Разумная жизнь

— А я подумала, что как раз это и затрудняет жизнь.

— Это и так и не так.

Она вспомнила мать Феликса и сестер, их появление в отеле „Марджолайн“ в 1926 году и то, как главный официант кланялся и расшаркивался перед ними, а семьи англичан свистящим шепотом повторяли: „Шесть баронесс, шесть“.

— Но ты помогал евреям, — сказала Флора.

— Я не помогал евреям. Если бы я помогал, то поставил бы семью в опасное положение. Я чувствую себя виноватым, понимаешь? Когда ничего не делаешь, то возникает ощущение вины.

— Я понимаю.

— Я боялся помогать евреям. Я боюсь работать на Сопротивление и, хуже того, об этом даже страшно подумать, — боюсь сотрудничать.

— Сотрудничать?

— С немцами. Некоторые так делают.

Флора была потрясена.

— Я этого не знала.

— Вот почему я чувствую себя таким беспомощным. Я думаю только о спасении своей шкуры.

— Попытайся рассудить разумно. Не преуменьшай своего мужества, это абсурдно.

Лежа в постели мистера и миссис Феллоуз после бесцветного занятия любовью, казалось выспренним говорить так, но она тем не менее повторила:

— Не преуменьшай своего мужества.

— Маленькая смешная Флора. — Он лег на спину, притянул ее голову к себе на плечо.

— А помнишь тот пикник? Какие красивые были Космо и Хьюберт, и девочки, такие глупенькие и милые. Они так забавно пели.

— Сейчас у них семьи, как и у тебя.

— Я не думаю, что от этого они стали не такие глупые, но это своего рода мужество. Моя жена такая. У нее дар — не воспринимать жизнь всерьез. Ты думаешь, я слишком стар, чтобы этому научиться?

— Тебе не надо учиться. Это уже смелость — признаться, что ты боишься. Но ты не должен без конца твердить про это.

— Тебе скучно?

— Немного. — И она растерялась.

— Сказать тебе, что больше всего меня пугает?

— Что?

— Я до чертиков боюсь, что появится гестапо и арестует меня, когда я в ванной.

— Это я могу понять. Именно потому ты и приехал в Англию, чтобы в безопасности помыться?

— Да, одна из причин.

— А ты рассказываешь жене о своих страхах? — Она попыталась представить себе его жену. Он ничего не говорил о ней, кроме того, что она глупая и смелая.

— Она не поймет. И я не посмею ее тревожить. Но с тобой я могу поговорить.

„Ну да, как с незнакомым человеком“, — подумала Флора. Феликс снова заснул.

Флора уснула почти на рассвете. А проснувшись, высвободилась и пошла к себе. Умылась, почистила зубы, причесалась. Одевшись, тихо продолжала обход по дому, заканчивая дела и стараясь не потревожить Феликса. Когда он уйдет, она тоже примет ванну, проверит, все ли в доме в порядке, сядет на поезд и отправится в деревню.

Времени расспрашивать Феликса уже не было, слишком поздно. Он проснется, примет ванну, позавтракает и уйдет, оставив ее со знанием цены на капусту и брюкву в оккупированной Голландии. И знанием того, что он любит смелую, глупую жену, что он любил и любит Билла Виллоубай и что он напуган. В общем-то достаточно много.

И в то же время Флора чувствовала себя обиженной. Он совсем не интересовался ее жизнью, ни о чем не спросил, просто использовал ее.

— Удобный сосуд, куда можно спустить свой страх, — сказала она громко и отправилась на поиски свежего лезвия мистера Феллоуза. „Феликс расскажет, что он провел ночь с проституткой, — подумала она раздраженно. А потом велела себе: — Ну давай, смелее, будь честной, этот мужчина понятия не имеет, кем он был в твоей жизни“. Пытаясь вернуть себе своего знакомого Феликса, она громко рассмеялась и пошла стучаться в дверь спальни хозяев, будить его.

— Пора вставать. Я принесла тебе лезвие.

За завтраком Феликс развеселился. Он сказал, что ванна была замечательная, а завтрак вкусный, какое наслаждение выпить настоящего кофе. Она должна приехать к ним погостить после войны, она полюбит Джулию. На пороге Феликс поцеловал ее.

— Было так хорошо поговорить с тобой. Хотя ты, наверное, подумала, что я много наговорил чепухи.

— Береги себя, — сказала она.

— Не бойся. — И еще: — Лучше, если ты никому не расскажешь, что я был здесь.

— Не расскажу. Мои хозяева все равно ничего бы не поняли.

„Но он не интересовался моими хозяевами, — подумала она, когда он весело шел по улице. — Как и тем, что извел весь запас горячей воды для ванны. По крайней мере, я смогла обеспечить ему безопасную ванну“. — Флора наблюдала, как он дошел до почтового ящика на углу и исчез. Несмотря на онемелость и застылость, Флора ощутила печаль по Феликсу и по себе самой, по тому человеку, с которым разделила постель Феллоузов, — с тем человеком, которого она, как оказалось, даже не знала.

Когда она убирала постель, она подумала, что лучше бы никогда не видела Феликса, он ограбил ее, украл мечту.

ГЛАВА 47

— Мы не можем пробыть долго, — Мэбс стояла, а Ирена, ползая на коленях, подшивала подол юбки. — Мы сегодня встречаемся с Хьюбертом на ленче.

— А как он? — Рот Ирены был полон иголок.

— Хорошо, похоже, хорошо.

— Я не видела его с тех пор, как он был мальчиком.

— Вы не узнаете его, он пополнел и начал седеть. Но брови еще гуще, чем раньше.

— Он женат?

— Говорит, что женится после войны. Но тем не менее, девушек полно. Он кем-то в Военно-морском флоте, как Космо — в Военно-воздушных силах.

— Его мать умерла, — добавила Таши из шезлонга. — Так что он теперь при деньгах.

— И при репутации, — сказала Ирена, пришпиливая подол юбки, — левого журналиста. — Ну вот, так. — Она отклонилась назад, а Мэбс поворачивалась.

— Можно обойтись без репутации Хьюберта, — сказала Мэбс, вылезая из платья. — Вам еще понадобится примерка?

— Да, — сказала Ирена. — Теперь твое платье, Таши.

Она шила им вечерние теплые платья, которые можно носить холодной зимой.

— Расскажи Ирене о люстре, — попросила Таши, когда Ирена надевала ей недошитое платье через голову.

— Про люстру? — проговорила Ирена переводя взгляд с Таши на Мэбс.

— Да, про люстру, которая заставила отца поменять свое мнение о Гитлере, — засмеялась Мэбс.

— Стой спокойно, — велела Ирена Таши.

— Ну расскажи ей, теперь она англичанка и поймет, в чем дело.