Разрушь меня

Уорнер трогает меня за локоть. Отодвигаюсь.

— Мне кажется, ты передумаешь, — негромко говорит он.

— Почему ты так уверен? — С тихим звоночком дверцы лифта разъезжаются, но я не двигаюсь с места, повернувшись к Уорнеру. Я не в силах сдержать любопытства. Кисти рук надежно спрятаны в лайку, пиджак с иголочки с плотными длинными рукавами, даже воротник высокий, царский. Он одет именно с головы до ног — одежда прикрывает все, кроме лица. Даже пожелай я коснуться его, не уверена, что у меня получится. Уорнер позаботился о своей защите.

От меня.

— Давай перенесем разговор на завтрашний вечер. — Приподняв бровь, он предложил мне согнутую руку. Как бы не замечая ее, выхожу из лифта в холл. — И оденься получше.

— Как тебя зовут? — вдруг спрашиваю я.

Мы стоим у двери в мой номер.

Он не может скрыть удивления, едва заметно приподнимает подбородок и не сводит пристального взгляда с моего лица. Я жалею о своем вопросе.

— Ты хочешь знать, как меня зовут?

Мои глаза непроизвольно сузились — совсем чуть-чуть.

— Уорнер — твоя фамилия, не так ли?

Он еле сдерживает улыбку.

— Ты хочешь знать мое имя?

— Я не подозревала, что это секрет.

Он делает шаг ко мне. Его губы кривятся, он опускает глаза, шумно втягивает воздух ртом. Трогает пальцем в перчатке мою скулу.

— Я скажу тебе свое имя, если ты скажешь мне твое, — шепчет он, щекоча дыханием мою шею.

Отодвигаюсь, сглотнув пересохшим горлом.

— Мое имя ты уже знаешь.

Он не смотрит мне в глаза.

— Ты права. Я перефразирую: обещаю сказать тебе мое имя, если ты покажешь мне свое.

— Что? — Мое дыхание становится прерывистым и частым.

Он начинает стягивать перчатки. Меня охватывает страх.

— Покажи, что ты умеешь.

Я до боли стискиваю зубы.

— Я к тебе не притронусь.

— Ничего. — Он снимает вторую перчатку. — Сам справлюсь.

— Нет…

— Не бойся, — ухмыляется он. — Уверен, тебе не будет больно.

— Нет, — выдыхаю я. — Я не буду. Я не могу…

— Прекрасно! — резко обрывает меня Уорнер. — Прекрасно. Не хочешь меня увечить? Весьма польщен. — Он с издевкой округляет глаза и, выглянув в холл, подзывает солдата: — Дженкинс!

Дженкинс, проворный здоровяк, мгновенно оказывается рядом со мной.

— Сэр. — Он кивает учтиво-коротко, хотя, несомненно, старше Уорнера. Лет двадцати семи, плотный, крепкий, мускулистый. Косится на меня. Взгляд карих глаз теплее, чем я ожидала.

— Отведи миз Ферраре вниз. Хочу предупредить: она очень непокорна и будет вырываться. — Он медленно улыбнулся. — Что бы она ни говорила и ни делала, не отпускай ее. Понятно, солдат?

Глаза Дженкинса расширяются. Он моргает, ноздри едва уловимо трепещут, пальцы опущенных рук согнуты. Чуть слышно вздохнув, кивает.

Дженкинс не идиот.

Я бросаюсь бежать.

Я лечу по коридору мимо ошеломленных часовых, не решающихся остановить меня. Не знаю, что я делаю, зачем пытаюсь убежать и куда направлюсь потом. Я бегу к лифту, чтобы хоть выиграть время. Я не знаю, что еще делать.

Приказы Уорнера, рикошетя от стен, разрывают барабанные перепонки. Ему нет нужды гнаться за мной. Людей у него хватает.

Солдаты загородили мне дорогу. Они сбоку. Сзади.

Я не могу дышать.

Мечусь в замкнутом кругу собственной глупости, перепуганная, страдающая, ужасающаяся мысли о том, что мне предстоит сделать с Дженкинсом, что станет с нами обоими, несмотря на самые благие намерения.

— Взять ее, — негромко говорит Уорнер. Тишина плотным мешком ложится в каждый угол. Его голос — единственный звук в холле.

Дженкинс делает шаг вперед.

Набежавшие слезы мешают смотреть. Я жмурюсь, резко открываю глаза и, моргая, разглядываю собравшуюся толпу. Вижу знакомое лицо. Адам с ужасом смотрит на меня.

Мне становится невыносимо стыдно.

Дженкинс протягивает ко мне руку.

Кости начинают выгибаться, пульсируя в такт ударам сердца. Я оседаю на пол, складываясь внутрь себя, как тонкий блин. Руки такие голые в этом изношенном балахоне…

— Не надо. — Я нерешительно выставляю руку, умоляюще глядя в лицо ни в чем не повинного человека. — Пожалуйста, не надо… — Голос садится. — Ведь вы же не хотите касаться меня!

— Я не говорил, что хочу, мисс. — Голос Дженкинса, глубокий и ровный, полон сожаления. У Дженкинса нет перчаток или иной изоляции, подготовки, навыков защиты.

— Это приказ, солдат! — рявкает Уорнер, наводя пистолет на стоящего к нему спиной Дженкинса.

Тот хватает меня за руки, повыше локтей.

Нет! Нет!

Я задохнулась.

Кровь закипает в жилах, устремившись по телу вспенившейся рекой, волны жара захлестывают мои кости. Я чувствую его муку, чувствую, как сила уходит из тела Дженкинса. В ушах отдается стук его сердца. Голова кружится от прилива адреналина, наполняющего все мое существо.

Я чувствую себя живой.

Хоть бы от этого мне было больно. Хоть бы это меня калечило. Хоть бы это отталкивало меня. Хоть бы возненавидеть эту мощную силу, гнездящуюся в моем теле!

Но я не умею. Кожа пульсирует чужой жизнью, и мне это нравится.

Ненавижу себя за это.

Как замечательно ощущать бурлящую жизнь, надежду, силу, которой я не знала! Чужая боль дает непрошеное, ни с чем не сравнимое наслаждение.

Дженкинс не убирает рук.

Но он не отпускает меня, потому что не может. Потому что это я должна разорвать контакт. Потому что боль лишает его способности двигаться. Потому что он попался в мои силки.

Потому что я живая венерина мухоловка.

Смертельная ловушка.

Я падаю на спину и обеими ногами пинаю Дженкинса в грудь в попытке оттолкнуть, однако он, обмякнув, мешком валится на меня. Я начинаю кричать, стараясь что-нибудь увидеть сквозь пелену слез. Я икаю, истерически рыдаю, охваченная ужасом от застывшей маски, в которую превратилось лицо Дженкинса, от того, как его парализованные губы с хрипом рывками втягивают воздух в легкие.

Вырвавшись, отползаю назад. Море солдат безмолвно расступается за моей спиной. На всех лицах изумление и чистый, беспримесный страх. Дженкинс лежит на полу, и никто не решается к нему подойти.

— Помогите, кто-нибудь! — кричу я. — Помогите ему! Ему нужен врач, его надо отвезти… Ему надо… О Боже, что я наделала!

— Джульетта…

— Не прикасаться ко мне! Не сметь прикасаться ко мне!!!

Уорнер снова в перчатках, он пытается меня поднять, пригладить волосы, вытереть слезы, а мне хочется его убить.