Развод. Бракованная жена Дракона

Послышался заунывный гул колокола за окном. За дверью раздались шаркающие шаги и гнусавый голос произнес.

– Гасите свет. Всем спать! Всем спать!

Лиса наклонилась и задула свечу. Комната сразу погрузилась во мрак. Лишь в окно заглядывал бледный луч луны.

Я забралась на постель и накрылась шерстяным одеялом.

– Чем вы занимаетесь весь день? – шепотом спросила я Лису.

Она лишь вздохнула и чуть слышно ответила мне.

– Завтра сама все увидишь.

10

Утром зазвенел колокол, когда за окном было еще темно. Лишь на горизонте проглядывалась узкая полоска рассвета.

Из постели, нагретой теплом моего тела, вылезать совершенно не хотелось.

– Нужно вставать, Кошка, – окликнула меня Лиса, – опоздавшим от сестры Агаты достается порция плетей.

Я поежилась. Меня никто никогда пальцем не трогал. Не замечали, как дома. Или игнорировали, как Элрон. Но до наказания никогда дело не доходило.

Я встала. Сунула ноги в башмаки.

– Пойдем, Кошка, – поторопила меня Лиса, - надень на платье серую накидку, что висит на спинке кровати. Теперь ты должна постоянно ее носить.

Накидка была из грубой шерсти и судя по потертостям, была не новая. Я предположила, что она принадлежала соседке Лисы и теперь мне перешла по наследству. Но у этой накидки был неоспоримый плюс – плотная вязка не пропускала холод.

Я быстро натянула через голову накидку, и мы с Лисой покинули комнату.

– Когда можно будет привести себя в порядок? И завтрак… он же нам положен? – спросила я, стараясь не отстать от Лисы.

– После молитвы выдадут по куску хлеба. Только мне придется поголодать за нерадивое поведение, – в голосе Лисы послышалась усмешка.

Я не стала задавать лишних вопросов. Пошла вслед за Лисой по длинному коридору, пока не дошли до лестницы, что вела наверх.

– Наверху зал молитв, – пояснила Лиса, и приставила палец к губам, – только тихо. Встанем в сторонке за спинами сестер. Главное не поднимай голову и сделай вид, что молишься.

Зал слишком огромен для тридцати сестер, что в нем собрались. А еще по нему гулял ледяной сквозняк и было ужасно холодно. Никакого очага здесь я не заметила, лишь голые каменные стены кругом.

Комната была наполнена женщинами в такой же, как и у меня серой накидке.

«Добро пожаловать в общество бракованных жен» – пронеслось в моих мыслях.

Мы пристроились с самого края за спинами стоящих впереди женщин. Успели как раз вовремя, потому что через минуту дверь с другой стороны распахнулась и в комнату вошла сестра Агата. Ее накидка была более светлого оттенка и сшита из более качественной и дорогой ткани.

– Боги позволили вам прожить еще один день, сестры. Вам, никчемным существам, что своим существованием позорят свой род. Я хочу услышать раскаяние в вашей молитве. Раскаяние и благодарность богам, за новый день в вашей жизни!

Женщины затянули молитву, в которой я не понимала ни слова. Шевелила губами, опустив вниз голову и очень надеялась, что никак не выбиваюсь из толпы.

Молитва длилась долго. У меня затекли ноги от длительного стояния и мысли то и дело крутились вокруг предстоящего завтрака. Хотелось присесть за стол и выпить кружку теплого отвара. Съесть кусок хлеба.

Когда ноги и руки вконец окоченели, сестра Агата объявила:

– Молитва закончена, сестры. Надеюсь, вы усердно молились, и боги услышали ваше раскаяние. Теперь все могут идти на завтрак. Кроме… Стрекозы и Лисы. Они наказаны и должны провести день в голоде и молитвах.

Я с ужасом посмотрела на грустное личико Лисы, но она мне слабо улыбнулась и прошептала:

– Иди.

Я ничем не могла помочь девушке. Если только спрятать для нее кусок хлеба, что нам дадут в столовой.

Стараясь не отставать, я пошла следом за сестрами. Столовая располагалась в самом низу и здесь хотя бы горел камин, обогревая помещение. На завтрак нам одна из сестер плеснула каждой в тарелку по половнику вязкой каши. А другая сестра выдала по куску серого хлеба.

Кашу я съела, а хлеб украдкой положила в карман платья. После завтрака сестра Агата стала нас распределять по работам.

– Оса и Белка, вы сегодня помогаете на кухне готовить обед.

Я заметила, как две женщины радостно переглянулись. Обе они были самые справные среди всех сестер и наверняка сестра Агата выделяла их среди прочих и поручала более легкую работу.

– Ослица, Утка и Змея… перебирать овощи в подвал. Муха и Ежиха – ваше место сегодня в прачечной.

Вскоре на работы распределили всех сестер, кроме меня. Сестра Агата оглядела меня с ног до головы, явно оценивая, на какую работу я способна.

– Кошка, – наконец протянула она, – пойдешь вместе с Мышью и Гусыней вычищать стойла у животных. Не забывайте все, что за лень ждет суровая кара!

Мышь и Гусыня были очень худы и высоки. С одинаковыми узкими лицами и длинными носами. Они походили друг на друга как сестры. Обе молча кивнули мне и жестами показали следовать за ними.

Мы вышли из замка через черный ход для прислуги. Пересекли небольшой дворик, по периметру пестрящий хозяйственными постройками. Сестры, согнувшись, вошли в низкую дверь, что вела в довольно просторный сарай. В нос ударил запах прелой подстилки и густой аромат животных, что здесь обитали.

– Надень фартук, – наконец подала голос одна из женщин. Она сняла со стены три замызганных фартука. Один оставила себе, а оставшиеся отдала нам. Я надела фартук, перекинув его через голову и подвязала вокруг талии длинным поясом.

Вторая из женщин подала мне вилы. Еще одни взяла себе.

Я никогда не выполняла грязную работу и поэтому сначала бросила быстрый взгляд, наблюдая за работой женщин. Ничего сложного от меня не требовалось. Собрать вилами грязную постилку у животных, и погрузить ее в тележку. Потом тележку мы вывозили на самый край двора и скидывали грязную соломенную подстилку в глубокую яму.

Работали мы не покладая рук, пока не почистили все стойла и не наполнили их свежей соломой.

– Сейчас передохнем и пойдем на обед, – произнесла одна из женщин и вытерла рукавом пот, что застилал ей глаза. Рукав задрался, и я увидела немного выше запястья яркую метку истинности.

Кто эти женщины? Как и я, отвергнутые жены, которым нашли замену? Или их просто сочли недостойными носить метку истинности?

Я устало привалилась к стене сарая, жалея, что не могу ни на что присесть.