Разведчик
Шрифт:
– Кто стрелял?
– Вы что, издеваетесь? – пришлось крикнуть мне в ответ. В столицы Колонии палят из пулемётов, а эти дебилы ко мне пристали. – Я стрелял.
Милицейские быстро подбежали ко мне.
– Лейтенант разведбатальона Виктор Ахромеев, – представился я. – Шпана пыталась магазин ограбить. Я их успокоил, одного навсегда. Блин, мужики, что в городе происходит?
Удостоверение я доставать пока не стал, а то ещё пальнут с перепугу.
Двое милицейских переглянулись друг с другом весьма характерно. Тут я насторожился.
– Сержант Барулин, удостоверение, пожалуйста, –
Милицейские встали по бокам, но не как шпана, а грамотно – ни дать ни взять конвой.
– Сейчас, – ответил я и полез во внутренний карман за документами. – Только и ваши можно увидеть?
– Ну разумеется, – сказал Барулин и тоже полез за пазуху.
Я сделал вид, что копаюсь во внутреннем кармане, но не выпускал из поля зрения сержанта, тот тоже рылся у себя под мышастой курткой и косился на меня. Пауза затягивалась. Второй милицейский подошёл ко мне совсем близко, и я поймал знак глазами, который подал ему напарник.
Есть такое упражнение: правая нога сгибается, левая рука поднимается и тоже сгибается в локте, а правая рука опускается и совершает хватательное движение. Его-то я и выполнил.
Первый милиционер взлетел вверх с переломанной челюстью, второй, представившийся сержантом Барулиным, согнулся и завыл тонким голосом.
«Стечкин» снова был у меня в руке. Я успокоил Барулина парой оплеух, тот плюхнулся на асфальт.
– Ты чё, мужик, охерел? – простонал сержант.
И получил берцом по рёбрам, не сильно, но опрокинулся на спину. Я быстро его обыскал, нашёл внутри кошелёк почти без денег, револьвер и липовое удостоверение на имя сержанта Барулина.
– Отвечаем быстро, чётко: кто, откуда, зачем?
– Ты чё несёшь? – простонал «сержант», держась за пах.
Невежливо отвечать вопросом на вопрос, тем более в такой ситуации. «Сержант» это понял, когда я врезал ему пяткой по щиколотке.
– Слушай, тварь, – прохрипел я, тыкая ему пистолетом в лицо, – мне возиться с тобой некогда, я сейчас тебя грохну, и всё.
– Ннне надо. Я всё скажу. Я из ДОАРа, – промямлил сержант.
И получил ещё одну оплеуху.
– Какого на хрен ДОАРа?!
– Добровольческой освободительной армии рабочих, – вымолвил «сержант», – я там состою. То есть не в армии, а в партии рабочего профсоюза.
«Ну ни хрена себе?» – подумал я, а вслух сказал:
– Как ты в армию попал, усос?
– Я был разнорабочим на артзаводе. Два месяца назад мне предложили вступить в партию. А неделю назад куратор сказал, что есть дело. Специально для меня и Лоханкина. И велел прийти в штаб.
– Где штаб?
– У Северных Развалин.
– Кто куратор?
– Алёхин Дмитрий Сергеевич, он у нас в партии занимался связями с общественностью. Неделю назад он передал мне удостоверение, объяснил, как себя вести, чтобы на милицейского походить. А сегодня вечером вызвал в штаб, выдал форму. Велел ходить по городу, стараться задерживать офицеров.
– Хватит, – оборвал я «сержанта». – Шпана ваша?
– Ненне знаю. Ничего об этом не слышал.
– Эт ты, юродивый, жаль, некогда с тобой возиться, – вздохнул я.
– Не понял, вы о чём? – последнее, что спросил «сержант».
Два выстрела и два новых трупа на асфальте. Я обыскал
второго липового сержанта, у него оказался ИМ и тощий кошелёк, у главаря шпаны под коричневой курткой тоже обнаружился револьвер. Какая-то ночь револьверов. Пока я обыскивал трупы, пришёл в себя щекастый сопляк из шайки грабителей, посмотрел на меня мутными от ужаса глазами. Но я сегодня добрый, да и просто патроны тратить неохота.– Вали! – приказал я.
Щекастый поднялся и пулей полетел по улице. Жить всем хочется.
А я, спрятав стволы за мусорный бачок (оружие так себе, но потом продать можно будет), побежал в другую сторону, туда, откуда слышались выстрелы.
11. Бунт
звонко пропела белокурая девочка со сцены.
– Да ты кто есть?Девчонка и гордячка…– Стоп, стоп! – закричал из глубины зала главный режиссер. – Лика, ты что, не видишь, что у тебя стеклянный шар погас. Что ты поёшь? Аглая! – снова закричал режиссер, его голос эхом отскакивал от стен.
– Аглая! – тоже крикнула Лика.
Девушка выглянула из-за кулис:
– Что случилось?
– Шар не работает, – Лика приподняла на ладони стеклянную сферу.
– Ой, извините. Сейчас исправлю.
– Так, перерыв пять минут, – сказал режиссер.
Катя Завольская, девушка, играющая Цири, спрыгнула со сцены и направилась в зал к Лопухину, который разминался с мечом. Лика протянула Аглае стеклянный шар, который, по замыслу постановщика, должен гореть алым светом.
Вдруг в зал вошли вооружённые люди. Лика заметила их боковым зрением и осторожно подтолкнула Аглаю за кулисы, та вскинула голову:
– Что такое?
Лика прижала палец к губам.
– Что вам здесь надо? У нас репетиция, выйдите отсюда, – возмутился режиссер.
Вооружённый человек, шедший первым, жестко скомандовал:
– Всем стоять! Никому не двигаться.
– Бежим! – крикнула Лика и дёрнула Аглаю за руку.
Девушка упёрлась.
– Вы что, я не могу, – ответила она.
– Что вы несёте? – крикнул режиссер. – А ну пошли вон!
Налётчик, что приказал не двигаться, вынул пистолет из разгрузки. Грянул выстрел, и голова режиссера лопнула, обрызгав все вокруг красными брызгами.
– Бежим, дура! – рявкнула Лика и дёрнула Аглаю за руку.
Девушка поддалась и уронила стеклянный шар, грохот выстрела перекрыл звон разбитого стекла, а автоматные очереди взорвали зал с его идеальной акустикой.
– Стоять! Не двигаться! – снова разнеслось над залом, перекрывая поднявшиеся крики и визг.
А две девушки уже рванули в темноту кулис, пробиваясь через разный хлам, наступая на провода и лавируя между старых декораций – Лика знала, куда бежать, и тянула за собой Аглаю. Заметив свою сумку с рисунком, висящую на стуле, она на бегу подхватила её свободной рукой и повесила на плечо. Девушки бросились в тёмный служебный коридор, а за их спинами слышались крики и выстрелы.