Разрыв

Люсия не ответила, Коул налил себе стакан воды и вернулся к столу. Но не сел.

— Судебное разбирательство, — сказал он. — Гражданский иск. Может, вы объясните мне, Люсия, чего вы рассчитываете этим добиться?

— Вопрос не ко мне, главный инспектор. В конце концов, не я же обратилась в суд.

Коул усмехнулся. Усмехнулся и тем в первый раз выдал владевшее им раздражение.

— Мне казалось, что с притворством мы покончили, инспектор. А вам нет?

Люсия встала.

— Я не уверена, шеф, что мы сможем чего-то достичь, продолжая этот разговор. Если вы не возражаете…

— Сядьте, инспектор, — велел Коул.

Люсия осталась стоять.

— Пожалуйста, — сказал Коул. — Сядьте, Люсия.

Люсия села. Скрестила на груди руки.

— Насколько я понимаю, у Сэмсонов имеются поводы для недовольства. И они, как мне представляется, пытаются выместить его единственным доступным для них способом.

— Нет, — возразила Люсия. — Это не…

Коул не дал ей договорить.

— Они вымещают его на школе, на директоре школы. Помолчите, Люсия. Просто минуточку помолчите. — Он опять улыбнулся. Правда, до глаз его улыбке добраться не удалось. — Это вполне понятно. Разумеется. Они же потеряли сына. Эллиота, верно? Его ведь так звали, я прав? Они потеряли сына, а наказания за это никто не понес. Как же им было не рассердиться?

— Да, они рассердились, — сказала Люсия, прилагая усилия к тому, чтобы голос ее не задрожал. — Разгневались. И не они одни.

— Это понятно, — повторил Коул. — И я сочувствую им. Мы все им сочувствуем. Даже мистер Тревис, как ни трудно вам в это поверить.

Люсия снова попыталась вставить слово. Коул ей этого не позволил.

— Но что, если мы сможем как-то договориться? Ведь, по сути дела, о чем идет речь? О возмездии. О мести. О расплате за то, что сделали с Эллиотом.

Он, наконец, предоставил Люсии возможность высказаться. И она обнаружила, что слова застревают у нее в горле.

— Договориться? — все-таки выдавила она. — Что значит «договориться»?

Коул пожал плечами. Потыкал пальцем в лежавшую на столе стопку бумаг, сбоку.

— Гидеон, так его зовут? Приятели Гидеона. Те, кто напал на Эллиота. Понятно, что с ними мы ничего уже сделать не сможем. Расследование завершено, дело закрыто. А мистер Тревис… Ну. В конце концов, это же его школа.

— Простите, главный инспектор, но я считала, что наша позиция… позиция директора школы… что ни одного свидетеля нападения не существовало. Разве не это сообщили Сэмсонам?

— Мы сейчас разговариваем откровенно, Люсия. Я полагал, что мы разговариваем откровенно.

Люсия покачала головой. И поймала себя на том, что улыбается, невольно.

— Этот суд, — произнес Коул, на сей раз тоном более резким. — Он же никому не нужен. Я знаю, вы не поладили с Тревисом, может быть, вы даже сможете погубить карьеру человека и преспокойно жить дальше, но как быть со школой? Что произойдет с другими ее учителями, с учениками?

— Вы не поняли главного. Совсем не поняли. Сэмсоны делают то, что делают, как раз для блага учителей и учеников.

— А полиция, Люсия? Как насчет полиции? Вы не подумали о том, что эта история затронет и нас? Не подумали, что и мы окажемся замешанными в нее? Ведь ваши друзья встанут в суде и заявят, что полиция подвела их. Что полиция не смогла защитить их сына. Думаете, это облегчит нам дальнейшую работу? Сделает жизнь в нашей стране более безопасной? Я вот так не думаю. Нет.

Люсия встала.

— Все, с меня хватит, — сказала она. — По-моему, я услышала более чем достаточно.

Она повернулась и шагнула к двери.

— Хорошо, Люсия. Хорошо.

Она оглянулась. Коул стоял, подняв обе руки, — но это было не столько признанием поражения, сколько предупреждением о больших неприятностях, которые навлекает на себя Люсия.

— Забудьте о школе, — сказал Коул. — Забудьте о Тревисе. Забудьте о ваших долбанных коллегах. Но что будет с вами? Что, по-вашему, случится с вами, если вы решите пойти этим путем?

— Я вам уже сказала. Решение приняла не я. Сэмсоны сами сделали выбор. Я лишь рассказала им о том, о чем никто другой рассказать не пожелал. О том, что они имели право знать.

— Вот именно, инспектор, вот именно. Вы уже временно отстранены от работы. Вы не подумали о том, как все это может отразиться на вашей карьере?

— На карьере, — эхом повторила Люсия. И снова повернулась лицом к Коулу. — Чуть не забыла. — Она достала из сумки конверт и протянула его своему боссу. — Это вам. Ради этого я сюда и пришла. Там всего пара строк, но вы, я думаю, обнаружите, что самые главные моменты они охватывают.

Коул нахмурился. Он принял от Люсии конверт, взглянул на одну его сторону, потом на другую, словно не понимая толком, что, собственно, держит в руках.

— Вы уходите из полиции?

— Ухожу.

— То есть, сдаетесь. Отказываетесь от борьбы.

— Называйте, как хотите. Эта работа оказалась не такой, какой я ее себе представляла.

— Чушь, Люсия. Идеалистическая чушь. А это, — он помахал конвертом, — вовсе не снимет вас с крючка.

Он швырнул заявление Люсии на стол. Конверт заскользил по столешнице и полетел на пол.

— Что вы наделали! — сказал Коул. — Что вы делаете! Вам могут предъявить обвинения. Уголовные обвинения. Вы использовали закрытую информацию, полученную при расследовании дела Зайковски, чтобы подстрекнуть родителей Эллиота Сэмсона к предъявлению гражданского иска школе. Это злоупотребление служебным положением, Люсия. Мистер Тревис имеет полное право пойти с жалобой в Комиссию по надзору за деятельностью полиции.

— Да пусть идет, куда хочет, — сказала Люсия. — Если хотите, могу назвать ему еще пару мест.

— Ради всего святого, Люсия! У вас же нет никаких шансов выиграть это дело!

Она пожала плечами.

— Я уже говорила — в суд обратилась не я. Полагаю, однако, что выигрыш дела не самое главное. В случаях, подобных этому, в счет идет не решение суда.

— Но тогда какой же в этом смысл? Какой, черт побери, смысл?

— Вы помните Сэмюэла Зайковски, шеф? Его не судили, но осудили. И это Тревис позволил осудить его. А существует еще Лео Мартин. Назовите мистеру Тревису это имя, Лео Мартин, и посмотрите, какого цвета станет у него лицо.