секундой замедляли свое движение и наконец, застыв на неуловимое мгновение в неподвижности, оба СУ-37 величаво перевалились на нос и
стали падать вниз.Во время выполнения этой фигуры высшего пилотажа, известной зрителям аэрошоу под названием «колокол», самолет почти сбрасывает скорость, сбивая ракету со следа, а когда набирает ее вновь, ракета окончательно теряет свою жертву. Однако исполнение этого трюка – всегда риск даже для опытного пилота, потому что потеря скорости чревата снижением управляемости и устойчивости машины.
Буквально на полторы секунды раньше Хомяка Корсар вновь дал турбинам своего самолета полные обороты, но именно этих полутора секунд не хватило ему, чтобы уйти от атаки. Вытягивая свой СУ из начавшегося пикирования вверх, он вдруг ощутил мощный удар по корпусу, и тотчас его истребитель завертелся в небе, словно ввинчиваясь в его голубизну.
Остановить это вращение было невозможно, самолет отказывался подчиняться. Корсар понял, что дело дрянь, и внезапно вспомнил слова своего инструктора в училище: «Если дело дрянь – помните, ребята, вы нам дороже самолета. Дергай ручку, и кости за борт!» В следующую секунду Корсар решительно схватился за рычаг катапульты.
Хомяк видел, как рядом с хвостом самолета Корсара взорвалась ракета, и инстинктивно бросил истребитель в сторону, чтобы не попасть под осколки. Несколько легких ударов по корпусу он все же ощутил, но ни одна из систем не дала сбоя.
«Откуда взялись ракеты?» – Хомяк быстро взглянул на экран, а потом перевел взгляд на землю. Увидев оседающий столб пыли справа позади себя, он бросил «сухого» в такой резкий разворот, что от перегрузки потемнело в глазах, но зато, когда перегрузка отпустила, отчетливо увидел точно впереди по курсу три «тележки» – одну с пятнистым контейнером станции управления и две пусковые установки, одна из которых и произвела залп. На направляющих второй красовалась гроздь ракет, готовых к пуску.
Бомб у Хомяка уже не оставалось, и потому, несмотря на необходимость беречь снаряды на случай встречи с воздушным противником, он выпустил длинную очередь, середина которой пришлась как раз по позиции зенитно-ракетных установок. Хомяк видел, что попал, но неприметный сельский домик уже пронесся под брюхом «сухого», а разворачиваться, чтобы оценить результат обстрела, времени больше не было.
Увидев несущийся на позицию самолет, лейтенант нырнул в оказавшуюся рядом очень кстати канаву; через секунду рядом с ним в жидкую грязь плюхнулся и сержант, а когда рев турбин прокатился над их головами, и лейтенант, и сержант одновременно вскочили.
Разрывы 30-миллиметровых снарядов разворотили борт станции управления, и лейтенант понял, что оператор, пытавшийся все же экстренно ее запустить, вряд ли закончит свою работу. Но это бы еще ничего – несколько выстрелов попали в готовую к запуску ракету, вызвав детонацию ее твердотопливного двигателя.
Из сопла била струя огня, и прицеп резво разворачивался вокруг упертого в землю дышла-подставки, прочерчивая заторможенными колесами в мягкой земле глубокую борозду. Поняв, что случится в ближайшие секунды, лейтенант толкнул сержанта, и они вместе бросились прочь, не разбирая дороги.
Жаркая взрывная волна догнала их и швырнула в придорожные кусты. Пришедший в себя первым сержант кое-как вытащил лейтенанта из колючек обратно на дорогу Лейтенант открыл глаза и произнес слабым голосом:
– Сержант, по-моему, одного из них мы все же достали. Или мне это привиделось?
– По-моему, вы правы, сэр. Точнее нам скажут на базе, если только я сумею вас туда дотащить. Похоже, машины с обедом сегодня мы не дождемся.
Лейтенант слабо улыбнулся и вновь потерял сознание.
Казак, уже набравший высоту, видел внизу растущее облако дыма и вспышки пламени. Горела чуть ли не половина «тандерболтов», а от одного транспортника остались лишь обломки, составлявшие контур места, где он стоял. Еще два столба дыма поднимались в стороне от базы. Увидев, что в их группе теперь только три самолета. Казак понял, что означал этот зловещий контур. Разворачиваясь, чтобы присоединиться к группе, он заметил на фоне земли нечто похожее на белый лоскут парашюта, но был ли это и в самом деле парашют уцелевшего летчика, Казак утверждать бы не смог.