Разум и природа

На собрании комитета по политике в области образования, состоявшемся 20 июля 1978 года, я заметил, что с точки зрения студента процессы, происходящие сейчас в сфере образования, воспринимаются как «надувательство». В предлагаемой записке я хочу пояснить эту мысль.

Все дело в отсталости. Хотя многое из того, чему сейчас обучают в университетах, современно и ново, в мышлении, лежащем в основе всего нашего преподавания, сохраняются старые, и как я утверждаю, устаревшие допущения и предпосылки.

Я говорю о таких понятиях, как:

а. Декартов дуализм, разделяющий «разум» и «материю».

б. Странное употребление физических метафор, используемых для описания и объяснения психических явлений – «сила», «напряжение», «энергия», «социальные силы», и т. д.

в. Наше антиэстетическое предположение – вытекающее из преувеличенного значения, которое Бэкон, Локк и Ньютон уже давно придали физическим наукам, – что все явления (в том числе психические) можно и нужно изучать и оценивать количественно.

Образ мира – скрытая и отчасти бессознательная эпистемология – к которому приводит совокупность этих идей, устарел в трех отношениях:

а. С прагматической точки зрения ясно, что эти три предпосылки и их следствия ведут к жадности, чудовищному разрастанию, войне, тирании и загрязнению окружающей среды. В этом смысле наши предпосылки ложны, это ежедневно подтверждается, и студенты отчасти это сознают.

б. В интеллектуальном отношении эти предпосылки устарели потому, что теория систем, кибернетика, холистическая медицина, экология и гештальт-психология, несомненно, лучше помогают нам понять мир биологии и поведения.

в. В качестве основы для религии, предпосылки, о которых я говорил, стали совершенно негодными и, следовательно, устарели примерно сто лет назад. После эпохального открытия Дарвином эволюции это отчетливо сформулировали такие мыслители, как Самьюэл Батлер и князь Кропоткин. Но уже в восемнадцатом веке Вильям Блейк заметил, что философия Локка и Ньютона могла привести только к «черным дьявольским мельницам».

В каждом аспекте нашей цивилизации неизбежно видна широкая трещина. В экономике мы видим две крайние карикатуры жизни – капиталистическую и коммунистическую – и нам говорят, что мы должны в борьбе между этими чудовищными идеологиями встать на чью-то сторону. В мышлении мы разрываемся между разными крайностями безразличия и мощным потоком антиинтеллектуального фанатизма.

Что касается религии, то конституционные гарантии «свободы совести», по-видимому, приводят к подобным же преувеличениям: странному, совершенно светскому протестантизму, множеству разных магических сект и полному религиозному невежеству. Не случайно католическая церковь отказывается от латыни в то самое время, когда новое поколение разучивает санскритские песнопения!

Итак, в том мире, каким мы его видим в 1978 году, мы пытаемся управлять университетом, сохраняя «высшие» стандарты перед лицом растущего недоверия, вульгарности, безумия, истощения ресурсов, пренебрежения человеком и быстрой коммерциализации. А также вопиющих голосов жадности, фрустрации, страха и ненависти.

Можно понять, что Правление университета основное внимание уделяет вопросам, которые можно решить на поверхностном уровне, не погружаясь в болота экстремизма. Но я все же думаю, что факты, свидетельствующие о глубокой отсталости, в конце концов заставят обратить на себя внимание.

Что касается технического образования, мы справляемся довольно хорошо. По крайней мере, мы можем сделать из молодых людей инженеров, врачей, юристов. Мы можем передать им навыки, ведущие к успеху в профессиях, рабочая философия которых – все тот же старый дуалистический прагматизм. И это немало. Может быть, основной долг и функция большого университета состоит все же не в этом…

Но не подумайте, что отсталыми являются только кафедры, администрация и члены правления, а студенты умны, благородны и современны. Они точно такие же отсталые, как и мы. Мы все находимся в одной лодке, имя которой «всего лишь 1978» – период, когда распалась связь времен. С помощью логики и воображения (двух великих полюсов психических процессов, каждый из которых сам по себе убийствен) в 1979 году мы будем знать немного больше. Одна только логика – это смертельный паралич, но и одно только воображение – это безумие.

Эти собратья согласились сражаться; и разве это не благо, что противоположные поколения могут согласиться в том, что социальная «власть» имеет физические измерения, и могут вступить в битву из-за этой странной абстракции. (В другие времена и в других местах битвы велись за «честь», «красоту» и даже «истину» . . .)

Глядя на всю эту путаницу с другой точки зрения, я думаю, что студенты шестидесятых годов были правы: в их образовании и даже почти во всей культуре в самом деле было что-то очень неправильное. Но я думаю, что они не понимали, в чем состоит трудность. Они боролись за «представительство» и «власть». В общем, они выиграли свою битву, и теперь в Правление и в другие органы входят представители студентов. Но становится все более ясно, что победа в этой битве за «власть» не привела к изменениям в процессе образования. Не изменилась отсталость, о которой я говорил, и, несомненно, через несколько лет мы увидим те же самые битвы, ведущиеся по тем же ложным вопросам, и так далее.

Что-то в самом деле глубоко неправильно . . . и я не уверен, что это «что-то» – некая неизбежная беда, с которой ничего нельзя поделать.

Некоторая свобода возникает, когда мы понимаем, как обстоит дело. Когда это понято, приходит знание того, что делать. Вы можете ездить на велосипеде только после того, как ваши частично бессознательные рефлексы призн?ют его законы динамического равновесия.

Теперь я должен просить вас обдумать все это с более технической и более теоретической точки зрения, чем обычно требуется от управляющих органов, воспринимающих свою роль в истории. Я не вижу никакой причины, заставляющей членов Правления большого университета разделять антиинтеллектуальные предпочтения средств массовой информации. В самом деле, навязывать вам такие предпочтения было бы оскорблением.

Поэтому я предлагаю проанализировать этот однобокий процесс, называемый «отсталостью», который более точно следовало бы назвать «односторонним прогрессом». Очевидно, что отставание может произойти лишь тогда, когда в других частях системы происходят изменения, каким-то образом опережающие или оставляющие позади себя то, что становится отсталым. В неподвижной системе отсталости не могло бы быть!

Похоже, что в эволюционном процессе имеется две компоненты, и что психический процесс тоже имеет аналогичную двойную структуру. Я воспользуюсь биологической эволюцией, как параболой или парадигмой, чтобы ввести то, что я позже скажу о мышлении, культурном изменении и образовании.

Выживание [Под выживанием я подразумеваю сохранение устойчивого состояния в по-следующих поколениях. Или, в отрицательных терминах, я имею в виду избежание смерти наибольшей системы, о которой мы можем заботиться. Вымирание динозавров было тривиальным в рамках галактики, но для них это было слабым утешением. Нам не столь важно выживание систем, бoльших, чем наша собственная экология.] зависит от двух противоположных явлений или процессов, двух способов адаптации. Эволюция, подобно Янусу, должна всегда смотреть в двух направлениях: внутрь, в сторону закономерностей развития и физиологии живых существ, и наружу – в сторону случайностей и запросов окружения. Существует интересное отличие между этими двумя необходимыми компонентами жизни: внутреннее развитие (эмбриология или «эпигенез») консервативно и требует, чтобы каждая новая вещь подходила или соответствовала закономерностям status quo ante. Если взглянуть на естественный отбор новых признаков в анатомии или физиологии, то становится понятно, что одна сторона этого процесса отбора благоприятствует таким новым признакам, которые «не путают все карты». Это минимальный необходимый консерватизм.