Разорванные сердца

— Да, Мия, я хотел бы знать, что ты будешь делать в Нью-Йорке, — сказал Дженсен. Я

повернулась, чтобы посмотреть на него. Я ненавидела его. Абсолютно и полностью

ненавидела его, в его глупой белой рубашке, которая покрывала его идеальное тело и темно-синий галстук-бабочку и соответствующие брюки. «Пошел ты к черту», - хотела я сказать, но не сказала. «Пошел ты к черту за то, что ты так чертовски неотразим для меня, даже

сейчас. Возвращайся к своей сопливой маленькой девочке и идеальной жене, мудак.» Это то, что я хотела сказать. Это сделало бы меня счастливой. Но я этого не сказала, потому что даже

у меня есть границы.

—Ну, веселитесь, крутые ребята. Я пойду пописаю, а затем вернусь на танцпол, —

сказала я вместо этого.

— Мия! — сказала моя мама с возмущенным вздохом.

— О, извините меня, — сказала я, поднося руку, чтобы прикрыть рот, когда я смотрела

на Дженсена, который явно пытался сдержать смех. — Я имею в виду туалет. Дамы не

писают.

Когда уходила, я услышала, как он смеется под извинения моей мамы, и когда я вошла в

ванную, то посмотрела в зеркало и поймала себя улыбающейся. Я сузила глаза и повторила

мантру, которую говорила себе с тех пор, как Дженсен ушел из моей жизни: У него есть

семья. Ты ему больше не нужна. Кроме того, у него было достаточно собственных причин, чтобы никогда больше не видеть меня. Я не могла поверить, что он был таким же искренним, как и раньше.

Я вернулась на вечеринку, я ела и пила, не прерываясь больше ничем, кроме Эстель, когда она присела рядом со мной на целых две секунды, чтобы отдохнуть.

— Итак, Нью-Йорк.

Я стояла у бара, наливая себе еще выпить, когда услышала вопрос, за спиной. Я

обернулась и встретила его серые глаза.

— Нью-Йорк, — ответила я, делая глоток, надеясь заглушить внезапную боль в груди.

— Ты бы мне вообще не сказала? — спросил он, наклонив голову, его глаза были

нечитаемы. — Ты бы переехала, может быть, жила бы рядом со мной, возможно, работала бы

с моими коллегами, и не сказала бы мне вообще ничего?

Мое сердце бешено колотилось, будто животное в клетке, пытающееся выбраться. В

конце концов, с тех пор как мы с Дженсеном были вместе, чувство бабочек в животе каждый

раз, когда я смотрела на него, исчезло. Видеть его каждый день, целовать его каждый день, просыпаться в его объятиях, волнение от блаженства угасло. Я не любила его меньше, не

хотела его меньше, но что я чувствовала прямо сейчас? То, что я чувствовала, будто мое

сердце буквально в его кулаке? Я перестала это ощущать, и я не была уверена, что мне

нравится, что оно вернулось.

— Я… Я уверена, ты бы узнал. Я имею в виду, я уверена, что Пэтти сказала бы тебе, —

сказала я, повернувшись лицом к бармену, когда он поставил новый напиток.

— Пэтти, — сказал Дженсен, приближаясь ко мне, жар от его тела прошел через мое.

Когда я почувствовала его дыхание над моей шеей, я закрыла глаза и представила его

дыхание на моей обнаженной груди, дразнящее меня, а затем на животе и ниже…

Я остановилась, снова открывая глаза. Я получила забавный взгляд от бармена и

оттолкнулась от бара, столкнувшись с твердой грудью Дженсена.

— Извини, — сказала я, отодвинувшись и сделав шаг назад, чтобы дать себе

пространство от него, подальше от его дыхания, хотя я жаждала этого. — Честно говоря, мы

не должны разговаривать Дженсен. — Я сделала паузу и подняла голову, чтобы посмотреть

на него. — Так что нет, у меня не было никакого намерения отправлять голубя или что-то

еще.

Его брови поползли вверх, а губы задрожали от удовольствия, и я боролась с желанием

обернуть руки вокруг его шеи и прижать его рот к своему. Его лицо внезапно потемнело, и я

была уверена, что он может читать мои мысли. Я прочистила горло и сделала глоток

отвертки, которую держала в руке.

— Не пиши об этом в одном из своих рассказов, — сказала я, задержав дыхание, как

только слова покинули мой рот.

— Ты читала мои рассказы? — спросил он низким голосом и сделал шаг вперед. Мы

молчали, в темном углу, где был расположен бар, но я чувствовала, что каждая пара глаз

смотрела на нас. Мне казалось, что мы кричим над электрической танцевальной песней, в

которой люди с радостью участвовали. Я сделала шаг назад.

— Нет, — сказала я. — Но однажды ставший писателем, всегда писатель, верно? —

грустно сказала я. Мое заявление заставило его усмехнуться, эта глупая, волчья ухмылка, которая заставляла меня уступать перед ним. Я убедила себя, что ненавижу эту ухмылку, до

этого момента, когда я увидела ее перед собой, а не в одной из моих извращенных фантазий, в которые реальность никогда не входила.

— Ты когда-нибудь… — начал он спрашивать, когда мой брат перебил его.

— Мия, мне нужно идти. Ты идешь или тебя подвезут? — спросил Роб, не сводя с меня

глаз.

— Все уезжают? Где Элли? — спросила я.

— Они собираются уезжать, — сказал Роб. — Но Бин сказал, что они собираются

просто ускользнуть, без какой-либо шарады с конфетти или рисом.

— Ну, технически мы не можем бросать рис. На последней свадьбе, которую я снимала, это было запрещено, — сказала я.

— Я почти уверен, что это применимо только в католических церквях, — сказал

Дженсен.

Мои глаза резко метнулись к нему, и вдруг весь гнев, который я думала растворился, вернулся обратно.

— Кому как не тебе знать? — сказала я, потянув за руку Роба.

— Рад был тебя видеть, чувак, —бросил Роб через плечо.

— Да, это было здорово, — пробормотала я под нос, получая смех от Роба и

подергивание челюсти от Дженсена.

— Мне показалось, что вы действительно поладили, — сказал он, как только мы вышли