Развод. Ты не уйдешь

Еще и беременность…

Ужас!

Я, мигом забыв о себе, начинаю переживать о ребенке. Как он? Такой стресс, удар, падение!

Как мой малыш? Только бы не выкидыш… Я третий выкидыш не переживу!

С трудом передвигаю ногами по палате, бессильно опустившись на постель.

— Спасибо, — благодарю с трудом.

— Пожалуй, вам лучше отдохнуть. Вернусь к вам позднее, может быть, вы что-то вспомните. Плюс я попрошу вас описать вещи в квартире. Может быть, пропало что-то ценное?

— Да, конечно. Я попробую вспомнить. Но…

Мужчина кивает понимающе.

— Разумеется. Позднее. Если что-то вспомните, звоните.

Он достает визитницу, с распечатанными на простой бумаге контактами.

— Иван Богданович. Лавров. Старший следователь по вашему делу, — представляется он.

Дело… Боже, еще и дело завели… Но понимаю, что нужно.

Просто все это навалилось разом, и меня тянет в сон. Жутко тянет в сон!

Знаю, что лучше не спать. Помню, когда дочка упала с двухколесного велосипеда и сильно ушибла голову, ей не давали спать. Я тоже не должна, но так сильно хочется: перед глазами то и дело проносятся темные вспышки, похожие на звездочки.

Мысль начинается и обрывается, сложно сосредоточиться на чем-то одном.

Прощание выходит скомканным. Напоследок следователь еще раз называет свое имя. Я и не представилась, понимаю запоздало, но мое имя ему и так известно. Конечно, известно!

Какие глупые мысли, разорванные.

То одно мелькнет, то другое.

Кружит. Тянет в сон.

***

Уснуть мне не позволяет еще один визит. Сразу же после ухода следователя в палате появляется Глеб.

Серьезный, мрачный. Взгляд темный.

Может быть, это все из-за сотрясения, но я не могу долго смотреть на мужа.

Вздрагиваю, отвернувшись. В голове будто засели слова следователя: «Дмитриенко, на муже потерпевшей рубашка какого цвета? Серая? Ясно… »

Нет, это не мог быть Глеб! Не мог…

Или… мог?!

— Оль, как ты?

Голос Глеба звучит взволнованно. Я закрываю глаза.

— Оль, тебе пока спать нельзя, слышишь?

Присев рядом, Глеб сжимает мою руку между своих ладоней.

Сердце подпрыгивает в район горла, становится нечем дышать. Пульс усиливается.

Пытаюсь аккуратно отнять руку, Глеб не пускает. Наклонившись, целует мою кисть, покрывает быстрыми поцелуями.

Пальцы дрожат, сердце вот-вот вырвется из груди.

Сжимаю пальцы.

— Не надо, Оль. Я дурак. Виноват. Конечно, виноват. Да? Поругаешь меня? Дурак же…

Усилием воли раскрыв ладонь, Глеб тычется в мою ладонь, будто кот бездомный. Выпрашивает ласку? Ладонь колет его щетиной.

Слезы на глазах набухают.

— Отпусти, мне нехорошо. Снова нехорошо, — прошу едва слышно.

Глеб отпускает мою ладонь с сожалением, выпрямляется. Мне сложно на него смотреть. Чем дольше смотрю, тем темнее и явственнее мне начинает казаться, что я видела краем глаза именно его рубашку, ту самую рубашку.

И шаги были уверенные такие, веские.

Никто не ломал дверь, ее ключом открыли.

Значит, это был он?

Прячусь под одеялом, натянув его до самого подбородка.

Хочу, чтобы он ушел.

— Оль. Ты видела, кто на тебя напал?

— Нет.

— Уверена? Оль, постарайся. Быстрее найдем ублюдка.

Дышу через раз, просто не могу выносить его общество сейчас!

— Почему на меня не смотришь? — спрашивает и сам же отвечает. — Ты… ты же не думаешь, что это был я?

— А если… Если я так думаю, то что?

Даже посмотреть в его сторону мне кажется невероятно сложным, но я делаю это и почти сразу же отдергиваю взгляд в сторону, будто ошпарилась кипятком.

— Закончишь начатое? — говорю совсем тихо.

— Б…ь. Да что ты такое несешь?! Как?! Оль… Ты как такое обо мне подумать могла?! Как?!

Его голос звенит от возмущения.

— Прости. Кричать не лучшая идея, — говорит будто сам себе. — Давай ты отдохнешь. Только не спи, идет? Не спи пока, Оль. Потом ты придешь в себя, и мы… посмеемся. Мы все вместе посмеемся над тем, как глупо ты меня обвинила.

Мы все посмеемся.

— Маша тоже смеяться будет? — шепчу. — Это она с тобой была?

— О чем ты?!

Отворачиваюсь от него с огромным трудом, ложусь на бок. Как же больно, мамочки. Чувство, будто я весь земной шар тяну следом за собой.

Хорошо, что дети у мамы… Как же хорошо, что о них есть, кому позаботиться. Остальное — потом.

— Оль, ты почему про Марию спросила?! — не унимается Глеб.

И здесь он — про нее.

Все про нее. Все вокруг нее.

Пусть катится к своей шлюхе…

Ни слова больше не скажу.

Надо бы маме позвонить. Вещи ей отвезти… Собрала же многое.

Попросить Глеба? Ему же лучше будет — никакой возни с детьми, кувыркайся со шлюхой, сколько душе угодно.

Неожиданно чувствую поцелуй, муж наклоняется и целует в плечо.

Горячо. Тошно… Зачем он это делает?

— Отдыхай. Я поговорю с врачом, потом к тебе. Идет?

— Нет. Не стоит. Не утруждайся.

— Олька, у тебя сотрясение. Это не шутки, слышишь!

— Все кончено, Глеб. Теперь я — не твоя забота.

— Еще чего! — злится.

Он просто кипит от гнева, обходит кровать и садится возле нее так, что наши глаза оказываются на одном уровне.

— Ерунды не придумывай! Моей женой останешься. У нас семья.

Глава 15

Она

— Семьи больше нет. Не стало, когда в дом отца пришла твоя любовница! Пришла, словно хозяйка. Ты мне изменяешь. У тебя есть любовница.

Муж бросает на меня холодный взгляд.

— Уверена, что знаешь, о чем говоришь?

— А о чем еще можно подумать, глядя, как ты с ней милуешься? О чем, Глеб?

Смотрю на него сквозь слезы. Мне плохо.

Неужели не видит?! Почему в покое не оставит, мучает.

— Ты о ней беспокоишься.

— Допустим. Что это меняет?