Разведчик «Мертвого сезона»

Я профессиональный журналист, было ему в ответ: и у нас свои секреты и способы работы, привыкаем.

Он погрустнел:

— Руководство приостановило вашу работу, но я до сих пор не знаю почему. Где и чем наследил — языком, делом, мозгами? Мне по-человечески обидно и досадно. А то, что выбор мой пал на вас: судьба. — И хитро рассмеялся.

— Вы чему улыбаетесь?

— Мой шеф не знает о наших встречах и, надеюсь, так и останется в неведении; вас это страшит или увлекает?

Я ответил откровенно:

— Боюсь.

Он спокойно заметил:

— Правильно делаете.

Мы простились.

В конечном итоге у меня дома образовалась пачка исписанных страничек с нетленным содержанием. Об этой папке и о встречах с Молодыем я решительно никому не говорил: ни жене, ни закадычным друзьям. Такое решение было продиктовано мне природной осторожностью и рассудительностью, я понимал, что у меня в руках мина с часовым механизмом, способная в любой момент «рвануть», причем, не по моей воле.

Исключение сделал только для нового главного редактора «Комсомолки». Отдав ему папку, перевязанную бантиком, я кратко сказал (мы были с ним знакомы давно, он начинал у нас замом): Лева, даю тебе на хранение свои журналистские записи, если хочешь, просмотри их, но большого удовольствия из-за моего почерка ты не получишь, тем более что там много символов, которые без меня трудно расшифровать.

Я точно «просчитал» ситуацию. Лев сунул папку в один из своих многочисленных ящиков, не раскрыв ее, и забыл о ней на долгие годы, пока я сам о папке не вспомнил. Бог меня простит, учтя время, в котором мы жили.

Вернусь, однако, к встречам с Молодыем. Главное: беседы были нам воистину всласть. И ему откровенничать, и мне услышать исповедь грешника. Правда, не ведаю, что испытывает священник, отпуская грехи, но что ощущает журналист, я теперь знал.

Мне почему-то было очень горько и больно за моего собеседника: его душевное одиночество способно было любого потрясти.

Нет нужды описывать процедуру и форму наших разговоров, все это по сути видно и узнается по самой повести. О самом первом разговоре я все же скажу читателю. В нем Молодый изложил мне некие условия для будущих бесед. Прежде всего, сказал он, как и на Лубянке, ничего не записывать — раз. Второе: желательно (он употребил мягкий вариант запретительства) полностью доверять мне, независимо от того, правдиво ли звучат мои слова, аргументы и логика, это важно не столько мне, сколько вам и вашей публикации, если она будет.

Поверьте, добавил после паузы, дав мне переварить услышанное, я не буду лгать, но наши порядки специфичны, я знаю их лучше вас.

И последнее: вы узнаете разные имена и цифры — как быть с этим? Отвечаю на незаданный вопрос: запоминайте и после расставания дуйте домой и записывайте. Ошибетесь? — не беда, это не страшно, наша работа не математические или физические формулы, наша наука бытовая, в ней важен принцип, а не скрупулезность. Напутаете в цифрах? — на пользу. Назовете Иванова Сидоровым? — они и так останутся живы и себя все равно узнают, зато прицепиться к ним никто не сумеет. Вы все поняли?

— Понял, — сказал я, — например, фамилию вашего миллионера я услышал с буквой «г». Можно писать, как я слышу или как на самом деле?

Он сказал:

— Повторите вопрос.

Я ответил:

— Лонсдейл или Лонгсдейл?

— Лишь бы в печь полез — полная вам свобода.

— Позвольте, — тихо воскликнул я (если уместно восклицать шепотом), — я буду писать «документальную» повесть, а придумать каждый лучше меня умеет!

— Вы очень интересный человек, — улыбнулся Молодый, — у вас как раз и получится больше документальности, чем у рисующих с натуры художников-реалистов, одно примитивное вранье. Лично я предпочитаю Шагала и Пикассо, самых ярких документалистов, по крайней мере, для моей родной профессии. Вы понимаете меня и наши профессиональные мозги и психологию? Вот об этом и пишите. Если у вас получится…

* * *

Самое поразительное заключается в том, что много времени спустя, когда уже была опубликована повесть, на читателя хлынул поток воспоминаний о К.Т. Молодыем. Это были публикации под видом откровений Молодыя в минуты расслабленности, да еще снабженные пошлыми «дамскими» подробностями о победах разведчика вовсе не на том фронте.

Одному из «очевидцев», не удержавшись, я позвонил домой: вы можете показать мне, если не возражаете, записи рассказов Молодыя, сделанные вами лично?

Конечно, было в ответ, я сейчас поищу в архивах (!) и тут же отзвоню вам.

До сих пор жду звонка, десять лет миновали…

Дополнения

Дополнение первое К.Т.Молодый и Р.И.Абель

1.1. Биографические справки

Молодый Конон Трофимович

Молодый Конон Трофимович родился 17 января 1922 года в Москве в семье научных работников. В октябре 1929 года умер его отец, и мать одна, в трудных условиях продолжала воспитывать двоих детей. Всесторонне развитая, серьезная и трудолюбивая женщина, профессор НИИ протезирования, Евдокия Константиновна Молодый приобрела известность в ученом мире, в том числе за рубежом. В период Великой Отечественной войны она была военным хирургом.

В 1932 году с разрешения советского правительства Молодый К.Т. выезжал в США, где учился в средней школе г. Сан-Франциско. Проживал у тетки, которая переехала в эту страну еще в 1914 году.

В 1938 году возвратился в Москву и продолжал обучение в 36-й средней школе, которую окончил в 1940 году. В октябре того же года был призван на службу в армию.

С первых дней войны находился на фронте и всю войну занимался фронтовой разведкой. В должности помощника начальника штаба отдельного разведывательного дивизиона лейтенант Молодый К.Т. не раз пробирался в тыл противника, брал «языков», добывал необходимые командованию сведения.

За мужество и храбрость, проявленные при выполнении заданий командования, награждался государственными наградами.

В 1946 году демобилизовался и поступил в Институт внешней торговли, на юридический факультет. В институте изучил китайский язык. В 1951 году, по окончании института, остался преподавать в нем китайский язык. Принимал участие в создании учебника китайского языка.

В 1951 году Молодый К.Т. был направлен на службу в нелегальную разведку органов безопасности. В 1954 году по заданию руководства выехал в Великобританию по паспорту канадского бизнесмена Гордона Лонсдейла и приступил к выполнению заданий в качестве руководителя нелегальной резидентуры. В течение шести лет резидентура Бена (оперативный псевдоним Молодыя К.Т.) добывала ценную секретную документальную информацию, которая высоко оценивалась Центром.

В 1961 году в результате предательства сотрудника польской разведки Михаила Голеневского, перебежавшего в США, ЦРУ сообщило британским спецслужбам полученные от предателя сведения на агентов нелегальной резидентуры Бена, работавших на базе ВМС в Портленде. В январе 1961 года Молодый К.Т. был арестован на встрече с агентами в момент получения им документальной секретной информации.

Состоявшийся в марте того же года суд над разведчиком-нелегалом приговорил его к 25 годам тюремного заключения. Во время ареста, следствия и судебного процесса Молодый К.Т. вел себя стойко и мужественно, не выдав никаких секретов.