Развитие лексической семантики. Процессы позитивации / негативации значения слова в русском языке
Шрифт:
Схематически коннотат, как единство эмотивного, экспрессивного и оценочного компонентов, можно представить следующим образом:
Рис. 3
В. А. Звегинцев, как и многие другие исследователи, выделяет в слове предметно-логическое содержание (денотативно-сигнификативный компонент) и эмоционально-экспрессивно-оценочный элемент (в нашей терминологии – коннотат). Он пишет: «…Совершенно очевидно, что добавочные экспрессивные эмоциональные “созначения” не могут быть поставлены в один ряд с предметно-логическим содержанием слова, которое фиксируется его значением, не могут входить составным элементом в значение слова, поскольку эти “созначения” не являются объективными в языковом плане явлениями» [Звегинцев, 1957, с. 170]. Звегинцев считает, что они служат лишь для «стилистической окраски»: «Могут ли экспрессивно-эмоциональные моменты служить опорой особых лексико-семантических вариантов
Данное утверждение, очевидно, вполне справедливо по отношению к эмоциональной составляющей. Что касается оценочного компонента, оно кажется чересчур категоричным. Звегинцев и сам, по-видимому, это понимает, так как, говоря о коннотате вообще, он называет его эмоционально-экспрессивно-оценочным элементом, а когда речь идет о «мнимом» изменении значения, факт наличия оценочности не отмечается. Ученый вновь обращается к этому вопросу, рассматривая оценочный элемент с позиций стилистики. Приводя в качестве примера ряд лик – лицо – рожа – рыло, он отмечает, что «данные члены синонимического ряда предстанут перед нами в своем особом чистом стилистическом качестве, выражающем, как принято говорить, субъективное отношение говорящего к предмету. Изменение их или взаимная подстановка возможна только в том случае, если имеется в виду и изменение отношения к предмету» [Звегинцев, 1963, с. 142].
Ощущая некоторую непоследовательность своих рассуждений, в конце статьи автор пишет, что «более подробное рассмотрение стилистических синонимов и их особенностей предполагает пересмотр всей стилистики» [Звегинцев, 1963, с. 142]. Думается, что использование в конкретной речевой ситуации подобных осложненных оценочностью синонимов позволяет в дальнейшем говорить, например, о принадлежности данного высказывания к тому или иному стилю. Стилистическая характеристика, с нашей точки зрения, является вторичной по отношению к использованию готовых лексико-семантических вариантов, по мнению же В. А. Звегинцева, положительная либо отрицательная оценка называемого предмета – это «стилистическое качество», не влияющее на собственно лексическое значение.
Такую же точку зрения высказывает и О. С. Ахманова. Как и В. А. Звегинцев, она отмечает, что «разграничение, с одной стороны, самой семантики, интеллектуального содержания, данного “факта выражения”, а с другой – сопутствующих ему экспрессивно-эмоционально-оценочных моментов вполне может быть принято» [Ахманова, 1957, с. 238]. «Изменяющиеся условия общения приводят к изменениям языка; особенно наглядны эти изменения в разного рода экспрессивно-эмоционально-оценочных “обертонах”, свойственных тем или другим языковым средствам. На памяти каждого человека, непосредственно перед его глазами все время происходит стилистическая переоценка слов и выражений: то, что еще недавно было единственно возможным выражением данного “содержания”, прямо “на глазах” становится педантизмом, прежде “нейтральное” выражение становится “фамильярным” или, напротив, вульгаризм перерастает в нормальное, нейтральное выражение» [Ахманова, 1957, с. 241]. Таким образом, для ученого качественные изменения в оценке говорящими того или иного явления вовсе не являются основанием для сдвига в семантике, а представляют собой переход из одной стилистической ниши в другую. Сама стилистика, по Ахмановой, есть не что иное, как «наука о разного рода экспрессивно-эмоционально-оценочных моментах в языке» [Ахманова, 1958, с. 28]. Исследователь считает эту точку зрения правильной и не видит оснований для других суждений.
Точка зрения В. А. Звегинцева и О. С. Ахмановой, считающих выражение отношения говорящего к называемому предмету исключительно «обертоном», «созначением», частью коннотативного элемента, и в настоящее время имеет немало сторонников. Так, Л. М. Майданова, говоря об оценочной коннотации, подтверждает ее дополнительность тем, что оценочные существительные мотивированы «нейтральными» словами. Однако приводимые исследователем примеры вряд ли могут быть квалифицированы как оценочно нейтральные. Поскольку, как полагает Л. М. Майданова, оценочность относится к внеязыковой действительности, слова, выражающие положительное или отрицательное отношение говорящего к предмету речи, являются нейтральными. Отсюда и вывод о том, что оценочность существительных факультативна, ибо мотивирована нейтральными словами: «как правило, это нейтральные прилагательные, называющие признак, который во внеязыковой действительности как-то оценен (красивый, злой)» [Майданова, 1980, с. 40]. Думается, что прилагательные такого рода как раз являются оценочными, никак не нейтральными.
Не соотносимыми со строгими логическими понятиями считает экспрессивность, эмоциональность, а наряду с ними – и оценочность Л. М. Васильев [Васильев, 1985, с. 7]. В свою очередь В. И. Говердовский, выделяя среди типов коннотации экспрессивно-оценочный, говорит о том, что, к примеру, слова понаписать и написать «денотативно равноценны» [Говердовский, 1989, с. 11].
С нашей точки зрения, приобретение нейтральными словами положительной или отрицательной оценочности (то есть собственно процесс негативации / позитивации оценочного компонента значения) подразумевает изменения внутри языкового знака, а не только (и не
столько) приобретение словом неких факультативных обертонов. Однако это, как можно видеть, признается далеко не всеми лингвистами.Некоторые исследователи отмечают, что содержание коннотата (понимаемого как экспрессивно-эмоционально-оценочный «довесок» к значению) не является однородным. Очевидным признается тот факт, что оценочность играет в значении значительно большую роль в сравнении с той, которую ей отводили сторонники традиционного понимания коннотативного компонента значения (О. С. Ахманова, В. А. Звегинцев и др.). В. К. Харченко, осознавая специфику оценочного компонента («…так как оценочность представляет собой функциональную категорию, она меньше всего является “созначением” и тем самым отличается от эмоциональности и экспрессии» [Харченко, 1976, с. 67]), все же относит его к коннотациям в традиционном понимании, сложившемся в 50-х годах XX века.
Схематически языковой знак с позиций этих исследователей выглядит следующим образом:
Рис. 4
Компоненты коннотата (оценочность, эмотивность и экспрессивность) представлены на рисунке 4 в виде окружностей. Сам коннотат, в зависимости от конкретной речевой ситуации, может либо заключать в себе один из своих компонентов, либо сочетать два или все три (тогда он схематически располагается в месте наложения окружностей) – все зависит от прагматических установок субъекта речи. Оценочный компонент здесь, как видно из схемы, не входит в структуру значения слова, а является одной из составляющих коннотата, наряду с эмотивностью (эмоциональностью) и экспрессивностью. Все компоненты коннотата с этой точки зрения должны рассматриваться исключительно в рамках стилистики, хотя не отрицается их тесная взаимосвязь с семантикой. Она зависит, по мысли сторонников излагаемой здесь теории, от конкретных интенций говорящего, контекста, речевой ситуации – то есть от прагматических стилистических установок субъекта речи.
Думается, стилистика слова не является единственной сферой языка, с позиций которой можно рассматривать категорию оценочности. Стилистическая прикрепленность является лишь определенным показателем, вторичным по отношению к собственно языковым изменениям, которые и являются поводом для стилистической характеризации слова. Некоторые исследователи, например [Селиверстова, 1970; Арнольд, 1973; Стернин, 1979], выделяют стилистический компонент в коннотации как равноправный наряду с эмоциональностью, экспрессивностью и оценочностью, что уже дает повод говорить об особом положении стилистики по отношению к значению в целом. По мнению этих авторов, именно стилистический компонент коннотации находит отражение в лексикографической практике в виде особых помет в толковании семантики (например, «разговорное», «просторечное», «высокое» и т. п.). Такой подход, по нашему мнению, является основой для правильного решения проблемы. Рациональным представляется мнение о том, что именно стилистические характеристики слова должны находиться за пределами значения и относиться к сфере употребления, то есть компоненты значения обусловливают принадлежность слова к определенному стилю, а не наоборот. Подобной точки зрения придерживаются, например [Васильев, 1985, с. 18; Мягкова, 1990, с. 19].
В. В. Виноградов допускает, что «на основе экспрессивно-синонимического значения могут развиваться другие, но только фразеологически связанные значения слова» [Виноградов, 1977б, с. 173], то есть те, которые строго связаны с определенными контекстами. Безусловно, слово, содержащее совершенно определенную оценку предмета, будет употребляться гораздо реже своего нейтрального синонима и в зависимости от ситуации (ср. аромат – запах – смрад – вонь). В. В. Виноградов пишет: «Слово не только обладает грамматическими и лексическими, предметными значениями, но оно в то же время выражает оценку субъекта – коллективного или индивидуального. Само предметное значение слова до некоторой степени формируется этой оценкой, и оценке принадлежит творческая роль в изменении значений. Экспрессивная оценка нередко определяет выбор и размещение всех основных смысловых элементов высказывания» [Виноградов, 1972, с. 21].
Д. Н. Шмелев на вопрос о том, включается ли экспрессивная «окраска» в семантику слова, отвечает так: «Экспрессивно-стилистическая окраска – это не окраска слова как звукового комплекса, а та призма, сквозь которую воспринимается “смысл”, связанный с данным звуковым комплексом. Трудно в настоящее время усомниться в необходимости различения “предметно-логического содержания” слова и его экспрессивно-стилистической окраски, а также в необходимости отграничения случаев индивидуального и контекстуального экспрессивно-стилистического употребления слова от устойчиво закрепленных за ним экспрессивно-стилистических функций. Однако никому не придет в голову рассматривать последние независимо от предметного значения слова; почти столь же нереально, в конечном счете, изучение значений слова без учета возможностей его применения, то есть его стилистического диапазона» [Шмелев, 1964, с. 111]. «По-видимому, – продолжает ученый, – … целесообразнее, говоря о “лексическом значении”, включать в это понятие только те экспрессивные элементы, которые устойчиво и однозначно характеризуют самое явление, которое отображает слово (кляча, донос, гордыня, хлипкий, уплетать и т. п.), не включая в него тех стилистических элементов, которые характеризуют стиль и назначение речи или говорящих (архаизмы, диалектизмы, профессионализмы и т. д.)» [Там же, с. 112].