Разумное животное
Шрифт:
«Ассоциация американских матерей» опубликовала почти тотчас же свод мнений, звучавших примерно так же. «Поскольку дельфины говорят, — заявляли матери, — никто не может обращаться с ними как с животными. Поэтому какое право имеет доктор Лилии или любой другой ученый погружать электроды в мозг этих существ? Какое право имеют директора океанариумов заставлять их работать бесплатно и без нормированного времени, подобно цирковым животным? И почему директора бассейнов навязывают дельфинкам их партнеров, в то время как на воле, в естественной среде, дельфинки выбирают их свободно, по собственному вкусу?»
Что же касается реакции различных церквей, то ее следует отнести к самой возвышенной по духу и самой глубокой по сути затронутых вопросов, поскольку от них зависел будущий статус дельфинов в человеческом обществе. Первым поднял этот вопрос пастор-евангелист Линд в наделавшей много шума статье «Долг Ионы». Лиид призывал обратить внимание на то, что дельфин относится к cetcea [28] , подобно киту (или, вернее, кашалоту), который проглотил Иону. Разве не примечателен уже тот факт, что кит (говоря традиционным языком)
28
Китообразные (латин.).
Линд говорил, что эти мысли возникли у него при чтении стенограммы конференции 20 февраля. Ему показалось, что человек еще не уплатил своего долга признательности по отношению к китообразным, поскольку последние отмечены с древнейших времен печатью провидения, как совершенно особые для человека существа. Линд писал, что он был глубоко потрясен, когда в ответ на вопрос одного благонамеренного журналиста Фа спросил со свойственной ему откровенностью и непосредственностью: «Кто такой бог?» Какой христианин, вопрошал Линд, не был бы охвачен горестным чувством перед лицом такого неведенья? Конечно, журналист ответил как мог, но единственным действительным ответом — Линд не боялся этого произнести — было бы приобщить дельфинов к слову божьему. Ибо вопрос «Кто такой бог?» продиктован не банальной любознательностью, которую человек способен удовлетворить своим ответом, истинным или ложным, в зависимости от отвечающего. Этот вопрос: «Кто бог?» — уже сам по себе есть духовное томление. Если Фа, как все об этом свидетельствует, разумное существо, он способен причаститься к таинствам веры.
У многих пасторов-евангелистов, так же как и пасторов других сект, смелый тезис Линда, однако, не преминул вызвать отпор и возражения. «Конечно, — писал по этому поводу пастор-баптист Д.М.Хоторн, — животные занимают свое место в мире божьем. Как и человек, они творения Бога, поскольку — от самого великого до самого малого — он извлек их всех из Небытия. Но Бог поставил их на более низкое место в иерархии существ и подчинил человеку. Бог не дозволил им любить Его, благоговеть перед Его таинством и вкушать награду в Его царствии небесном. Я согласен допустить вслед за Линдом, — продолжал Хоторн, — что дельфин Фа являет собой разумное существо. Но, к сожалению, душа и разум не синонимы. Есть ли у дельфинов душа? Вот в чем вопрос. Чтобы быть в этом уверенными, необходимо не менее чем божественное откровение или по крайней мере знамение, неоспоримое и несомненное. Обращение дельфинов к христианскую веру было бы великодушным деянием, но оно, возможно, открыло бы путь прискорбным вольностям, поскольку мы должны были бы отступить от текстов писания, данных нам Богом, чтобы мы строго им следовали. Имеем ли мы право, — спрашивал Хоторн в заключение, — изменить одновременно букву и дух Священного писания и сказать дельфину, наставляя его в вере, что искупитель умер на кресте во имя его спасения?»
Именно в этот момент в полемике раздался голос преподобного отца Шмидта. Родившийся во Франции, вероятно еврей по происхождению, Шмидт, получивший воспитание в Канаде и США, был иезуитом широкого и универсального ума. Доктор теологии, доктор биологических наук, этнолог, социолог, нумизмат, археолог, он знал, кроме двух своих родных языков (английского и французского), итальянский, испанский, немецкий, румынский и чешский (на котором он говорил, по уверениям чехов, без акцента, что весьма редко среди иностранцев). Он находился в переписке с Тейяром де Шарденом, лордом Бертраном Расселом, Гюнтером Андерсом и философом-марксистом Гароди, На седьмом десятке он взялся за изучение русского языка, «чтобы, — говорил он, — читать Толстого в подлиннике».
Шмидт обрушился на тезис Хоторна, проделав это энергично и талантливо. Он плох, во-первых, уже тем, говорил Шмидт, что такой взгляд означает поддержку религией отвратительной и смехотворной речи, произнесенной П.О.П.’ом в Атланте. В этом заключена большая опасность, от которой Хоторн первый бы предостерег, заметь он ее своевременно. Христианство, если оно не хочет себя дискредитировать, не может казаться связанным с отсталыми политическими доктринами. Оно должно, напротив, стараться сохранить контакт с эволюцией, происходящей в мире, ассимилировать прогресс мысли и стремиться включить в себя тем или иным образом наиболее важные открытия науки. Хоторн, несомненно, прав, находя различие между душой и разумом. Но в данном случае на что опирается он, утверждая, хотя бы косвенно, что у дельфинов нет души? Что такое в действительности душа, как не способность того или иного существа ощутить метафизическую гнетущую неудовлетворенность своим земным жребием я освободиться от нее в порыве веры? Религиозные верования дельфинов, продолжал Шмидт, в том виде, в каком они предстают в описании Би (пресс-конференция 20 февраля), наивны и упрощены; это не мешает им, однако, содержать в себе основные элементы религиозного чувства: понятие о потерянном рае: дельфины были согнаны с земли в отдаленную эпоху; понятие о потустороннем мире: земля — рай, куда они попадают после смерти; понятие о самопожертвовании: они готовы отдать жизнь, чтобы быстрее и вернее достичь вечного блаженства; понятие о вызывающем обожание совершенстве: они испытывают живейшее чувство любви к человеку, воспринимаемому (ошибочно) как существо абсолютно доброе и всемогущее. Французский писатель Веркор прав, продолжал Шмидт, утверждая, что единственный подлинный критерий человеческого начала — это не физический облик, не язык, не даже разум, это — религиозное чувство.
Вопреки тому, что думает Хоторн, нет необходимости ожидать божественного откровения, ибо откровение как раз именно в том и состоит, что сегодня уже можно думать о приобщении дельфинов к христианской вере, имея возможность его осуществить. Знамение неоспоримое и несомненное,
которого требует Хоторн, нам уже ниспослано, — это чудесное появление дара речи у дельфинов.Антропоцентризм, развивал Шмидт свои мысли далее, подобно геоцентризму, отжил свой век. Человек больше не один на планете. Отныне животным, отвечающим тем критериям, согласно которым сам человек определяет свою сущность, он должен относиться как к равным себе. Преодолев консерватизм ревнивых умов, можно понять, что человек и дельфин — это одно и то же существо, называемое разными именами. Не будет абсурдным поэтому сказать дельфину, что Христос умер на кресте, чтобы его спасти, ибо под Человеком необходимо будет отныне подразумевать всякое существо, наделенное религиозным чувством и могущее быть наставленным в истинной вере с помощью членораздельного языка.
Еще раз, возвращался Шмидт в заключение к своему любимому тезису, обнаруживается, что нет действительной антиномии между наукой и религией. Наука, напротив, приводит нас к расширению понятия «человек», что открывает перед нами захватывающие перспективы: благодаря науке мы «можем теперь добиться того, что слово Христа проникнет до самых глубин океанов.
После появления этой статьи многие священники, принадлежащие к различным церквам, обратились к Лорримеру, испрашивая разрешения получить доступ к Фа и Би для наставления их в вере. Они натолкнулись на вежливый отказ. Комиссия, отвечал Лорример, понимает, сколь высокими побуждениями были продиктованы эти просьбы, но в настоящий момент она не видит возможности их удовлетворить, поскольку место, где профессор Севилла обучает Фа и Би, приходится держать в секрете по вполне понятным причинам, связанным с обеспечением безопасности [29] . С официальной точки зрения проблему приобщения дельфинов к христианской вере нельзя считать достаточно назревшей.
29
Эти «вполне понятные причины» не были, однако, истинными, как Лорример откровенно сказал Адамсу позднее в частной беседе. «Психологи — ну, это еще куда ни шло. Но священники! И я и вы, Дэвид, христиане, и это никогда не мешало нам исполнять свой долг. Но бог знает, как будут реагировать Фа и Би, если набить им голову Евангелием. Чего доброго, они еще начнут отказываться служить в армии по мотивам религиозного характера!»
Совсем иная проблема привлекла внимание Белого дома и показалась ему требующей немедленного решения. Было решено, что недостаточно обучить одного пли двух дельфинов. Если дельфинам предстояло стать столь ценными помощниками для военно-морского флота США, то следовало незамедлительно принять все меры для обеспечения их массового рекрутирования. Настропаленный своими советниками, президент Соединенных Штатов не терял времени: он действовал. На помнив, что 25 сентября 1945 года президент Трумэн принял историческое решение, аннексирующее континентальный цоколь США, — решение, которое отодвинуло подводные границы страны далеко за пределы территориальных вод, — правительство США провозглашало, что оно считает отныне принадлежащими США дельфинов, косаток, кашалотов и других китообразных, чей район спаривания и выведения детенышей заключен в границы континентального цоколя Соединенных Штатов. Вследствие этого уничтожение, поимка и ловля вышеназванных китообразных запрещается для всех кораблей, катеров и лодок, для всех рыбаков, групп рыбаков и рыболовецких предприятий какой бы то ни было национальности и входит исключительно в компетенцию военно-морского флота США.
Этот текст имел, однако, значение, выходящее за рамки тех практических соображений, которыми руководствовались его авторы. По существу, он вносил в историю человечества компонент огромной важности: впервые возникло понятие «дельфина-американца».
9
Зарубежные отклики на конференцию 20 февраля не были неожиданными: вежливые в социалистических государствах, восторженные в дружественных странах, восторженные и проникнутые беспокойством в государствах третьего мира. В этих странах, где эскалация во Вьетнаме с каждым днем порождала все большее беспокойство, ответственные лица вполголоса задавали себе такие вопросы: сколь далеко продвинутся еще Соединенные Штаты в индустриальном развитии, в чудесах, творимых наукой, и в экспансии на всех континентах? Не опьянит ли их теперь всемогущество и не станут ли они всякий раз, как только маленькая страна окажет им какое-либо сопротивление, посылать своих дельфинов минировать ее порты и топить ее флот?
В Англии А.С. Крессент — член парламента — задал вопрос премьер-министру, каким образом Великобритания, морская держава по самой своей сущности, позволила опередить себя до такой степени в исследованиях дельфинов. А.С. Крессент считался эксцентричным франтирером и несколько свихнувшимся типом даже в своей собственной партии, но к его агрессивным, безудержно резким и всегда сенсационным выступлениям прислушивались.
Премьер-министр ответил, что, разумеется, «эта страна» располагает блестящими цетологами, но Великобритания не имеет возможности расходовать сотни миллионов фунтов стерлингов на одну лишь цетологию, и, кроме того, среди омывающих британские берега вод нет теплого моря, необходимого для разведения дельфинов. А.С. Крессент спросил, неужели премьер-министр настолько несведущ в морских проблемах, что даже не знает о существовании дельфинов, обитающих в холодных морях. Премьер-министр ответил, что Фа и Би принадлежат к виду Tursiops truncatus, а Tursiops truncatus, насколько ему известно, живут в теплой воде. А.С. Крессент заявил, что, по его мнению, температура воды не имеет никакого отношения к делу. Исходя из своего собственного опыта, он не видит, почему холодная вода является препятствием в обучении грамоте. (Смех.) Он спросил у премьер-министра, к чему расходовать ежегодно огромные суммы на королевский флот, если дорогостоящий английский авианосец может быть затоплен в несколько минут вражеским дельфином, которого не в состоянии обнаружить никакой сонар. (Hear! Hear! [30] )
30
Браво! Браво! (англ.)