Разведка боем

— Тогда и ты никому. Ни-ни.

Потихоньку народ собрался, началась лекция. Доцент Сидоров читал разно. Иногда бубнил заученный текст, иногда же уходил в дальние дебри, выискивая связь между Парижской Коммуной, восстанием Пугачёва и островом Рапа-Нуи. Тогда его слушали с интересом. А иногда и вовсе вспоминал узника Шлиссельбурга, народовольца, пилота, снайпера, академика Морозова, утверждавшего, что буржуазия фальсифицировала историю, и что весь древний мир с пирамидами, спартанцами и слонами Ганнибала — выдумка попов. Не было никакого древнего мира, а Ганнибал — это искаженный литовский князь Гедеминас, который на самом деле искаженный киевский князь Владимир, который крестил Русь, но не в десятом веке, а в шестнадцатом. Но, конечно, теория Морозова не является общепризнанной. Возможно, лишь причудливая игра ума. Двадцать пять лет Шлиссельбурга, даже и с газетой «Таймс» — штука не простая.

Но сегодня Сидоров был вял, рассеян, и ограничился пересказом учебника. Я думаю, что дело в первитине. То есть в его отсутствии. Его, кстати, собираются запретить вовсе, и что тогда будет с нашими лекциями?

Что-нибудь, да будет.

После перерыва аудитория ополовинилась. Заскучал народ, разбегается.

А я всё думал о тёмной стороне медицины, той стороне, которую затронул в своём реферате Суслик.

Врачебная тайна первоначально, в средние века и раньше (если Морозов не прав, и «раньше» действительно было) касалась не только и не столько сведений о больных. Прежде всего, это была тайна профессии, тайна ремесла. Акушерские щипцы, к примеру, оставались фирменной тайной семейства Чемберленов более ста лет. Составы снадобий тоже были величайшим секретом, недоступным для профанов. И не только были: почему у нас открывали то пенициллин, то стрептомицин, то еще что-нибудь, открытое много раньше? Потому что технология производства являет собой секрет, которым не делятся. Вот и сегодня — анабиоз крысок. Может пригодиться для полетов к далеким планетам, а может для выживания в атомной войне. Тайна! Ну, не такая и тайна, раз её доверяют студентам, но всё-таки… А, главное, зачем для исследования крысок руководство по патоморфологии человека, а?

Всё кончается, кончилась и лекция. Народ разбредался неспешно, а у дверей меня перехватил Сашка Горелик, пятикурсник. Ну, теперь-то на пятикурсника смотреть можно почти как на ровню, все-таки третий курс это кое-что. Не то, что зеленый первокурсник.

Сашка теперь возглавил «МедПункт», институтский ВИА. Круговорот состава на практике: одни оканчивают учебу, другие начинают. Третьи, как Сашка, выдвигаются на командные позиции. И, как всякий толковый командир, Горелик мечтает усилить и развить своё подразделение, сделать его лучшим. А что для этого нужно? Для этого нужно обновить парк инструментов. Гитары, синтезатор, барабаны, тарелки, усилители, электроприблуды. Это на скрипке Страдивари можно триста лет играть, с электроинструментами такое не проходит. То, что пять лет назад было желанной новинкой, сегодня разве что для колхозного клуба годится. А где хорошие инструменты? Там хорошие инструменты. За границей. А кто у нас ездит за границу? Чижик у нас ездит за границу. И валюты у него вагон. Или три вагона. Но Чижик, скажем мягко, жлоб. Чижик запросто с деньгами не расстаётся. Потому и денег много, что не расстаётся. Но если его, Чижика, затащить в «МедПункт», солистом, гитаристом, клавишником, тогда он наверное расщедрится и купит всем сестрам по мере потребностей. Вот Сашка и не прекращает попыток приобщить меня к музыкальной жизни мединститута.

Ну, я в ней участвую. В музыкальной жизни. Но не в составе «Медпункта», а привычной компанией: я коренник, Лиса и Пантера в пристяжке. Одну песню к восьмому марту готовим. Никаких «тили-тили», репертуар у нас классический. К восьмому марта — «Гори, гори, моя звезда». Спеть нужно так, чтобы каждая девушка считала, что она моя звезда и есть. Сверхзадача артиста, да. А Сашка будет аккомпанировать, потому что играть на рояле и одновременно петь ну никак нельзя.

Вот мы и прорепетируем сегодня немножко. Чуть-чуть. Минут двадцать. Без девочек. Сначала я показал, как играть. Потом Горелик играл, а я пел. Потом… потом… потом… Репетиция не репетиция, если потом не изойдешь. Не то, чтобы изошел, но вспотел, не без того. И Сашка тоже. Не трали-вали играет, а классический роман, почувствуйте разницу. Нет, технически это не трудно, но я строг и придирчив. Терпит. Потому что верит и надеется на новый синтезатор.

А после репетиции я опять поехал в редакцию «Поиска». Она, редакция, это три комнатки, которые нам уступила «Степь» Не за красивые глаза уступила, но оно того стоит. Дом Шкляревского и расположен удачно, и сам по себе симпатичен. Ну, и главное богатство — это люди. Кое-кто из «Степи» подрабатывает у нас. Да многие. Начиная с главного редактора этой самой «Степи». Потому что «Степь» на дотации, а мы — на хозрасчете. Не вся прибыль остается у нас, далеко не вся, но и того, что остаётся, достаточно, чтобы зарплата наша была много больше, чем у соседей. В иных условиях это породило бы распри и неприязнь, но девочки поступили просто: взяли степняков в сотрудники. Кого на полставки, кого на четверть, кого вообще на разовые договоры. Недовольные остались (почему мне четверть, а Петрову половина?), но кусать кормящую руку дураков пока нет. И да, зря денег «Поиск» не платит, нужно работать и работать.

Мы сгоряча объявили конкурс фантастического рассказа, и вот теперь расхлёбываем. Рассказы посыпались, как американцы во Вьетнаме. Отовсюду. Нет, мы сами их не читаем, разве что отправитель известный. Читают участники литобъединения, и лучшие рукописи, по их мнению, передают нам. Ну, а мы проглядываем. Первая страница, последняя страница. Да-да, если кто пишет — учтите. Все силы вкладывайте в эти заветные страницы. Нет, бывает, что после первой страницы хочется прочитать и вторую, но редко. Чаще и первую-то читаешь через силу.

«На краю города гордо высился космический корабль, ярко освещенный альфа, бета и гамма-лучами», да, сильно сказано.

Но всё, прием рукописей закончен. Хотя, конечно, будут писать и присылать, невзирая на предупреждение «рукописи не рецензируются и не возвращаются».

Глава 16

19 марта 1975 года, среда

ЧИЖИК ШАГАЕТ ПО МОСКВЕ

Весенний дождь — это не летний. Особенно в марте. Петь и радоваться не хочется вовсе, да и знакомых лиц в толпе не разглядеть. Собственно, и толпы никакой нет. Поток людей, и то не бурный, а так… на троечку. Даже по нашим чернозёмским меркам. А для Москвы и вовсе малолюдье. Будни, утро, плохая погода. Трудящиеся трудятся, учащиеся учатся, малые дети в яслях и садиках манную кашу кушают, а дедушки с бабушками пьют дома чай со сливками и московскими баранками.

Одни приезжие, вроде меня, шатаются по непогоде. Командировочные, или просто — выбрались столицу посмотреть. Уж когда сумели, тогда и выбрались.

Среди капель стали попадаться снежинки и даже льдинки. Чичер какой-то, а не весенний дождь. Но я уже добрался до цели, магазина медицинской книги. Зашел. Сразу стало веселее: тепло, уют и книги.

Я не спеша прошел вдоль прилавка. Слева направо, справа налево. Еще и еще.

Нет, избаловался я. Определенно. Все эти заграницы приучили к изобилию, к осетрине первой свежести. А здесь, даже в Москве, с книжным изобилием не очень…

Мы, разумеется, в нашей чернозёмской медкниге сделали предварительные заказы на то, что было в планах издательств, но теплилась надежда на внеплановые книги. Но пока их, внеплановых, нет. А те, что в плане — ну, почитаем, почитаем… Просто это зачастую «издание четырнадцатое, стереотипное». Тех же щей, да пожиже влей. Есть и переводные книги, но оригиналы вышли хорошо, если три года назад. Чаще пять, восемь и дальше.

Что печальнее, сами оригиналы запросто не купишь. Это в Хельсинки, Вене и Дортмунде рядышком лежат новинки со всего мира — те, что пользуются спросом. Обеспечьте 10 процентов, и капитал согласен на всякое применение, в том числе и завезти новую медицинскую книгу из Парижа в Вену.

А у нас… Частному лицу ходу нет вовсе. А учреждение… теоретически подает заявку и, если её утвердят и выделят валюту, то внешнеторговые организаторы купят и привезут. Но как долго будет длиться процесс, неизвестно, потому что выделяют валюту нечасто, а нашему институту не выделяют вовсе. Так что либо иди в Дом Книги на проспекте Калинина — куда завозят инициативно, либо жди случая, поездки за границу или что-нибудь вроде того. И наши ученые, участники международных встреч, всегда перед выбором, что привести домой: джинсовый костюм или книгу. Хотелось бы и того, и другого, но получается редко, уж больно мало денег меняют, рублей на валюту. Ну, и книги в заграницах, особенно медицинские, дороги.

Мы с девочками как-то в порядке бреда прикидывали, можно ли основать хозрасчетное медицинское издательство. Получалось, что нет. Почему? Потому что как ни считай, книга, изданная по западным стандартам — чтобы и полиграфия хорошая, и скорость издания, и авторы с мировым именем, и материалы современные — будет стоить рублей двадцать пять. Минимум. То есть начинающий советский врач должен будет заплатить за книгу недельный заработок. Что неприемлемо. Не наберется покупателей, оправдывающих тираж. Заграничные доктора тоже считают, что книги недёшевы, но они-то отдают за ту же книгу не недельный заработок, а часовой, двухчасовой. Разница есть. Так что нам книги попроще нужны, зато и подешевле. С чем уже существующие издательства худо-бедно справляются. Получая государственную дотацию.