Развод по-французски

Возмущению Рокси не было пределов. «Чудовищно! — соглашались парижские американцы. — Даже в примитивных обществах семья мужа возвращает приданое, если отсылает женщину в родное племя».

— Не всегда, — возразила антрополог Рене Ретт-Вэли своим тоненьким голоском. — В некоторых районах Индии не возвращают коров и вдобавок сжигают отвергнутую невесту на костре.

Мы не имели представления о том, какую панику в умах наших калифорнийцев посеют причуды французского законодательства. Стюарт Барби оценил «Урсулу» в сорок тысяч долларов. Брат Шарля-Анри, Антуан, настаивал, однако, на повторной оценке. «Это обычная процедура. Известно, что эксперты нередко расходятся во мнениях. Мы должны иметь полную уверенность».

Возможность вторичной оценки привела Рокси в негодование. Она означала, что Персаны считают, что картина стоит дороже, что экспертам-американцам нельзя доверять или что Роксана сознательно занижает цену, чтобы ей было легче откупиться от Шарля-Анри. Но даже при сорока тысячах долларов Рокси не наскребла бы двадцати тысяч, чтобы заплатить ему, а другого имущества, которое потянуло бы на эту сумму, У них не было. Рокси стала звонить Честеру и Марджив и просить у них помощи, хотя заранее знала, что они не могут потратить двадцать тысяч на вселяющую уныние религиозную картину, которая и без того принадлежит им.

Роджер вообще взбесился, узнав новости. Сомневаюсь, что он хоть раз внимательно рассмотрел «Святую Урсулу», зато в нем жила воинственная вера, что картина досталась нам со стороны отца и в известном смысле не является собственностью Рокси. Марджив потом рассказала о реакции Роджера, но я и без нее представляла, как вульгарно кипятился брат, подзуживаемый Джейн. «Какого черта! Это моя вещь, моя и Изабеллы. Класть я хотел на французские законы, будь они...»

Марджив втайне рассчитывала, что Честер встанет в позу донкихота и внесет залог за картину, причем вовремя, чтобы она успела попасть на выставку, хотя прекрасно понимала, что они не могут себе позволить потратить такие деньги, а если бы могли, то потратили на что-нибудь ощутимое.

— Бедная Рокси, — сказала она после одного из многочисленных телефонных звонков из Парижа, — она надеется, что святая Урсула сотворит чудо.

— Чего я не могу усвоить, — сказал Честер, едва скрывая раздражение, — так это почему ему вообще что-то полагается. Он же виновная сторона и не отрицает этого.

— Я тоже этого не понимаю, — согласилась Марджив.

— Может быть, тебе стоит просто взять и привезти ее? — говорил мне Роджер по телефону. — Кто тебя остановит?

Что это изменило бы, если бы я так и сделала? Тогда это было совсем нетрудно. Предотвратило бы грядущую трагедию? Я была чересчур эгоистична, думала только о своих удовольствиях и замечательной жизни во Франции.

— Я не могу сейчас приехать. Помогаю миссис Пейс в срочной работе. Я обещала... я должна... обязательства... обстоятельства... — У меня язык заплетался от ужаса при мысли о возвращении в Калифорнию. — Почему бы тебе самому не приехать?

— Может быть, и приеду. — Злился он, конечно, не на меня, но в тембре его мычания мне слышались нотки, воскрешающие наши подростковые ссоры между ним, мной, Рокси и Джудит, когда родители брали сторону родных детей, хотя обычно старались не попасть в эту ловушку.

У себя в конторе Роджер тщательно изучал нормы международного права, касающиеся произведений искусства. Мы с Рокси вряд ли узнали бы брата в компании его коллег-адвокатов, когда профессиональные разговоры расцвечивались искорками корыстолюбия. Роджер смотрел на картину просто как на семейную реликвию, но в кругу коллег она становилась предметом судебного разбирательства, пробным камнем для ловкого обращения с законом, поводом показать себя патриотом и профессионалом.

— Ты, главное, не пори горячку, — советовал он Рокси. — В законе такие случаи четко не прописаны. С одной стороны, завещательный отказ или подарок не являются совместной собственностью. Ты выходила замуж в Калифорнии, где признается общность владения имуществом, так что в принципе тебе невыгодно разводиться здесь. Зато судьи в Калифорнии скорее примут во внимание моральную сторону проблемы. Французы же совершенно безразличны к личным обстоятельствам и всему такому, когда дело касается имущественных споров. Я считаю, что мы должны еще раз взвесить идею твоего возвращения домой. Это даст нам возможность снова поставить вопрос о том, что ты имеешь право привезти картину. Кроме того, это прояснит вопрос об опеке. Калифорнийский суд, вероятно, решит его в пользу лица, имеющего американское гражданство.

— Все это замечательно, — заметил Честер, — но беда в том, что она хочет жить во Франции.

— Дай человеку сказать! Рокси считает, что ей как никогда нужен совет Роджера, — сказала Марджив, ни на секунду не усомнившись в том, что рано или поздно Рокси, как всякий нормальный человек, вернется в Америку.

Вот небольшая сценка того же времени, касающаяся нашей картины 'el`eve de la Tour[76], сценка, о которой мы не могли знать.

Шестнадцатый округ Парижа. Большая комната, повсюду книги, мебель эпохи Директории и великолепная terre cuite[77], изображающая трех муз, у одной отбита рука.

— Вы видели Латура? — спрашивает Стюарт Барби у Фила Джейкоба. Они в квартире Стюарта. Джейкоб — пожилой американец, знаток искусства, давно живущий в Париже, известный тем, что был знаком с Сутиным.

— Ни под каким видом, — говорит Джейкоб. — Лучше, если я вообще не буду его смотреть.

— Что так?

— Персаны уже просили меня оценить его, я отговорился занятостью. Мой осмотр произведения взвинчивает на него цену. Они, конечно, это понимают. Сам факт осмотра картины ставит ее в ряд, возможно, подлинных работ Латура.

— По чьей просьбе, позвольте спросить, вы отказались от предложения Персанов?

— Нет, не позволю, — смеется Джейкоб. — К тому же вы сами прекрасно знаете. Кстати, вы давно видели нашего друга Десмонда?

Наши отношения с Рокси оставляли желать лучшего. Симпатичная кожаная «келли» по-прежнему стояла между нами, поскольку была в глазах Рокси знаком моей неверности по отношению к ней.

Но независимо от этого Рокси порой вела себя очень странно. Накануне первого страшного происшествия она прибежала домой взъерошенная, раскрасневшаяся, бормоча что-то несуразное, словно наглоталась наркотиков.

— Я из Шартра. Понимаешь, ходила в Школу изящных искусств — посмотреть рисунки Деллабеллы. Но музей закрыт. Ладно, думаю, махну-ка я в Шартр, может, найду его. А так его будут искать только через неделю, представляешь? Я даже не знаю, когда Шарлотта его привезла, одна она даже дом Сюзанны не найдет, из своего Нейи редко вылезает. Он, конечно, заблудился. Побежал за какой-нибудь птичкой или, наоборот, стал от лисы прятаться...

Я едва-едва сообразила, что она говорит о пропавшем котенке Шарлотты.

— Лисы не едят кошек, — успокоила я ее.

— Да, и кошки еще лазают по деревьям... Скажи, Из, я не умру... ну, когда буду рожать? Я знаю, от этого сейчас не умирают, но все же... Сколько котенок может прожить один в лесу, как ты думаешь?

— М-м... долго. Если выносливый.

— Так вот, я его не нашла. Нашла кошечку, мертвую. Ее, видно, машиной сбило. А она с ошейником. Глаза выкатились. Рыжая такая, не сиамская... Знаешь, мне, наверное, надо было поговорить с тем мужиком, мужем Магды. Надо было успокоить его, выслушать до конца. Может, он что-нибудь знает, что-нибудь придумал... Я там все тропинки исходила. Вокруг того места, где паркуются. Шарлотта наверняка тоже оставляла там машину... Ты только погляди на мои ноги — опять распухли, это опасно. Надо сходить к врачу... Хорошенькая рыжая кошечка с ошейником. Ее тоже кто-нибудь ищет. Беременным вредно смотреть на мертвого. Я это чувствую. Это не просто сказки старых бабушек — что на ребенка действует абсолютно все. У меня такое чувство, будто маленькому передалось что-то ужасное. Если он к тому же слабенький, он не захочет родиться. У меня как будто сверлит в этом месте. — Рокси прикоснулась к тому месту на боку, где начинался живот. — Слушай, посмотри на мои лодыжки, а? Может, тут токсины какие, от которых умирают. И ребенок тоже.