Разведка боем

– А ты что, в кровососы, мой друг, готовишься? Зачем глотки дерешь? – ответил Дарк, с опаской рассматривая широкую лестницу, ведущую вниз; лестницу, по которой им вот-вот предстояло спуститься на дно тонущего во тьме, огромного колодца, бывшего единственным путем к казематам верлежской тюрьмы. – Если собрался к шеварийским вампирам перебежать, то должен тебя расстроить, морронов они не обращают…

– А щас я, наверно, рассмеяться должон… заржать, яки конь ретивый?! – с ехидцей поинтересовался Грабл, сползая с мертвого тела, но не оставив его в покое, а приступив к бесстыдному мародерству. – Ты глянь только… а мужичок-то тогось… шулером заправским был! Целая колода по рукавам да одежке распихана, даж в портки пиковую даму засунул… – отчитался Зингер, обыскивая убитого и выбрасывая на пол карту за картой. – Полагаю, шельмец каждый месяц жалованье свое удваивал иль утраивал…

– Шальные деньги счастья не приносят, – изрек избитую фразу Дарк и тут же усомнился в истинности этого утверждения.

И сейчас, и еще до того, как стал морроном, Аламезу не доводилось жить обычной, мирной жизнью – той самой жизнью, которую ведут вельможи и пастухи, степенные горожане и вечно перепачканные в навозе крестьяне; одни в сытости и уважении, а другие в нужде и всеобщем презрении. Он жил, как на войне, даже в то относительно спокойное время, когда промышлял разбоем в графстве Дюар. Безумный темп схваток на передовой сменялся затишьем походных лагерей; но и там, и там он ощущал себя воином, совсем не ставя перед собой привычных для мирной жизни задач – набивать брюхо вкусной едой, на зависть соседям щеголять в дорогих одеждах, соблазнять девиц, плодиться да размножаться. Дарк много раз имел возможность хотя бы на время посвятить себя этим совсем не зазорным, нормальным для любого человека занятиям, но что-то внутри него противилось такому образу жизни. Он чувствовал, просто чувствовал, что все это не для него, что никогда не сможет жить и мыслить категориями обычных людей. Такое банальное прозябание всегда вызывало у него отторжение, так наездник брезгует ходить пешком, а вельможа никогда не опустится до путешествия без гербовой кареты. В далекой-далекой юности он так грезил о воинской славе, что не задумывался о возможности быть обычным человеком, а теперь уже не мог позволить себе подобные мысли.

Он был морроном, воином Одиннадцатого Легиона, и его будущее было расписано, по крайней мере, на ближайшую сотню лет. Об этом позаботился Совет Легиона, через Мартина Гентара передав своему верному и стойкому бойцу понятное, но трудноосуществимое поручение: «в кратчайшие сроки добиться высокого положения при герканском дворе, стать влиятельной фигурой…»Аламез уже начал выполнять эту задачу и рассчитывал посвятить ей еще от двадцати до тридцати лет, но это было только начало… Затем на смену достигнутым целям придут новые поручения, цели, беды, задачи… Теперь у него уже не было выбора, как жить, какие приоритеты ставить и чему посвящать свое время. Он принадлежал себе в малом, в несущественных мелочах, и был свободнее любого человека, живущего среди людей, но уже не мог в корне поменять свое бытие и бесцельно прозябать в праздности, спокойствии, обыденности да сытости. Жребий был брошен, рутина мещанства отвергнута, а целью его жизни стала борьба, долгая битва за лучшее будущее человечества, которая уже шла не одно столетие и будет продолжаться до тех пор, пока люди станут осознавать себя людьми… единой человеческой общностью…

– Ой, не нравится мне все это… прям вход в преисподнюю! – вырвало Дарка из плена отвлеченных раздумий недовольное ворчание соклановца.

Грабл уже закончил с мародерством, обшарив карманы всех мертвых стражей, и теперь расхаживал взад-вперед, потрясая в ладони туго набитым звонкими монетами кошелем и позвякивая под мышкой парочкой мечей, позаимствованных у покойников. Боевому товарищу Дарка явно не нравились ни впечатляющие размеры каменного колодца, заполненного не водой, а уходящими вниз ступенями лестницы, ни то, что огонь прикрепленных к стенам факелов не мог осветить даже двери ближайшего уровня. Аламез полностью разделял опасения товарища, но понимал, что выбора у них нет, точнее, у него одного.

– Послушай, Грабл, – обратился Дарк к собрату, – Анри внизу точно нет, так, может, тебе не спускаться? Я должен спасти герканских шпионов, хотя бы одного, но тебе необязательно ввязываться в эту весьма дурно попахивающую историю, тебе ведь не нужно выслуживаться перед фон Кервицем. Отправляйся в Кенервард за Анри, а я уж сам как-нибудь. Коли повезет, встретимся в Удбише и зададим жару шеварийскому клану, а коли…

– Ага, как же! – не дал договорить Грабл, выразивший свое недовольство весьма экспрессивно и зловонно, поскольку кукиш, подсунутый под нос Аламеза, все еще попахивал потом, кровью и волчьей мочой. – Вместе пришли, вместе уйдем! Чо я те, барышня, что ль, какая, чтоб меня восвояси отсылать, когда настоящей драчкой запахло?! Да и как из тюряги-то выбраться, мож, подскажешь?!

– Думал, тем же путем уйдем, да только веревка кой-кого не выдержала, – печально улыбнувшись, пытался отшутиться Дарк, а затем ответил на полном серьезе: – Если честно, то не знаю, ни что нас внизу ожидает, ни как потом отходить будем… Возможно, прорываться с боем придется…

– Вот вишь, значит, вместе держаться до конца и будем! – твердо заявил Зингер, наконец-то понявший причину, по которой Аламез отпрянул назад и брезгливо наморщил нос, и опустивший кулак. – На пару мы победим иль погибнем достойно, а поодиночке точно пропадем!

– Ты прав, – кивнул Дарк, соглашаясь с товарищем, – на пару и погибать, и победу праздновать как-то приятней! Так чего ж тогда встал?! Шевели шустро вниз своими маленькими кривыми колодками!

Грабл сдержался, ничего не ответил, только надул щеки и, злобно прищурившись, смачно сплюнул. На правду, как известно, не обижаются, точнее, не принято выражать недовольство вслух. Ножки потомка гномов были действительно и коротковаты, и кривоваты. Как ни странно, хоть Грабл и обиделся на Дарка, но в то же время был ему благодарен за проявленную деликатность, ведь решивший поиздеваться над ним Аламез не упомянул про густоту волосяного покрова на его весьма далеких от идеала мужской красоты нижних конечностях.

Глава 7 Свободу герканским шпионам!

Они шли вниз; сначала медленно и осторожно, вглядываясь в простиравшуюся впереди полутьму спуска и прислушиваясь к каждому звуку, доносившемуся со дна лестничного колодца; а затем быстрее и увереннее, не обращая внимания на треск едва освещавших ступени пролета факелов и уже не опасаясь натолкнуться хотя бы на одну живую душу. Дорога не баловала морронов разнообразием, что, впрочем, было не так уж и плохо. Каменные стены, горевшие факелы, скрипящие под ногами ступени, вьющиеся тонкой змейкой деревянные поручни ограждения и окованные железом, похожие друг на дружку как капли воды запертые двери тюремных уровней – вот и все, что видели глаза отчаянных нарушителей закона, стремившихся угодить туда, откуда каждый преступник в здравом уме, наоборот, желал поскорее сбежать.

Сам лестничный пролет не охранялся, но Дарк не сомневался, что за каждой из массивных дверей находится по дюжине вооруженных охранников. Порой ему даже казалось, что из-за крепких створок доносятся приглушенные звуки: шаги, тихие разговоры и жалобные стоны узников, которым по ночам снились дурные сны. Спустившись всего на три уровня вниз, морроны убрали оружие, а когда беспрепятственно добрались до пятого ( если считать сверху), то ускорили шаг и даже позволили себе изредка обмениваться короткими репликами.

Трудно сказать, на какую глубину они спустились и сколько времени занял их путь. Пространство и время – субстанции стабильные, неизменные, но вот человеческий мозг воспринимает их субъективно, то есть преломляя через далеко не совершенные органы чувств. Как не каждому дано с точностью до метра определить, на каком удалении находится предмет, так и время ощущается по-разному, в зависимости от эмоционального состояния и прочих, менее значимых факторов. Дарку показалось, что они спускались около получаса и в конце достигли отметки в сотню шагов в глубь земли. Точка зрения же Грабла существенно отличалась от мнения собрата. Потомку гномов показалось, что за каких-то жалких пять минут они добрались чуть ли не до самого адского пекла, где черти на пару с задорными бесятками истязают души грешников, то поджаривая их зады на сковородках, то тыча туда же зазубренными вилами.

Святые отцы частенько повторяют на проповедях и во время проведения иных духовных ритуалов, что Небесные Врата закрыты для грешников, но почему-то деликатно умалчивают, что и вход в преисподнюю далеко не для каждого открыт нараспашку. Видимо, бесы, демоны и прочие служители подземного узилища так же, как их небесные противоположности, не любят непрошеных гостей, явившихся по собственной воле и по суетным, мирским делам. Дарк с Граблом дошли до самого конца винтовой лестницы, спустились на самое дно тюремного колодца и в изумлении остановились перед окованной железом дверью, на которой грозно и величественно красовалась большая цифра «III». У обоих морронов мгновенно возник один и тот же вопрос, весьма кратко и четко сформулированный Граблом: