Разожги мой огонь

Кивнула, не в силах ответить. Да и боязно стало. Смотрел на меня хозяин вулкана так, будто уж и сам сомневался, зачем жизнь мне сохранил.

— Отчего же… — осеклась, потому как голос хрипло звучал, но все же продолжила: — Мне лекарь из селения микстуру дал… Обычно она помогала.

Редрик скривил губы, усмехнулся невесело.

— В этот раз не помогла. Отвар пей. — Кивок в сторону столика у кровати. — Глядишь, до обряда дотянешь.

Широким шагом спешил покинуть комнату, словно находиться со мной рядом не мог.

— Благодарю тебя, — поспешила сказать вслед.

— За что благодаришь? — обернулся вдруг и почти зло на меня смотрел. Казалось, из глаз искры красные летят.

— За то, что жизнь мою сохранил.

Неожиданно вернулся, подошел ближе, протянул руку, сжал пальцами мой подбородок — запахло горячей смолой — и, прищурившись, тихо произнес:

— Твоя жизнь мне подарена, невеста, — припомнил мои же слова, ярко вспыхнувшие в памяти. А последнее слово и вовсе так произнес, что озноб по телу прошелся. — Я и отниму. Не о том ли сама ночью просила?

— Так и есть. — Смотрела на него хоть и со страхом, дрожа, но глаз не отводила. — А благодарю за то, что селению ничего не угрожает. Не придется какой-то матери по своей дочке слезы лить, к тебе ее провожая.

— Глупая, — бросил, покачав головой.

— Что же я, по-твоему, глупого сказала или сделала?

— Думаешь, есть им до тебя какое дело? Думаешь, запомнят твое деяние? Думаешь, благодарить будут за жертву твою бескорыстную? — С каждым словом все сильнее сжимал обжигающие пальцы, а голосом так и насмехался, будто я и впрямь глупость совершила.

Положила руку на его запястье, стиснула. И хоть в пальцах после приступа сил почти не осталось, хозяин вулкана хватку чуть ослабил.

— И не надо, чтоб запоминали. Я о том никого не просила. И не для того сюда шла, чтоб обо мне песни слагали, а чтоб дорогих сердцу людей спасти.

Отпустил подбородок и смотрел едва ль не с состраданием.

— Память людская коротка, а натура двулична. А кто о том не знает, того только пожалеть и можно, — говорил раздельно, как дитю малому объясняя.

Почувствовала, как щеки жар заливает.

— Не меня жалей, а себя! Тебя, видать, не любил никто, раз такое говоришь!

— А тебя, выходит, от большой любви ко мне отправили? — усмехнулся.

— Я сама пришла!

— Помню-помню… Подруги место заняла. Но вот она-то за тебя не торопилась идти.

— Да ведь это другое совсем и…

— Когда любишь — ни за что не отпустишь. Ни через год, ни через пять лет, ни через десяток. Цепями прикуешь, ежели дорог тебе кто. А твоя подруга любимая даже проститься не пришла. Видел я, как ты глазами в толпе кого-то выискивала, пока жрец у жертвенного костра завывал. Или ошибаюсь?

Молчала, злясь, что не могу сказать обратное.

— Тебе-то почем о любви знать? — только и смогла произнести с досадой.

Невеселая улыбка изогнула губы хозяина вулкана. Покачал головой и вышел из покоев, а я только и могла, что бессильно кулак на перину опустить.

* * *

Хмуро глядел на пляшущий в камине огонь. И зачем с девицей спорить начал, будто юнец неразумный? Да что он ее убедить пытается, словно ему дело есть до того, как она о людях из селения думать станет!

Вспомнил другую, ту, мысли о которой день и ночь покоя не давали, сердце терзали. Весту ведь точно так же — обманом — хозяину вулкана отправили.

В огненных сполохах явилось лицо судьи из селения Вильзмир. Клялся стервец, что не подделывал исход жребия. Клялся до тех пор, пока Редрик его над чаном с кипящей смолой не подвесил. Вот тогда и сказал правду. Да только поздно было.

Пуще прежнего нахмурился, когда вспомнил, как селение полыхало, а черный дым валил над лесами. Хотел Редрик, чтоб ни одного упоминания о Вильзмире в людской памяти не осталось, но кто ж знал, что все так обернется… Да только напрасно — память людская, она короткая, что бы там Лисса не говорила. Всего три десятка лет прошло, а они за старое…

Раздраженно дернул плечом и вгляделся в пламя, отдавая мысленный приказ показать девицу. Огневик уж у нее крутился. Поднос ей со снедью притащил и потчевал, а та только улыбалась и уговаривала его кусочек съесть.

Дурная.

Другая б на ее месте, только от смерти убежав, чтоб вскоре ее ему, Редрику, отдать, в себе бы замкнулась, а эта улыбается так, словно желанный подарок получила.

Как есть — дурная.

Прислушался, поняв, что девица о нем спрашивает.

— Скажи мне, Огневик, а хозяин вулкана все время такой?

— Эт какой ж? — уточнил хитрый дух.

— Угрюмый.

— Да неужто?

Сделала глоток молока, утерла губы и спросила:

— Он, что же, и не веселится никогда?

— Может статься, и веселится. Да только мне о том не ведомо. Ты, девица, отвар лучше пей, — засуетился дух, гремя полупустым котелком. И так ловко кружку наполнил, ни капли не пролив, что Редрик лишь брови свел, припомнив ночную неуклюжесть духа. — Он тебе полезен.

— А микстура моя где, знаешь?

Редрик видел, как Огневик взгляд в огонь метнул. Лисса тоже приметила. Поднялась, подошла к камину. А потом и осколки обнаружила. Охнула тихонько.

— Да как же… Почему…

— Ты, девица, поменьше вопросов задавай, а побольше, того-самого, на еду и отвар налегай, — велел дух.

Но Лисса стояла, сведя темные брови и не слушая Огневика. Голубые газа в огонь смотрели, а Редрику мнилось, что прямо на него. Припомнил, как ночью его по имени звала, шептала коралловыми губами. Имени своего с чужих уст слетающим уже давно не слышал. Он и сам не мог понять, почему Лиссе имя свое открыл… Оттого, видать, что сама спросила, до нее и не интересовались девицы. Для прошлых невест был он хозяином вулкана, чудовищем из-под горы.

Лисса меж тем все в огонь смотрела.

— Не пойму я его…

— А и понимать не надо, — отмахнулся Огневик, сыпля на ковер искрами. — Давай, еще вот каши поешь, пока не остыла.

— С тобой разве остынет, — улыбнулась и от огня отошла. Устроилась за столом, зачерпнула ложку каши. — Скажи, Огневик, обряд-то сегодня?

— Готово все, — буркнул дух. — А уж там, как хозяин решит. Вулкан-то, того-самого, не сегодня-завтра проснется. Изначальный Огонь рвется наружу — жертву требует. Задобрить надобно.