Разве бывают такие груши (рассказы)

В конце концов я приношу цветы домой, на вопрос мужа, откуда они, вру, что подарил знакомый мужчина, и муж сразу же интересуется, а не сможет ли этот мужчина достать ему для машины карданный вал.

Я ставлю цветы в вазу, все еще не сдаваясь, планирую отнести их по назначению завтра утром, но утром стебли поникли, бутоны сморщились, а на тумбочке - ворох опавших лепестков.

И тогда, вспомнив, что совсем недавно у меня у самой был день рождения, я решаю, что раз в жизни могу подарить и себе дорогой и красивый букет.

Вообразив, что увядший букет, стоящий передо мною, и был как раз тем самым букетом, я жалею только о том, что во вчерашней спешке и беготне не рассмотрела цветы как следует и не смогу теперь даже вспомнить, какие они были.

1993

Чужие письма

Я люблю читать чужие письма. Нет, не подумайте обо мне плохо - я, конечно же, не краду их и не подглядываю. Но знакомые однажды отдали мне для дачи старый круглый стол, брошенный уехавшей из их квартиры соседкой. Соседка эта в своей комнате почти не жила, сдавала ее студенткам. Когда грузили стол, из него вывалилось письмо и фотография морячка в тельняшке. Письмо было к девушке Людмиле, моряк упрекал ее, что она теперь "ходит с другим". Еще он писал, что с его стороны все - так, как было, но если она не ответит, то писать он ей больше не будет. Письмо было подписано Шишкиным Васей, а все оставшееся от письма место на листке было исчерчено выведенными другим почерком тренировочными росписями. Простенькой закорючкой было нацарапано "Шишкина Людмила" и тут же зачеркнуто. Другим, более прихотливым, сложно-неразборчивым вензелем, начинающимся тоже с буквы "Л", был любовно изрисован весь остаток листа. Эти вензеля подписывали, видно, морячку приговор.

Я долго не выбрасывала письмо Васи Шишкина, перечитывая его, представляла морячка, сидящего на своем корабле и ждущего почту. Я представляла и Людмилу, которая, прикусив от старательности кончик языка, изобретала в это время подпись с фамилией нового жениха на письме жениха отвергнутого.

А как-то раз в старых маминых фотографиях я нашла еще другое письмо старинную открытку с красавицами в длинных пеньюарах, застывших с прихотливо выгнутыми шеями и воздетыми вверх торчащими из воздушных рукавов ручками. Когда я перевернула открытку, я увидела немного расплывшийся, но, в общем, понятный адрес: ...ский уезд, деревня Сосновка, г-ну Воричу. Я кинулась было читать, но, увы, текст был на незнакомом мне языке, только в скобках в середине открытки было приписано по-русски "хорошенькая подруга". На штемпеле стоял октябрь девятьсот девятого года. Я обращалась с открыткой к знакомым филологам, никто не мог прочитать текст. Моя мама не знала, откуда взялась открытка и, рассматривая ее, я думала еще и о господине Вориче, о хорошенькой подруге, о капорах, сюртуках, тростях, канотье, шляпках с лентами, кудрях, украшенных живыми цветами, пикниках, поместьях и прочих, неведомых сейчас, но обыденных некогда, как теперешняя авоська, атрибутах, след которых отпечатался, наверное, в так и непрочитанной открытке, лежащей здесь, у меня в руке.

В третье чужое, тоже очень заинтересовавшее меня письмо, я и не пыталась заглянуть. Его читал негр, сидящий напротив в метро. Я смотрела нормальный негр - кроссовки, джинсы, курчавые меховые волосы. Я видела конверт с яркими марками, негр читал письмо - почему бы и нет, у него тоже есть, кому прислать весточку. О чем ему пишут?
– думала я.
– Кланяются ли ему многочисленные родственники или уверяет в любви шоколадная невеста, или просто беспокоится мама. Я не представляла, какими словами может быть написано негритянское письмо и смотрела на парня со жгучим разочарованием.

Любопытство к чужой жизни одолевает меня. "Умерла Варвара Петровна, пишет уже именно мне моя старая тетка.
– Все меньше и меньше остается людей, знающих нас". Действительно, меняются поколения, люди уходят, приходят новые, чужие, равнодушные к людям прежним. Я хотела бы собрать коллекцию писем всех людей, живущих и живших на земле - коллекцию отражений их жизней и судеб. Я хотела бы рассортировать, разложить по ящикам, перебирать свое сокровище на досуге. А если бы сверху ко мне поступил запрос, отчего это я присваиваю чужие полномочия, я бы ответила Господу Богу, что ни на что не претендую, просто мне очень жаль, что не остается следов, что археологи находят лишь черепки да вазы, а хочется, чтобы не пропало то, что - среди них, хочется все задержать, остановить, вернуть хоть как-то...

1989

Букет пионов

Я встречаю их у родительского лифта, давно уже я их не видела, но опять, как и раньше, чувствую досаду и неловкость. Мы стоим, молчим, ждем, когда лифт приедет, а лифт маневрирует где-то там, наверху, помигивает красная лампочка, похоже, балуются мальчишки. В напряженной тишине громко звучит его дыхание, я украдкой бросаю взгляд - он постарел, обрюзг: отвислые усы, живот, запах перегара, букет пионов в руках. Она - совсем седая, раньше была яркая, крашеная блондинка.

Лифт приезжает, мы все заходим, она, не спрашивая, нажимает кнопку нужного мне этажа. Они живут этажом выше, как раз над нами. Из месяца в месяц в прежние времена они нас заливали,

В те годы он носил форму, был толстым майором с красной рожей и тонким голосом. Этим голосом он матерился, не давая спать по ночам, воспитывая, и судя по воплям, не только морально, свою крашеную жену или нашкодившего сына. Этим голосом он в праздники выводил заполночь "Бродяга, судьбу проклиная...", перемежая песни топаньем, от которого у нас сыпалась штукатурка и качалась люстра. Этим же голосом он вопил, что у них ничего не течет, когда мои взбешенные очередным, сразупослеремонтным заливом родители бежали наверх, к бывал скандал, составление актов, долгие тяжбы.

– Это ужас, а не семейка, - возмущалась мама, капая валерьянку.
– Вся кухня в банках, тряпках, флакончиках, у самой под глазом синяк, на ребенка страшно глянуть!

Я не раз видела их и в ближнем парке в жаркие летние дни - они сидели на одеяле с какими-то мужиками и тетками, пили портвейн, майорша визгливо хохотала, а их малыш с красными от диатеза щеками топтался около, зажав в руке кусок соленой рыбы.

Он подрос, пошел в школу, часто терся в парадной, забывая ключи, у него был вечно сопливый нос, полуоткрытый от насморка рот и вопросительно-изумленное выражение.

А потом они взяли участок, стали заливать все реже, их балкон сделался похож на склад пиломатериалов, и по субботам они втроем чинно выходили из дома с рюкзаками, саженцами и рейками, озабоченно следовали на автобус, с молчаливым превосходством глядя на встречный, необремененный дачами, просто прогуливающийся народ.

А недавно они в последний раз разбудили моих родителей - он гудел что-то своим тонким голосом, она громко плакала и причитала. Соседи сказали, что их вернувшийся из армии сын разбился, поехав встречать Новый год за город, на чьем-то автомобиле.

Мы едем в лифте, она смотрит на пионы, спрашивает:

– Думаешь, распустятся?

– Женщины сказали, должны, - тяжело дыша, отвечает он и тоже смотрит на влажные, мясистые, темно-красные бутоны в своей татуированной руке. Двери открываются, я молча выхожу, а они уезжают выше - седая поблекшая женщина и грузный мужчина со свистящим дыханием, внимательно разглядывая букет пионов, которые должны распуститься.

1992

Ужас

Это началось, когда однажды я вышел в полдесятого а аптеку, в это время я обычно сижу дома, смотрю телевизор, а тут решил выйти, купить жене капли в нос. Была осень, я шел дворами, и вдруг меня поразило, как кругом пусто и жутко, горят только окна, пустые дворы, пустые скамейки, редкие фигуры собачников с поводками да собачьи хвосты мелькают в кустах. Я дошел до аптеки, а на обратном пути мне попались два мордатых парня в ватниках, они громко топали сапожищами, перемежая нехорошими словами малосвязную речь. Они прошли, не посмотрев, не обратив на меня внимания, я же оглянулся, прибавил шагу и, добежав домой, закрылся на цепочку. По телевизору как раз показывали новости, и я впервые пропустил их через себя, поняв, что все эти трупы действительно лежат в лужах крови в таких же темных дворах, в похожих на нашу квартирах.

Мы живем с женой, моя жена - хорошая женщина, она шьет, стирает и возится на кухне. Она всегда занята и не успевает задуматься, а когда отдыхает, любит грызть карамель и смотреть фильмы. Она ахает и плачет, узнав, что из соседнего двора неизвестно куда свели двух мальчиков, или, что бетонной плитой раздавило на стройке девчонку, но когда нам привозят на выходные внуков, она, закрутившись в делах, выпускает их одних гулять во двор.

Мне приходится выходить, стоять и смотреть, как они катаются с горки, я отслеживаю прохожих - кто знает, куда и зачем они идут - вот этот здоровый, с красным шарфом, может - убивать и грабить, а та, в дубленке - заманивать и наводить. Я забираю ребят домой, но и дома не вздохнешь с облегчением - я читал недавно, что радиоактивное вещество, замешанное в панельную перегородку, погубило в одной квартире четырех детей.